Но вот я получил письмо от школьников 379-й школы. Длинное товарищеское письмо. Поздравляют меня и говорят: «Читали вашу книгу „Флаги на башнях“, она нам очень нравится. Но только у вас там все какие-то очень хорошие коммунары, а у человека есть свои достоинства и свои недостатки и так нужно людей и описывать».
И это — распространенное наше мнение, что у человека должны быть и достоинства и недостатки. Так думают и молодые люди и школьники и т. д. И как хорошо становится жить при сознании: достоинства имею, недостатка тоже имею. И дальше идет самоутешение: если бы не было недостатков, то это была бы схема, а не человек. Недостатки должны быть для красочности и т. д. И мы думаем, что познали жизнь.
А с какой стати должны быть недостатки? А я говорю: никаких недостатков не должно быть! И если у вас 20 достоинств и 10 недостатков, мы должны к вам пристать как собаки: а почему у вас 10 недостатков? Долой 5. Когда 5 останется — долой 2, пусть 3 остается. Ну, один, как для музея, можно оставить. Вообще, от человека нужно требовать, требовать, требовать. И каждый человек это от себя должен требовать. Я бы никогда не пришел к этому убеждению, если бы мне не пришлось в этом отношении работать. Зачем у человека должны быть недостатки? Я должен совершенствовать коллектив до тех пор, пока не будет у них недостатков. А что вы думаете? Получается схема? — Нет! Получается прекрасный человек, полный своей личной жизни. А разве это человек, если он хороший работник, но за галстук заливает, если он замечательный инженер, но любит солгать, так не всегда правду сказать. Что это такое: замечательный инженер, но Хлестаков.
А теперь мы спросим: а какие же недостатки можно оставить?
Вот если вы хотите проводить коммунистическое воспитание активным образом и если при вас будут утверждать, что должны быть у каждого недостатки, вы спросите — а какие? Вы посмотрите, что вам будут отвечать. Какие недостатки могут оставаться? Тайно взять — нельзя, схулиганить — нельзя, украсть — нельзя, нечестно поступить — нельзя. А какие же можно? Можно оставить вспыльчивый характер? — Спасибо, с какой стати? Среди нас будет жить человек со вспыльчивым характером, и он может назвать меня мерзавцем, скотом, а потом скажет: извините, извините, извините, у меня вспыльчивый характер. Вот именно в советской этике должна быть серьезная категория требования к человеку, и только эти требования к человеку и смогут привести к тому, что у нас будет развиваться коммунистическое воспитание. В первую очередь — требование к себе. Это ужасно трудная вещь — требование к себе. Моя же специальность — правильное поведение, я-то должен был во всяком случае правильно себя вести в первую очередь. С других требовать легко, как от себя — черт его знает, на какую-то резину наталкиваешься, все хочешь себя чем-то извинить. То делаешь вид, что то не заметил, а просто тайно сделаешь гадость потому, что никто не узнает. Это самая трудная вещь — требовать от себя. И я очень благодарен моему коммунарскому коллективу имени Горького и имени Дзержинского за то, что в ответ на мои требования к ним они предъявляли требования ко мне. Они меня воспитывали. Например, такой случай. Я наказывал коммунаров, сажал под домашний арест у меня в кабинете. Один час под арест. Приходит в кабинет и сидит под арестом. Бывало случай — посидит полчаса, и я говорю: иди. И думаю, какой я добрый человек, наказал на 5 часов и через полчаса отпустил. И дальше думаю: вот меня будут любить теперь, потому, что я такой добрый, и мальчика не мучаю. Вообще — благорастворение души. И вдруг на общем собрании говорят: «У нас есть предложение, Антон Семенович имеет право наказывать. Правильно, надо всегда наказывать, поддерживаем, приветствуем это право. Но предлагаем, чтобы он не имел права прощать и отпускать. Что это такое — Антон Семенович на 5 часов накажет, потом у него доброе сердце, попросили и он простил. Какое же он право имел прощать; если он наказал на 5 часов, значит, он должен сидеть 5 часов, а не должен заглядывать в глаза А.С. Иногда А.С. с размаху скажет: под арест на 10 часов, а потом через час отпускает. Неправильно. Вы раньше, чем наказывать, подумайте, на сколько часов. А то вы думаете 10 часов, а потом прощаете. Никуда не годится». Постановили на общем собрании: «Начальник имеет право наказывать, но не имеет права прощать». Так, как судья: вынес приговор и через несколько минут сам ничего поделать не может. Приговор вынесен и всё. И я сказал: «Спасибо не за то, что правильное предложение внесли, а спасибо за то, что меня воспитываете». Стремление закрыть глаза — простить или не простить — это распущенность собственного поведения, разболтанность собственного решения. Я учился у моих коммунаров, как быть требовательным к себе. И каждый может учиться у других людей, но это очень трудная вещь.
Но вот тов. Сталин так говорит о трудных делах: «Мы не можем уподобляться расслабленным людям, бегущим от трудностей и ищущим легкой работы».
Воспитание себя, коммунистическое воспитание себя — это очень трудная работа, но не сделать ее может только расслабленный человек, который ищет легкой работы.
ПЕРЕРЫВ.
Как-то так выходит, затягивается наша беседа. Я постараюсь все-таки сжиматься. У нас теперь вопрос о борьбе с пережитка капитализма. Нечего скрывать, у нас в каждом пережитки капитализма есть. Но, к сожалению, не произведено такой серьезной работы по учету пережитков капитализма, и поэтому мы склонны в порядке домашних споров относить к пережиткам капитализма решительно все. Ну, скажем, ревность — это пережиток капитализма или нет? Ко мне недавно пришла тройка студентов первого курса и спрашиваете: «Спорим, спорим и никак выспорить не можем. Ревность — это пережит капитализма или нет? С одно стороны, как будто пережиток капитализма, потому что я люблю, а она другого любит. Я как будто собственник и предъявляю свои права собственности. А с другой стороны, как же можно любить без ревности, как это можно любить и не ревновать? Это не настоящая любовь. Какая это любовь, когда тебе все равно, как она на тебя посмотрит, как она на товарища посмотрит». И на самом деле, ревность такая вещь, которую, пожалуй, так легко к капитализму не отнесешь. И приходится иногда подумать — а вдруг это советская ревность? Во всяком случае, такой вопрос поставить можно.
Дальше, допустим, выпить лишнее, пережиток капитализма или нет? Как же пережиток капитализма, если тебе 23 года, ты при капитализме не жил и начал выпивать вообще при Советской власти. Почему это пережиток? Это как раз наше явление.
Ну, даже возьмем такую очень распространенную штуку, как эгоизм. Опять-таки, есть люди, которые говорят: эгоизм — это пережиток капитализма несомненный. А другие говорят: нет, как раз без эгоизма не проживешь никак, эгоизм — здоровое явление. Человек, не имеющий эгоизма, это значит: что с ним хочешь, то и делай. Это не пережиток. И много других таких явлений есть, о которых мы так и не знаем и обычно сваливаем в одну кучу и говорим — это пережиток капитализма. А на самом деле некоторые вещи порождены нашей советской жизнью. Возьмите вы горячность, излишнюю самоуверенность, даже удальство, — оно у нас сплошь и рядом рождается от нас, от нашего советского патриотизма, пафоса, когда человек идет вперед, стремится к цели и часто разрушает на своем пути. Это — неосмотрительность, это — плохая ориентировка. Это уже, конечно, не пережиток капитализма.
Вообще пережитков очень много, и они разнообразны. Самый настоящий пережиток капитализма как раз мы и не наблюдаем. Трудно представить себе, чтобы советский гражданин, пускай даже в порядке анекдота, мечтал о том, или стремился к тому, чтобы открыть бакалейную лавочку, покупать дешево, продавать дороже. Уже такого явления мы не видим, и даже втайне никто об этом не мечтает. Этих настоящих пережитков экономических методов капитализма у нас, конечно, нет. Трудно себе представить человека нашего общества, который бы хотел кого-нибудь эксплуатировать: думал бы об этом сознательно. А [тем не менее] бывает, наблюдаем мы в жизни, эксплуатирует человек другого. Я в позапрошлом году поехал с товарищем по Волге. Хороший друг. Но он меня всю дорогу, 20 дней, эксплуатировал. Заказать постель — он не мог, пойти на пристань что-нибудь купить — не мог. Пошел купить раз огурцов — купил гнилых. Кипятку достать, билеты купить, машину найти — ничего не мог. И я на него, как робот, работал все это время. Он эксплуатировал меня и спокойно жил на моем труде.
И на каждом шагу мы видим сейчас у нас этот пережиток капитализма. В особенности, если спросим женщин — как мы их эксплуатируем. И я раньше думал: ну, когда это касается, по семейному согласились. Я служу и жена служит, а кроме того и обед готовит, и носки штопает. И мне в голову не приходило, что я сам должен штопать носки. А в коммуне я понял, что такое атавизмы со стремлением эксплуатировать женщин. Вот у меня хорошие ребята, комсомольцы, воспитанные ребята, и спрашивают: кто будет чинить носки. Носки рвутся и нельзя же каждый раз новые носки покупать. Правда. А девочки говорят: разве они не могу чинить? «Ах так, — говорю. — Вот вам инструктор, и вот вам, товарищи мальчики — комсомольцы, каждый день урок, как штопать носки». — «Не мужское это дело», говорят. И тут я им всласть наговорил. И учились и научились, и чинили носки, и заплаты клали.
