Споры вокруг почитания имени Божия не оставляли равнодушным и священника Павла Флоренского. Однако, в отличие от Бердяева, Булгакова и Новоселова, Флоренский воздерживался от открытого вступления в печатную полемику, предпочитая либо публиковать свои мысли под псевдонимом, либо писать об имяславии»в стол». Только более восьмидесяти лет спустя после описываемых событий материалы, посвященные Флоренским имяславской проблематике, стали, наконец, достоянием широкой публики. Среди них основную часть занимают статьи и доклады, написанные в 20–е годы, т. е. уже после того, как имяславский спор почти полностью перетек из практической в теоретическую плоскость. Что же касается материалов, датированных 1913–1915 годами, то они, на наш взгляд, дают достаточно оснований утверждать, что, при всем своем интересе к»имяславию как философской предпосылке» [1665], — интересу, который он сохранит навсегда, — Флоренский в те годы был настроен критически не только по отношению к противникам имяславия, но и по отношению к его сторонникам.
Среди противников имяславия главным объектом критики Флоренского стал архиепископ Никон (Рождественский). В статье»Архиепископ Никон — распространитель»ереси»", опубликованной под именем М. А. Новоселова [1666], Флоренский доказывает, что в 1911 году архиепископ Никон в журнале»Троицкое слово»публиковал произведения, содержавшие те самые взгляды, которые в 1913 году были объявлены богохульными и еретическими [1667]. Однако с наибольшей резкостью Флоренский критиковал Никона в комментариях к статье последнего»Великое искушение вокруг святейшего Имени Божия», написанных по просьбе М. А. Новоселова [1668] и не предназначенных для публикации. В этих комментариях Флоренский подверг детальному разбору аргументы Никона против имяславского учения об имени Божием и обвинил Никона в»семинарско–фарисейском высокомерии», рационализме, самоуверенности, позитивизме,«открытом примкнутии к школе английского сенсуализма», кощунстве, пантеизме и пр. [1669] Опровергая мысль Никона о том, что сила Божия только тогда проявляется при произнесении имени Божия, когда оно произносится»с должным благоговением и верою», Флоренский, в частности, пишет:
Называя Бога, мы всегда и во всяком случае так или иначе подходим к Нему Самому, а не только движем языком или переживаем чисто субъективные психические процессы. Но, приближаясь к Нему Самому, мы приближаемся в разных случаях по–разному, в одних — на спасение себя, в других — «в суд и во осуждение». Тем‑то и страшно богохульство, кощунство, лицемерие, легкомыслие и т. д., где не благоговейно произносится Имя, что это произношение не есть лишь физический или психический процесс, а, вместе с тем, и онтологический процесс приобщения Божией энергии, которая не может не быть действенной и, следовательно, или спасает, или опаляет. Если же опираться не на силу Имени, самого в себе, а на наши»должное благоговение и веру», то придется впасть в чистейший субъективизм<…>Епископ Никон, кажется, думает, что можно безнаказанно трепать по семинарской риторике и священные тексты, и священные имена<…>Никон — чистейшее отродье семинарщины, возводящее дурные семинарские грехи в догмат и<…>ориентирующее свои догматические построения на до сих пор не оставленных им замашках духовной школы. Способ его рассуждения таков: так как мы все треплем Имя и в проповедях и всюду, без»должного благоговения»и без веры, то, следовательно, это не плохо. И, значит, это Имя, раз оно позволяет себя трепать, есть само по себе ничто — звук пустой[1670]
Столь негативная оценка Никона не мешает Флоренскому весьма критически относиться и к его богословским противникам, в частности, к иеросхимонаху Антонию (Булатовичу). Если еще ранней весной 1913 года Флоренский писал восторженное предисловие к»Апологии»Була–товича, то уже в мае того же года, за несколько дней до осуждения имяславия в Послании Синода, Флоренский с горечью говорит в частном письме:«Мне невыносимо больно, что Имяславие — древняя священная тайна Церкви — вынесено на торжище и брошено в руки тех, кому не должно касаться сего<…>Ошколить таинственную нить, которой вяжутся жемчужины всех догматов, — это значит лишить ее жизни» [1671]. В»ошколивании»имяславия Флоренский винит не только»имяборцев», но и самих имяславцев, включая М. А. Новоселова и иеросхимонаха Антония (Булатовича). Последний, по мнению Флоренского,«желая оправдать себя перед теми, перед коими надлежало хранить молчание», начал»рационализацию»имяславского учения, пытаясь»приспособить учение об Имени к интеллигентскому пониманию» [1672]°.
Отношение Флоренского к творчеству о. Антония (Булатовича) со временем становится еще более критичным. В августе 1914 года Бупа–тович посылает Флоренскому для корректуры свою книгу»Моя мысль во Христе», однако вместо корректуры получает весьма суровый приговор, в котором»гусарское богословие»Булатовича оценивается однозначно негативно [1673]. Флоренский не только отказывается корректировать книгу Булатовича, но и советует ему воздержаться от ее публикации:
<…>Вы рискуете печатать книгу, каждая страница которой содержит достаточный материал для обвинения Вас в ересях, и уже не мнимых (имяславия), а в действительных. Я не хочу сказать, чтобы Вы думали неправославно, но выражаетесь Вы подчас более чем смело, и был бы дураком тот из Ваших врагов, который не воспользовался бы Вашей небрежностью (в деле такой первостепенной важности!) для обвинения Вас. Мало того. Вы попутно затрагиваете вопросы, не имеющие прямого отношения к делу, Вами защищаемому, — вопросы труднейшие и сложнейшие, требующие большой богословской предварительной работы, — и эти огромные вопросы решаете несколькими чертами пера. Не смею судить Ваши мысли по существу. Но что касается до способа выражения и иногда — рассуждения, то торопливость, небрежность, — наконец, просто недостаточная богословская подготовка автора, — все это бросается в глаза. А Вы знаете:«проклят всяк, творяй дело Господне с небрежением» [1674].
Переписка Флоренского с архиепископом Антонием (Храповицким) проливает дополнительный свет на отношение Флоренского к имяславцам в разгар имяславских споров. Несмотря на то, что архиепископ Антоний был главным противником имяславия, Флоренский всегда сохранял с ним дружественные отношения [1675]. Более того, в своих письмах маститому иерарху он, хотя и позволял себе не соглашаться с отдельными его позициями, однако»имябожничество»напрямую не защищал и даже наоборот дистанцировался от него:
Никакого имябожничества я не признаю, имябожником себя не считаю и, если таковые есть, от них отрекаюсь. Моя позиция скорее отрицательная, чем положительная: я никак не могу согласиться с Вашими, например, статьями по этому вопросу. Охотно допускаю, что, м. б., и противная сторона во многом ошибается, и единственно, чего я хотел бы и на чем успокоился, — это на авторитетном признании, что в затронутых вопросах есть что‑то важное, но доселе не разработанное и требующее к себе большого внимания [1676].
Таким образом, в разгар имяславских споров Флоренский занимал двойственную позицию, с одной стороны, негласно поддерживая имяславцев и резко (но не публично) критикуя их противников, с другой — стараясь сохранять добрые отношения с противниками имяславия и отмежевываясь от действий имяславцев. Более же всего Флоренский был раздосадован самим фактом возникновения спора вокруг предмета, который он считал не подлежащим публичному обсуждению. Он предпочитал богословское осмысление»священной тайны Церкви»в тишине своей кельи участию в открытой полемике с»имяборчеством». Результатом этого келейного труда станут несколько важных работ, написанных Флоренским в 20–е годы и внесших существенный вклад в развитие философской базы имяславия [1677].
В Московской духовной академии, где Флоренский в те годы преподавал, к имяславию относились по–разному. С одной стороны, некоторые профессора — такие как сам Флоренский, М. Д. Муретов, а также ректор академии епископ Феодор (Поздеевский) [1678] — сочувствовали имяславию. С другой стороны, немалое число преподавателей были противниками этого учения. Среди последних стоит упомянуть талантливого ученого–патролога иеромонаха Пантелеймона (Успенского) [1679], который в 1913 году прожил более полугода на Афоне, работая в библиотеках над переводом»Божественных гимнов»преподобного Симеона Нового Богослова [1680]. 20 мая 1913 года иеромонах Пантелеймон писал с Афона М. А. Новоселову:
