– Твои проблемы, – Вересень все еще сопротивлялся неизбежному.
– Нет, чувак. Это наши общие проблемы. Чертов утопленник, мать его, подложил нам свинью. Собственно, я в этом почти не сомневался…
– Что за свинья?
– Его сунули в бэху уже после того, как укокошили. Убийство, одним словом. Кукушкин как раз с этим разбирается. Так ты едешь?
– Да. Скоро буду.
Прежде чем отправиться в город, Вересень покормил кошек (чьи имена вылетели у него из головы еще в первый день пребывания в Ольгино) и по-быстрому выгулял собак. На всё про всё у него ушло не больше пятнадцати минут. И все эти пятнадцать минут дурацкий парень вел себя совершенно спокойно. Но стоило Вересню взять свою видавшую виды рабочую сумку, как Мандарин заволновался. Для начала он попробовал угнездиться на шее Вересня, но номер не прошел. Отцепив от себя дурацкого парня и уже привычно подхватив его под лапы и заглянув в небесно-голубые глаза, Вересень твердо произнес:
– Мне нужно на работу. А ты остаешься за старшего. Будешь следить за порядком.
Как показывал предыдущий опыт, это срабатывало: серьезный и уважительный мужской разговор, без сюсюканья и сантиментов. И, вроде бы, сработало и на этот раз. Мандарин успокоился, дал поставить себя на пол и даже потерся длинным телом о брюки Вересня, что должно было означать: «все понял и приступаю к исполнению обязанностей».
– Вот и ладушки! – облегченно вздохнул Вересень и, выскользнув за дверь, повернул ключ на два оборота.
Тут-то все и началось.
Трансатлантический лайнер немедленно обрел имя, и имя это было «Титаник». И не просто «Титаник», а «Титаник», только что столкнувшийся с айсбергом. И нескольких секунд не прошло, как трагедия приобрела эпический размах. Солировал корабельный гудок, вой которого не стихал ни на мгновение. От этого воя у Вересня лопались перепонки, но он мог поклясться, что слышит и другие звуки: взрывы котлов, визг лебедок, треск переборок и трапов, звон разбитого стекла. Но самым ужасным были предсмертные вопли и крики людей, оказавшихся в ловушке на нижней палубе. До Вересня доносились обрывки молитв на разных языках, а также проклятья, посылаемые Богу. И над всем этим плыла незатейливая вальсовая мелодия корабельного оркестра. Но когда оркестр грянул «Боже, храни королеву», нервы у Вересня не выдержали.
Трясущимися руками он отпер дверь и рывком распахнул ее.
Вой тотчас же прекратился вместе со всеми остальными звуками. А на пороге сидел Мандарин и смотрел на Вересня невинными раскосыми глазами. До сих пор стойкое идиоматическое выражение «азиатское коварство» ровным счетом ничего не значило для Вересня. Но теперь он оценил его в полной мере.
– Совсем офигел? – спросил Вересень у дурацкого парня.
Кот беззвучно открыл пасть и тут же закрыл ее.
Где-то поблизости заходились в лае Ольгинские собаки: похоже, мини-Титаник уже перебудил половину поселка. И перебудит весь, если Вересень уйдет, наплевав на вопли с нижней палубы. Дальнейшее нетрудно себе представить: толпа народа возле подворья Саркисянов и обвинения в издевательстве над животными.
– Хочешь выставить меня живодером? Чтобы поползли слухи, что здесь с котов шкуру заживо сдирают?
Кот молчал.
– Не ожидал от тебя, если честно. Думал, мы друзья.
Кот молчал.
– Если я уйду… Ты ведь снова начнешь светопреставление, так? Глотка у тебя луженая…
Кот улыбнулся уже знакомой Вересню чеширской улыбкой.
– Ну, хорошо. Скажи тогда, чего ты хочешь.
Вересень и глазом моргнуть не успел, как дурацкий парень повис на кенгурятнике.
– Чтобы я взял тебя с собой?
Несколько секунд Вересень колебался, взвешивая все «за» и «против». Оба варианта неприемлемы, но какой-то неприемлем чуть менее. Оставить все, как есть, – «Титаник» обязательно вплывет в сонные воды Ольгино с самыми непредсказуемыми (вернее – предсказуемыми) последствиями. Взять Мандарина в пропахшее тысячью смертей логово Кукушкина… Неизвестно еще, как это отразится на нежной кошачьей душе. Впрочем, такая ли уж она нежная?
– Сам напросился, – проворчал Вересень, напяливая на себя кенгурятник. – И не говори потом, что я не предупреждал…
Стоило Вересню завести мотор, как Мандарин снова попытался прилипнуть к шее. Но эти попытки были пресечены в зародыше.
– Так не пойдет, друг мой. Я управляю транспортным средством, и мешать мне вовсе не обязательно. Поищи себе другое местечко.
Через минуту «местечко» было найдено: вскарабкавшись на плечи Вересня, дурацкий парень улегся там на манер горжетки. Теперь все четыре длинные лапы свешивались с плеч следователя (по две на плечо), а кошачья морда подпирала его левую скулу. Вересневский, вечно неприкаянный, затылок охватило блаженное тепло, и Боря сдался.
– Хорошо. Попробуем так. До первого поста ГИБДД, разумеется. Ты ведь не пристегнут…
Первый пост ГИБДД начинался сразу же за Ольгино, но его они благополучно миновали. В этот ранний час автомобилей на трассе было мало, и лишь на светофоре у въезда в Петербург образовалась небольшая пробка. Рядом с «Фольксвагеном» Вересня застыла «Лада-Калина» нелепого бирюзового цвета, все пассажиры которой, как по команде, уставились на Вересня и его живую «горжетку». А потом синхронно достали смартфоны и нацелили их на «Фольксваген».
Уроженцы Канельярве, не иначе, подумал Вересень. А вслух сказал:
– Ну вот, у тебя есть шанс стать звездой. Ролик на Ютьюбе, миллион просмотров за первые две недели и участие в программе «Рассказы натуралиста».
Дурацкий парень коротко вякнул, что, должно быть, означало несогласие.
– Нет? – удивился Вересень. – Рейтинг программы не устраивает? Не знаю тогда… Может, «Две звезды»? Причем – обе твои. Я не претендую.
И снова послышался недовольный рык.
– «Минута славы»?
Ни одну из этих программ Вересень в глаза не видел, но их отголоски изредка доносились до него: женское поголовье Управления любило обсуждать телепередачи в курилке. Следователь в этих обсуждениях не участвовал, поскольку за последние четыре года у него в активе было лишь два телепросмотра. «Мост над бездной» (авторский цикл искусствоведа Паолы Волковой) и документальный фильм о паразитах по каналу СТС, ввиду особой циничной кровожадности идущий в ночное время. Паразитов Вересень постарался немедленно стереть из памяти, а вот «Мост над бездной» ему понравился: в тот вечер Паола Волкова рассуждала о картине Пикассо «Герника».
«Минута славы» тоже не устроила Мандарина, и тогда Вересень выкатил свое главное стратегическое оружие:
– «Мост над бездной»?
Длинные мягкие усы дурацкого парня ласково пощекотали ухо, и Вересень понял, что попал в точку. А поняв, изумился:
– Так ты интеллектуал, друг мой?
Идиотский вопрос. Конечно же, интеллектуал. Знаток истории искусств, истории кораблекрушений и общей истории человечества.
Сокровище, а не кот.
Злость на утреннюю выходку Мандарина давно прошла, и теперь Вересень думал лишь о том, как подготовить дурацкого парня к предстоящему спуску в преисподнюю имени Отто Генриховича Кукушкина.
– Мы с тобой еще не говорили о моей работе, Мандарин, – осторожно начал Вересень. – Это – непростая работа. Это тебе не холодильники втюхивать…
Следователь тут же осекся, поняв, что сболтнул лишнее. Втюхиванием холодильников и прочей бытовой техники занимался Додик, числившийся старшим продавцом в одном из магазинов крупной сети «Эльдорадо». Именно Додик был подлинным хозяином Мандарина, не то что Вересень (сбоку-припеку), и хоть чем-то унизить Додика вовсе не входило в планы Бори.
– Ты не подумай… Продавать всякую технику – очень почетное занятие. И сложное, между прочим. Без психологии и знания новейших технологий и шагу не ступишь. Ведь техника несет людям что? Правильно – радость и облегчение. А в моей работе никакой радости нет. И облегчения от нее не дождешься. Разве что – удовлетворение, когда пойман очередной негодяй. Но для того, чтобы он был пойман, нужно потрудиться. Полазать по горло в кровище, нахлебаться дерьма. Увидеть такое, от чего потом сутками не заснешь. И жить не хочется. А хочется удавиться, лишь бы кошмар закончился. «Мост над бездной», говоришь? Наш мост – слишком ненадежный, того и гляди, обрушится. Рассыплется прямо под ногами. Но пока ничего, ползем кое-как к спасительному берегу. Страшно, а ползем..
Мягкая, с розовыми подушечками кошачья лапа легла на губы следователя, и Боря тут же понял, что перебрал с пафосом. Он и без того никогда не был Цицероном, а теперь и вовсе впал в непроходимую, плохо перевариваемую банальщину. Вот если бы на месте Вересня оказался надменный латинос Пуиг! Он бы быстро все объяснил дурацкому парню, да так, что до костей бы пробрало.
«Мита утопила его голову под водой, когда мыла, и поэтому не было слышно, как Тото разговаривает, это он умирал, задыхаясь, и делался серо-белым. Тото вовсю старался вынырнуть и подышать, но Мита топила его, она ведь взрослая и сильнее, топила до самого белого дна ванны, Тото смотрел вверх на мать открытыми глазами, выпученными и синими от удушья, лицо все больше синело, и руки искали, во что бы вцепиться ногтями, но кругом была вода, лучше вцепиться ногтями в простыни, тогда становится легче – но вот он умирает, и больше не старается спастись, и лежит серо-белый. А еще задается, что он в школе круглый отличник. Так ему и надо за упрямство».
