— Тебе чего? — буркнул он басом, сурово уставившись на меня.
— Я…эээ…книги передать Сергею Викторовичу, — сказала я дрожащим голосом, пытаясь выдавить из себя улыбку. — Из библиотеки. Он просил.
Охранник нахмурил свой круглый лоб, глядя на справочники у меня в руках.
— Может, Вы передадите… — начала было я, но охранник отрицательно качнул головой. Он нахмурил брови и выпучил толстые губы.
— Зайди в кабинет и положи на стол. Там открыто, — пробасил он, вставая у двери с каменным лицом.
Я кивнула, облегченно выдохнув. В конце концов, если охрана разрешила, значит, действительно можно войти.
Я схватилась за гладкую стеклянную ручку двери, повернула её и прошла в кабинет управителя. Мельком оглядевшись, я поняла, что здесь мало что изменилось с моего последнего визита. Я не раз тут бывала, в этом злачном месте. Изредка по каким-то поручениям Надежды Александровны и куда чаще по бесконечным выговорам.
Вообще кабинет у управителя был просторным, одновременно с этим очень уютным.
У стен стояла старая лакированная мебель из дерева — в основном, книжные шкафы и буфеты со стеклянными дверцами. В дальней части комнаты стояла старая, но по-прежнему очень красивая кушетка. Перед ней высился маленький столик с фарфоровой посудой для чаепития.
Большой деревянный стол, отполированный и чистый, красовался в самой середине кабинета. На нём лежали всевозможные печати, конверты, книги, стоял телефон и большой монитор в центре стола. Там же высилась специальная подставка для документов, рядом с которой были разбросаны диски вперемешку с дискетами.
Немного нервничая, я приблизилась к столу управителя, обошла его и положила книги на более или менее свободное место. Я уже почти развернулась, чтобы побыстрее убраться из кабинета Сухонина, когда вдруг мой взгляд упал на исписанный листок бумаги, лежащий рядом с клавиатурой.
Моё сердце пропустило удар и будто бы камнем ухнуло куда-то вниз. Я замерла на месте, едва ли в состоянии пошевелиться. Почти не дыша, я всё стояла и всматривалась в это странное и неизвестное письмо на столе управителя, в котором чёрным по белому было написано моё имя.
Моё имя.
В каком-то письме на столе у Сухонина.
Что за бред?
Я нахмурилась и кинула быстрый взгляд на прикрытую дверь. За стеной стоял охранник, он мог в любую секунду войти сюда и спросить, какого это чёрта я здесь так долго копаюсь. Ещё хуже будет, если сюда зайдёт сам Сухонин. Мне нельзя было терять время.
Понимая, насколько велик риск сильно огрести, я пересилила свой страх и быстро склонилась над столом. Я вгляделась в ровные, написанные красивым почерком строчки письма, но не сразу уловила место, откуда мне следовало начать читать.
«…настоятельно прошу Вас, Сергей, быстрее прислать мне ещё несколько ксерокопий анализов Марии Орловой, сделанных сразу после начала тестирования, то есть после того, как радиационная аллергия у Орловой была вылечена, и её иммунитет к аллергену был полностью выработан на устойчивом уровне. Спешу Вам напомнить, что сейчас её иммунитет к ионизирующему излучению уже почти достиг критической отметки, поэтому в данный период мы должны более тщательно следить за реакцией организма подопытного образца на тестируемое лекарство. Отдайте приказ в бункерной лаборатории брать у Орловой кровь на анализ каждые две недели, инъекции с тестируемой сывороткой продолжайте делать один раз в день в прежней дозе…..»
Всё стихло, замерло. Время остановилось. И моё сердце вместе с ним. Я более вдумчиво перечитала эти строки ещё несколько раз.
Как-то слишком медленно я выпрямилась и теперь стояла, глядя куда-то в пространство, пытаясь понять смысл того, что я только что прочитала. Обрывки мыслей вертелись в моей бедной голове в бешеном калейдоскопе, воздух, казалось, жег лёгкие. И тут вдруг невидимой дубиной меня шарахнуло понимание происходящего. И сразу же после этого я почти услышала, как глубоко внутри меня взвыли страшным рёвом ужас и облегчение. Мысль, которая поддержала меня в пучине безумного кошмара и непонимания, куда я проваливалась после прочтения строчек этого странного письма, была та, что я больше не болею чёртовой аллергией. Я не болею!..
Поразительно, как скоро моё сердце поверило в эти прочитанные слова, как скоро возликовало от радости. Как нехотя мой разум пытался опровергнусть истинность содержания написанного в клочке бумаге на столе у управителя. Но нет, нет! Должно быть, это всё какая-то страшная ошибка…
Шутка? Розыгрыш?
Да, меня мучило сомнение в подлинности письма, которое я только что прочитала. Однако моя уверенность, моё убеждение в правде происходящего были не менее сильными. И причиной этого был только один факт — письмо я нашла совершенно случайно и не где-то там, а на столе Сергея Сухонина в его же кабинете. Я вдруг представила управителя. Просто вспомнила его злой циничный взгляд. Нет, он бы не стал так шутить, он бы вообще никак не стал шутить.
И пусть я даже и не болела, страшной правдой было другое — я была замешана в каком-то Сухонинском опыте.
На меня вдруг накатила теплая и гадкая волна понимания того, что я нахожусь в какой-то неправильной ситуации. Подопытный образец. Я — подопытный образец.
Меня вдруг объял ужас. Перед глазами словно бы пролетели все годы, прожитые в бункере, где мне каждый неустанно делали инъекции.
«Они меня лечили только сначала, пока я была ребёнком, а потом решили сделать подопытной крысой», — осознала я.
Из глаз вдруг хлынули горячие слёзы, я схватилась за горло и судорожно попыталась сделать вдох, но лёгкие будто бы сжались.
Я почувствовала, как слабость навалилась на меня ватным одеялом, мне пришлось ухватиться за стол — ноги едва держали меня. Я только сейчас начала понимать, насколько скверной была ситуация, в которой я оказалась.
Я почти ничего не слышала из-за гула в ушах. Нервная дрожь била меня, я пыталась сообразить, что мне надо делать, но времени было слишком мало, и голова была словно в тумане.
Едва соображая, я дрожащими руками стянула письмо со стола, неаккуратно скомкала его и побыстрее убрала в карман толстовки. В тот момент, когда я уже отошла от стола и медленным шагом направилась к двери, стараясь как можно ровнее дышать и не реветь, в кабинет заглянул охранник.
— Чего ты там копаешься? — спросил он грозно.
Я вытерла слёзы и всхлипнула. Он сморщил большой лоб, не особо реагируя на мой странный вид.
— Книги уронила, — прошептала я.
Охранник закатил глаза и подтолкнул меня быстрее к выходу из кабинета управителя.
Я вышла за дверь и, стараясь не торопиться, направилась через зал к коридору, ведущему к лестнице. Охранник следил за мной, и я не могла позволить себе сделать даже один подозрительно быстрый шаг. Я шла, и минуты казались мне вечностью. В эти страшные мгновения я молилась только об одном — не встретить Сухонина прямо здесь и сейчас.
До меня уже всё дошло. Если это всё не злая шутка, если это всё дикая правда, то управитель в любом случае обнаружит пропажу письма.
И поймёт, что его забрала я. Охранник обязательно скажет, что именно я приходила с книгами и что именно я подозрительно долго копалась в кабинете.
Сейчас я прекрасно понимала только одно: если всё, что я прочитала является правдой, то мне конец, даже если я действительно уже давно не болею аллергией и могу выйти из бункера. Мне конец, потому что меня отравили какой-то дрянью, и как только они узнают, что мне всё уже известно, они доделают своё дело до конца. То есть будут продолжать насильно вкалывать мне свой яд до тех пор…
До тех самых пор, пока я не умру или они не решат меня прибить, узнав всё, что им надо.
Я вышла из зала и что было сил рванула к лестнице. Слёзы душили меня, непонимание раздирало на части. Мне было страшно. Я боялась кого-нибудь встретить на своём пути, боялась, что выдам себя, и всё сразу закончится. Что меня убьют на месте или поймают и будут издеваться, пока им это не надоест. Я бежала к своей комнате, забиваясь в темные углы, если вдруг слышала чьи-то шаги. Неслась мимо жителей бункера, опуская лицо и не здороваясь, а если замечала кого-то в коридоре, то сразу пряталась.
Я добралась до своей маленькой комнатушки в жилом крыле бункера так быстро, насколько могла. В одно мгновение открыла комнату и забежала в темное помещение, не включая большой свет. Я сразу же заперла дверь и прислонилась к ней спиной. Сердце с дикой скоростью колотилось в груди, в ушах стоял гул, духание сбилось. Мой взгляд был прикован к светящимся часам на стене, которые тихо тикали, отсчитывая секунды до моей смерти.
Я прекрасно понимала, что если это письмо настоящее, со мной больше не будут церемониться. Если всё это правда, то в ней чудесно только одно — я больше не болею.
