Он сонно пробормотал в ответ: — Пустяки... Это только летучие мыши...
Наутро мы едва узнали нашего быка. Спасаясь от кровавых атак вампиров, он пытался уйти подальше в степь, но и там они не оставили его в покое. Мы насчитали на его теле более тридцати укусов! Слюна вампиров препятствует свертыванию крови, поэтому из ранок сочились длинные струйки. Загустев широкими черными полосами, они одели нашего спутника в жуткую ливрею.
Ночные кровопускания нанесли жестокий удар быку. Весь день он был сонным и вялым, казалось, что, несмотря на легкий груз, он вот-вот остановится, ляжет и больше уже не поднимется. Педрито без конца понукал его, а я был вынужден подбадривать несчастное животное ударами палки.
Этот день оказался еще труднее предыдущего. После полудня начались болота, тянувшиеся до самого горизонта. Тучи комаров опускались на нас, как темное газовое покрывало. Наш пепельно-серый бык (мы смыли с него корку запекшейся крови) казался теперь черным от слоя напавших на него насекомых.
Мне казалось, что я схожу с ума. Уши горели, словно на них поставили горчичники. Всепроникающие комары пронзали рубашку и жалили больнее, чем слепни.
Спасаясь от солнца, которое словно задалось целью нас испепелить, я то и дело черпал своей соломенной шляпой гнилую жижу и выливал ее на себя.
Водоросли застревали у меня в волосах и в бороде, и, по словам Педрито, я приобрел вид отталкивающий и довольно подозрительный, не говоря уже об исходившем от меня запахе болотной тины.
Была уже почти ночь, когда на горизонте появилась островерхая крыша ранчо Санта-Барбара. Когда наше жалкое трио приблизилось к задвинутым жердями воротам кораля, нас едва не разорвала свора здоровенных псов.
На следующее утро мы добрались до находившегося неподалеку селения и остались там отдыхать на целые сутки.
Хозяин дома, в котором мы остановились, узнал, что индейцы племени яруро раскинули свое становище на правом берегу Капанапаро, в месте, известном под названием Вуэльта-Мала. Он предложил проводить нас туда.
Добравшись до берега против становища, мы принялись кричать. Но наши призывы не оказывали на индейцев ни малейшего действия: казалось, что они слишком заняты, чтобы отвлечься для такого пустяка, как приезд трех белых. Я уже решил, что придется одолевать реку вплавь, когда, наконец, появился мальчик в пироге. По очереди он переправил нас с Педрито к становищу. Скотовод из Санта-Барбара сразу же повернул коня и ускакал, предоставив падкого до приключений доктора и его пеона их незавидной участи.
Яруро встретили нас без всякого энтузиазма. Делая широкие приветственные жесты, улыбаясь направо и налево, я пошел к хижине вождя. Он предоставил нам с Педрито незанятый навес из пальмовых листьев.
Индейцы почти не обращали на нас внимания, и я мог спокойно наблюдать за ними. Мужчины не носили никакой одежды, если не считать совсем узенькой полоски материи, пропущенной между ног и прикрепленной опереди и сзади к поясу. Женщины целиком скрывались под мешкообразными платьями, скроенными из одного куска ткани с прорезями для головы и рук... Они безостановочно жевали маниоку и выплевывали жвачку в обломок пироги, наполненный водой. Это занятие отнимало у них все время — с утра до вечера. Необходимость его стала мне понятна, когда я увидел, каким спросом пользуется у всех — и у мужчин и у женщин — приготовляемый таким образом напиток «карато».
Мужчины курили высушенные над огнем и искрошенные листья мясистого, покрытого волосками, стелющегося растения.
Охота с луком и стрелами приносила им немного добычи, и я мысленно благодарил дона Мануэля за то, что он заставил меня взять с собой побольше провизии.
Зато рыбы в реке было вдоволь, и мы с Педрито решили несколько дней пожить в Вуэльта-Мала.
Когда яруро собирается на рыбалку, он не ищет крючков, удилищ или сети. Он толчет несколько толстых корешков растения «барбаско» и бросает их в воду. Она быстро мутнеет, белеет; почти тотчас же начинают всплывать одурманенные рыбы, перевернувшиеся вверх брюхом; остается только подхватывать их и складывать на дно пироги.
Бывает, что охота и рыбная ловля все-таки приносят мало добычи, и тогда племя устраивает пожар. Выждав, когда ветер повернет в сторону реки, они поджигают траву и, выстроившись цепочкой вдоль берега, ловят мелких животных, опасающихся от огня: крыс, мышей, змей, броненосцев.
«Наши» яруро выращивали горькую маниоку. Женщины растирали клубни в муку и выпекали из нее плоские пресные лепешки «касабе». На полях, расположенных в трех днях плаванья на пироге от становища, росли бананы, сахарный тростник и сладкие бататы. Позднее я узнал, что это племя было исключением среди яруро, которые обычно не занимаются земледелием.
Мужчины немного говорили по-испански: им приходилось иной раз общаться со скотоводами прибрежных ранчо и с бродячими торговцами, скупавшими у них гамаки, сплетенные из пальмовых волокон, шкуры кайманов, которых индейцы ловят в западни. Взамен этого торговцы предлагали яруро дрянные ножи, пачку-другую жевательного табака и тростниковую водку.
Яруро вынуждены, применяясь ко временам года, менять свои становища. Они кочуют но территории, протянувшейся до реки Синаруко; за ней лежат племенные земли индейцев гуахибо и чирикоа. Эти племена в отличие от яруро всячески избегают контактов с чужестранцами, но и к ним можно проникнуть без особого риска для жизни. Враждебные стычки яруро с этими племенами довольно редки: и те и другие строго придерживаются границ своих владений.
В зимний период яруро покидают белые отмели больших рек и перебираются на так называемые «меда-нос» — плоские холмы, возвышающиеся над равниной между Синаруко и Капаяапаро. Все свое имущество они перетаскивают в грубых корзинах без ручек. Большие пальмовые навесы, которые спускаются с западной стороны до самой земли, укрывают индейцев зимой от дождей я ветра. Спят они в гамаках, сплетенных из пальмовых волокон.
Летом яруро из листьев той же пальмы сооружают грибообразные хижины. Перед сном с крыши до земли спускают циновки, которые отгораживают хозяев от внешнего мира.
В становище удивительно мало детей. Здесь не услышишь смеха и радостных восклицаний, как всюду, где играют дети. Казалось, неумолимый рок наложил отпечаток на это племя.
Позднее знакомый этнограф подтвердил мое впечатление: яруро были вымирающим народом. Постоянные преследования и притеснения довели их до полного отчаяния; уже ни на что не надеясь, яруро смирились со своей судьбой.
Эпидемии, обычно поражающие более слабых, буквально опустошают становища этого племени. Конечно, никто не делает яруро прививок, и оспа периодически уносит в могилу целые поколения, которые могли бы прийти на смену взрослым и, может быть, возродить этот народ.
А что касается тех, кто выживает, то все они без исключения заражены болезнью, известной под названием «болезнь Пинто». Их лица и тела покрываются пятнами: сначала красными, затем синеватыми и, наконец, белыми — тогда говорят, что язвы зарубцевались. Эти больные — «разрисованные», как их называют, — среди здоровых людей чувствуют себя преследуемыми. Их обвиняют в том, что, озлобленные отвращением окружающих, они якобы стараются заразить своей болезнью здоровых людей. Говорят, что болезнь передается, если прижать еще не побелевшее пятно к открытой ранке или царапине на теле здорового человека.
В действительности это заболевание передается через укусы насекомых, в частности москитов, которыми кишат прибрежные заросли Капанапаро.
Индейцы Вуэльта-Мала даже и не думали заразить нас своей болезнью. Они все были больны, но не страдали от этой мысли и не чувствовали себя отверженными.
Наоборот, неполноценным среди них почувствовал бы себя здоровый человек: отличаясь от всех остальных, он мог решить, что именно он болен, уродлив и ни к чему не пригоден, потому что у него на теле нет пятен, которые есть у всех людей.
Сверкающие лезвия ножей, предназначенных для обмена, и длинные плитки жевательного табака произвели желаемое действие: двое из яруро, отец и сын, согласились сопровождать меня до реки Синаруко. Но они сразу же предупредили меня, что за реку не пойдут: на том берегу «чужая» территория, и там я должен буду идти сам.
Итак, впереди было путешествие по запретной земле.
Продолжение следует
Перевод Ф. Мендельсона
Южсиб шагает в Тайшет
Последнее звено Южно-Сибирской магистрали — железнодорожную линию Абакан — Тайшет протяженностью в 647 километров — называют стройкой юных. Тысячи парней и девчат из многих городов и сел нашей Родины приехали в суровый Красноярский край, чтобы через реки и топи, тайгу и горы проложить рельсы. По Южно-Сибирской магистрали днем и ночью идут товарные и пассажирские поезда. Пока на востоке их конечная остановка — Абакан. Но дорога здесь не кончается. Она уже прошла через Минусинск, Каспу, Кошурниково, Стофато.
