ее и заказал.
Я догадывался, в чем было дело, но все-таки спросил:
– А что ему надо было?
– Он тогда получал контроль над всей собственностью, у нее со стороны матери родственников нет.
– Ах-ха, ясно.
– Если он дочь собирался убрать, отца бы пожалел? – спросил он потом.
Я пожал плечами:
– Что тут скажешь?
– Не пожалел бы, это точно, теперь я в этом уже не сомневаюсь, – на лице появилось сожаление, – зря мы колебались, раньше надо было с ним покончить.
– Говорят, родственники вам войну объявили.
Он покачал головой:
– Послали им тридцать кассет, так что они сами все увидели и услышали; что он собирался сделать и пали духом.
– Встретились с ними?
– Да, я встречался, – сказал он и закурил, – переживают; как же, говорят, он на такое пошел, опозорил нас. Передайте дочери Трокадэро наши извинения по поводу случившегося. Что они там себе думают, это еще вопрос, но на деле повели себя так. Так что пока между нами мир.
Он чихнул, вытерся носовым платком и сказал:
– Кажется, я простудился.
– Выпьешь чего-нибудь? – спросил я.
– Нет.
Он заметил за дверью велосипед маленькой Манушак и поинтересовался:
– Чей это?
– Девочку удочерил, – ответил я.
Он улыбнулся:
– Это хорошо. – И вспомнил о своих детях, у него было двое сыновей: – Один учится в Америке, другой – в Германии. Надеюсь, получат хорошее образование и будут жить нормально, по-человечески.
Я был удивлен: неужели они ничего не хотели видеть, кроме того, что я когда-то правильно, по их понятиям, себя повел? А что творилось у меня в душе? Ведь ума у обоих, и у Романоза, и у Толика, хватало, но они и не думали беспокоиться по этому поводу и явно держали меня за своего. Помню, я подумал: «Может, это и вправду так, только я пока еще этого не понял?» Исходя из их морали, они были в долгу передо мной и считали себя обязанными помочь мне деньгами и помогли. Это было для них делом чести.
Уходя, Толик дал мне свою визитную карточку:
– Если возникнут проблемы, звони. Знай, мы с Романозом всегда рядом.
Я проводил его до ворот, он еще раз хлопнул меня по плечу, чихнул, сел в джип и уехал. А я целых десять минут стоял во дворе и пытался успокоиться.
Когда я поднялся по лестнице, у двери меня встретила собачонка, приветливо виляя хвостом. «И чего я взъелся на нее», – подумал я, погладил ее по голове и впустил в дом. Войдя, она обежала вокруг стола и присела на задние лапы, я закричал, но она и ухом не повела – наложила такую кучу… И как набралось столько в таком маленьком тельце! «Ты что? За этим пришла?» – взял ее за шиворот, вытащил наружу и выбросил во двор. Она не очень-то и обиделась, вскочила и завиляла хвостом.
Я вернулся в дом и остановился: внизу на полу воняла кучка дерьма, наверху на столе лежала сумка с деньгами. Стоял, глядя на эту картину, и чувствовал, как настроение портится окончательно, перед глазами встал седой Трокадэро, и тогда я впервые задал себе вопрос: «А может, надо было пощадить этого сукина сына?»
На другой день пошел дождь, еще через день выпал снег, и началась зима.
Когда ремонт дома Манушак закончился, я обошел пустые комнаты и остался доволен – хорошая была работа. Потом у ворот на меня напала такая тоска, что я прислонился к стене, чтобы не упасть, схватило горло и подступили слезы. Я понял, что больше не хочу жить здесь, в нашем старом квартале. Конечно, это был не выход, разве от себя убежишь? Но другого я ничего не смог придумать.
63
На другом берегу Куры за железнодорожными путями я купил двухэтажный дом с большим двором. Нанял ту же самую строительную компанию, и они полностью переделали дом, построили высокую кирпичную ограду вокруг с железными воротами, выкрашенными в синий цвет. Когда, наконец, в конце весны мы туда перебрались, у ворот нас встретил цветущий куст шиповника.
Первый визит Тамаза сюда оказался драматическим – он огляделся вытаращенным глазом, побледнел, и у него схватило сердце, но выматерить Хаима он все-таки успел: «Это сколько ж он тебе денег дал? Мать его так и эдак…» Целую неделю он пролежал в больнице, его перестала душить злоба, а вместе с этим и мысли изменились. Я оплатил лечение. Выйдя из больницы, он пришел, поблагодарил и захотел осмотреть второй этаж: «Интересно, я же не успел тогда». Я не разрешил: «Не думаю, что это пойдет на пользу твоему здоровью».
С того раза, как я дал ему в челюсть и спустил с лестницы, о духане Кития Тамаз больше не говорил, забыл, наверное. Я ему напомнил: «Хочу купить это разрушенное строение и восстановить. Откроем закусочную, дела вести будешь ты, а доходы поделим». Он пришел в восторг: «Ну, ты настоящий мужик!» Когда началось строительство, он все время был там, смотрел, чтоб рабочие не халтурили, почти не пил. Потом нашел повара-осетина. Они договорились и купили все, что нужно, от холодильника до солонки. Под конец я дал еще четыреста лари на продукты и начал ждать, что получится.
Первый месяц у них закончился убытком в триста лари, требовались деньги на следующий месяц. Пришел Тамаз, попросил, я, ничего не спрашивая, дал, но позвал к себе повара:
– В чем причина? Почему дела идут так плохо?
– Он кормит людей в долг, – с расстроенным лицом ответил тот, – я целую тетрадку заполнил именами и фамилиями должников.
На следующий месяц убыток был приблизительно таким же, я опять дал денег, но предупредил Тамаза: «На этом все, сможешь поправить дело – поправляй. Нет, так я и без тебя обойдусь». Это ему не понравилось, деньги взял, но так ушел, что даже спасибо не сказал и всю неделю провел в кутежах и пьянках. Закусочную почти полностью заняли местные пьяницы, они восхваляли Тамаза, а он был счастлив. Каждый вечер звонил повар: «Разоряет этот человек заведение, может, сделаете что-нибудь». Но я махнул рукой, потерплю еще, на сколько ему может хватить этих денег? Наконец, когда я узнал, что он продал электроплиту и подыскивает клиента для холодильника, мой водитель с двумя громилами приехали туда и пинками выставили в дверь всех пьяниц, а следом – протестующего Тамаза. Повесили на дверь новый замок и ушли.
На следующий вечер пришел повар с просьбой: «Может, сдадите мне закусочную, буду платить тысячу лари в месяц». Я, не раздумывая, согласился.
Долгое
