Мандарин выслушал исповедь Вересня с сочувственным вниманием, после чего выудил из недр своего организма очередное слово-гибрид, балансирующее между словами «муть» и «мýка». Вересень склонялся к последнему, что еще больше возвысило кота в его глазах. Рассказав об Азимовой, он оставил за кадром тот факт, что Катя мертва.
А дурацкий парень все понял. Если не о смерти, то о том, что Вересня с Катей связывают сложные, болезненные отношения, полные несбыточных надежд, неоправданных и не оправдавшихся ожиданий, упреков, прощений и прощаний – навсегда.
А еще Вересню показалось, что, если бы Мандарин умел разговаривать – это была бы уменьшенная кошачья копия надменного латиноса Мануэля Пуига. Так что хорошо, что кот в основном помалкивает, иначе общение с ним превратилось бы в Страшный суд. В конец света.
«в конце света они сгорят, на Паки свалятся бочки, и она умрет, а потом ее сожрут крысы, Рауля Гарсию разрубит пополам топором работник со склада, когда увидит, что он залез к нам во двор, а Луисито Кастро утонет в колодце с кипящей известью, и сверху на них на всех прольется огненный дождь, который сжигает только злодеев, а хорошие будут в Голландии, в полях с холмиками ждать Страшного суда»
О, да.
* * *
…На подъезде к Канельярве, над стареньким «Фольксвагеном» Вересня, разразился дождь.
Самый настоящий ливень, мощный и внезапный, хотя за несколько минут до его начала ничто не предвещало такого разгула стихии. День был солнечным и ясным, небо – безоблачным, и лишь у самого горизонта висела небольшая, похожая на овцу, тучка с чернильным подбрюшьем. Бросив на тучку рассеянный взгляд, Вересень вынул из кармана телефон, нашел в списке контактов номер Литовченко и нажал кнопку вызова. Капитан отозвался не сразу и не сразу ответил на Вересневское приветствие. С десяток секунд в трубке слышался отборный мат, перемежаемый указаниями, которые Литовченко кому-то раздавал.
– Концы соскальзывают? Так закрепите их получше, идиоты, вашу мать!.. Чтобы через пять минут колымага была на берегу, иначе я за себя не ручаюсь!..
Вересень оперативно включил лингвистические фильтры и подумал: хорошо, что он не взял с собой дурацкого парня, чьи нежные уши сразу бы свернулись в трубочки и опали, как сухие листья. И – поплыли, поплыли бы неведомо куда в мутном потоке ненормативной лексики и лагерной фени.
– Здесь Вересень, – спокойно произнес он, дослушав про колымагу.
– Угу.
– Я на подъезде.
– Угу.
– Хотелось бы уточнить вашу дислокацию.
Литовченко коротко и довольно толково объяснил, как проехать к месту происшествия, после чего Вересень спросил:
– Я так понимаю, к утопленнику прилагается колымага?
– Угу. Затонула вместе с ним. Приедешь – сам увидишь. Если, конечно эти уроды ее поднимут.
– Поднимут же когда-нибудь, – философски заметил Вересень.
Литовченко оказался не менее философичен:
– Угу.
В тот самый момент, когда и.о. начальника убойного отдела отключился, и грянул ливень. Теперь по небу неслись отары чернильных овец, а небесные сторожевые псы, невидимые с земли, направляли их в нужную сторону раскатистым рыком. Вода лилась по лобовому стеклу, и дворники не справлялись с ее потоком, хотя работали на полную мощь. Августовские ливни повышенной интенсивности отличаются тем, что быстро проходят. И Вересень решил подождать, пока дождь хотя бы немного стихнет. Он вдруг вспомнил, что в день, когда было найдено тело Кати Азимовой, тоже шел дождь. Не августовский – октябрьский, но не менее сильный. И – странный. То есть, для большинства людей, включая самого Вересня, он был самым обычным. И дождю не было никакого дела до простых смертных, что тоже вполне обычно. Но к Кате…
К Кате тот дождь отнесся с нежностью. Немилосердно колотящий по головам, плечам и спинам всех остальных, он почти не касался ангельского Катиного лица. А если и касался – это были едва заметные, ласковые прикосновения. Капли осторожно стекали с ее век, с кончиков губ, с крыльев маленького аккуратного носа, – и исчезали где-то под шеей, не оставляя после себя никаких следов. Дождь смыл кровь с Катиных ключиц, как будто ее и не было вовсе. Но этот жест отчаяния не оживил Катю Азимову, а всего лишь включил отсчет времени по расследованию ее дела.
Которое так и не было раскрыто.
Похоже, и дело неведомого Вересню утопленника тоже начинается с дождя.
…Он ни за что бы не проехал это место. Во-первых из-за обилия машин: здесь стояли два «уазика» – один принадлежал убойному отделу, а на бортах второго крупными буквами было выведено «МЧС». К заднему бамперу убойного лепился серебристый минивэн с надписью «Криминалистическая лаборатория». Еще один минивэн без опознавательных знаков застыл на противоположной стороне дороги. Остальные автомобили обсели обочины идущей вдоль озера грунтовки: два «Форда», одна «Мазда», один «Ситроен» с панорамным люком. Замыкала колонну видавшая виды «девятка» с тронутыми коррозией подкрылками. Скорее всего, выкормыш отечественного автопрома принадлежит местному участковому, – решил про себя Вересень. Пристроившись в кильватере «девятки», он выбрался из машины и осмотрелся. К озеру вела довольно широкая песчаная тропа, обсаженная соснами. Сосны росли здесь повсюду, они защищали озеро от посторонних взглядов. Так что увидеть его поверхность можно было лишь с тропы. На тропе хорошо просматривались глубокие следы какой-то техники – то ли трактора, то ли бульдозера. Пройдя по ней метров пятьдесят, Вересень уткнулся в некое подобие пляжа, совсем небольшого, размером с волейбольную площадку. На пляже царило столпотворение, но Вересень нашел Литовченко сразу: тот стоял на лысоватой кочке, скрестив на груди руки, как Наполеон.
Наполеон, наблюдающий за состязанием по пляжному волейболу. Занятно.
Ливень, совсем было прекратившийся, зарядил снова, и Вересень, мельком взглянув на ландшафт, поразился тому, как похоже это озеро и этот дождь на дождь и озеро из его последнего сна. Найди десять отличий, что называется.
Но одно отличие, все же, было. И существенное. У самой кромки воды стоял небольшой подъемный кран на гусеничном ходу – это его траки оставили вмятины на тропе. От крана к воде тянулись стальные тросы, и в тот самый момент, когда Вересень подошел к Литовченко, над поверхностью возникла голова, упакованная в трубку и маску. Водолаз поднял руку со сложенными колечком большим и указательным пальцем, – и тотчас нырнул обратно.
– Давай! – заорал Литовченко таким зычным голосом, что ему позавидовал бы даже Мандарин.
Ровно через секунду кран заворчал, заскрипел и затрясся, а стальные тросы натянулись.
– Я думал, здесь МЧС командует, – сказал Вересень, протягивая руку для приветствия.
Капитан ответил Вересню коротким рукопожатием:
– Когда на горизонте возникает папаша Литовченко, вопросы о командовании отпадают сами собой.
– Ну, да, – подумав, согласился Вересень. – Что там?
– Сейчас увидим.
– А предварительно?
– Да пацаны здесь купались. И наткнулись на машину с водителем. Затонула метрах в двадцати от берега.
– И где эти пацаны?
– А вон стоят, – Литовченко ткнул пальцем в двух подростков. Они отирались возле самого берега и во все глаза наблюдали за происходящим. – Два дебила, мать их.
Вооруженный лингвистическими фильтрами Вересень спокойно перенес тираду капитана, в оригинале звучавшую вдвое длиннее. А подростки… Они вовсе не производили впечатление дебилов. Обычные парни лет тринадцати-четырнадцати, без всяких следов вырождения на лице.
– Почему дебилы-то?
– Потому что только дебилы могут принимать здесь водные процедуры. Это с виду озеро ничего себе. А дно у него паршивое, камни и ил. Метровый слой ила, плюс вода ни хрена не прогревается. Плюс омуты. Плюс у самого берега глубина три метра, а в середине и вовсе под сотню.
– А акулы здесь не водятся? – пошутил Вересень. – Или там гигантские спруты? Лох-несское чудовище опять же…
Но Литовченко юмора не оценил:
– Здесь даже рыба не водится. Мертвая вода. Местные это озеро за версту обходят.
– А они, значит, не местные?
– Дачники.
В это мгновение из воды, наконец-то, показалась машина. Тот, кто первым назвал ее колымагой, был тотально неправ. Все, припаркованные неподалеку, «Мазды», «Форды» и «Ситроены» с панорамными люками меркли в сравнении с этим ярко-красным красавцем-кабриолетом с черной кожаной крышей. С боков кабриолета стекали потоки воды, но это нисколько его не портило.
– Ох…ть, – только и смог выговорить Литовченко.
Офигеть, – тотчас перевел про себя Вересень, – охренеть. Хотя, как ни крути, вариант и.о. начальника убойного отдела был самым точным.
– Ну что, идем знакомиться? – сказал капитан, как только колеса коснулись земли.
– Идем.
