– Ты не спасла его, а могла бы!
– Не смей так говорить! – крикнула Натали и залилась слезами.
Кэт стала бить ее по щекам, чтобы привести в чувство.
– А ты что стоишь? – глянув на мою растерянность, возмутилась она. – Принеси хотя бы воды!
Кэт заботливо подала подруге чашку, подождала, пока она немного успокоится, и заявила:
– Поздно лить слезы, тогда надо было спасать любимого.
Натали снова зарыдала. Кэт опустилась перед ней на колени.
– Прости меня, моя милая девочка, ведь я тебя так люблю, – тихо шептала она. Но тут ее взгляд упал на меня, и она почувствовала себя оскорбленной.
– Вон из моей квартиры! – закричала она.
Я стал дрожащими руками бросать свои вещи в чемодан, затем схватил в охапку пальто и выскочил на лестничную площадку. Только там я решился надеть ботинки. Внезапно дверь отворилась. Натали бросилась вниз по лестнице, я побежал за ней. Когда я выскочил на улицу, она, в слезах, стояла у двери. Я поймал такси, и мы через десять минут оказались на Авиационной. Открыв дверь в свою комнату, Натали устало упала на кровать, я с трудом снял с нее шубу. Шишкин быстро поднялся и удалился в кухню. Разговаривать не хотелось. Чтобы найти островок спокойствия в кипевшем вокруг меня безумии, я открыл дневник и прочел еще несколько писем Удода к Неизвестной Птице.
„26 февраля 1980 г . Владивосток.
Приветствую Одинокую Птицу. В этот раз мне хотелось бы остановиться на состоянии тонкой восприимчивости, позволяющей увидеть существ тонких миров, стихиалей, духов природы, гениев времен года и даже вступить с ними в разговор. Все они живут в инобытии по отношению к неразвитой человеческой жизни, где вся энергия обычно уходит на свары, страхи, треволнения, суету, где нет направленного, углубленного, нерасплескан-ного созерцательного состояния, позволяющего нашей Сущности свободно почувствовать вещи, невероятные для не-ясновидящего человека.
Второе, что можно отметить здесь, так это дружелюбное покровительственное отношение всех этих существ к добрым, кротким, трудолюбивым (мотив Золушки и Феи) человеческим Сущностям. Они одаривают их сказочными дарами, увеличивающими степень воли и свободы. Но в то же время, если ясновидение наступило преждевременно, если Сущность еще не проработала свои внутренние стихии, еще дика, неразвита и все еще находится под большим влиянием Личности (мотив Мачехи), то контакт с этими существами просто-напросто грозит гибелью или безумием.
8 октября 1980 г . Ярославль.
Дорогая Птица! Некоторые люди могут вырастить в своих Садах (внутренних и внешних) плантацию Фиалок. Пора и тебе заняться Садоводством – дока имеет смысл выращивать цветы, но вырастить плодовое дерево не так-то просто. Как бы мне хотелось увидеть в твоих Садах разные Цветы, которые уже могут прорастать, ибо за последний год были посеяны в твою почву самые невероятные и роскошные сорта. Семена уже кое-где прорастают, но за ними нужен регулярный уход во избежание свалки или пустыря. Смысл и предназначение Женщины – воспринимать в себя семена*чудесных импульсов и выращивать их…“
Вдруг раздался резкий звонок в дверь. Я открыл: на пороге стояла запорошенная снегом Кэт, а из-за ее спины безразлично выглядывал Мертвый Глаз.
Кэт презрительно отстранила меня и бросилась к Натали:
– Милая моя девочка! Прости мне мою резкость. Вернись ко мне, и я буду лишь любить и баловать тебя!
– Нет, моя дорогая Кэт. Хоть я и люблю тебя, но больше никогда не появлюсь в твоем доме. Я более не хочу пытаться растопить твое оледеневшее сердце. Оставайся в своем Нигредо – мне тебя оттуда не вытащить.
– Спасибо, милочка, что заботишься обо мне, но я не нуждаюсь в помощи. А ты, Шишкин, чего тупо уставился на меня? Ты, я вижу, так и не поверил в существование Христа, – сверкнув холодным взором, произнесла Кэт. – Немедленно несись за водкой, да не скупись.
– Да я ведь через минуту уезжаю, – взмолился он.
– Ну, так тем более, – вдруг ожил Мертвый Глаз, – мы тебя проводим по-человечески, с отпускной молитвой.
Шишкин побагровел и, выходя, произнес:
– А где же ваше христианское милосердие?
– Оно предназначено для благородных людей, – отпарировала Кэт.
– Ну и сволочь же этот графоман, – прошипел Мертвый Глаз.
– Не верит ни в Бога, ни в черта, а лишь в одну узбекскую партию.
Шишкин вернулся на удивление смирный и покорный, с литровой бутылкой водки, разлил ее по рюмкам и присел в уголок, больше не претендуя на роль основного.
– За твой немедленный отъезд, – произнесла Натали.
– Чтобы ты никогда не закончил свой бездарный пасквиль, – вымолвила Кэти, пригубив водки, закашлялась. – Водка-то твоя премерзкая, и от нее лишь становится дурно. Видно, заразил ты ее своей флюидацией. Сколько тебе, иудушка, узбеки пообещали заплатить за нападки на христианство?
Шишкин побагровел, неистово вскочил, схватил сумку и, выходя, изо всей силы хлопнул дверью. С потолка на паркетный пол белой пылью посыпалась известка.
– А теперь можно ехать ко мне, – объявила Кэт. – Я вызвала такси.
Через полчаса мы уже сидели в гостиной Кэт за огромным столом. Дамы попивали водочку.
– Спасибо тебе, дорогая Катенька! – вздохнула облегченно Натали, – помогла ты мне избавиться от приземленного графомана. Как жаль, что нет рядом алхимического поэта – твоего Адмирала!
– Ты знаешь, милочка, что эта тема является запрещенной в моем доме, – резко произнесла Кэт, сверкнув зеленоватыми глазами.
– Если бы не твоя бабская вредность да мелочная жадность, ты могла бы не только до сих пор быть счастливой, но и трансмутировать в себе королевское начало, – продолжала Натали, покачиваясь на стуле. – Ведь он посвятил тебя в таинства Алхимического Делания, а ты разменяла его на медяки.
– Ты же знаешь, милочка, что это самое больное место в моем сердце! Замолчи немедленно, – холодные огоньки королевской кобры вновь мелькнули в ее глазах.
– Если бы ты была немного поженственнее да соблюдала бы пиетет к Маэстро Алхимического Королевства, то твой ненаглядный Адмирал был бы рядом.
Заметив на моем лице удовлетворение, Кэт запустила бутылкой в мою голову. Я ловко увернулся, и бутылка с грохотом разбилась о стену.
– Что, опять выгуливаешь своих драконов? – презрительно усмехнулась Натали, и в ее глазах заплясали мстительные огоньки.
Кэт вскочила и наотмашь ударила ее по щеке.
– Как ты не понимаешь, что не имеешь права даже говорить об Адмирале, ибо на твоей совести лежит смерть любимого человека?! – закричала она.
– Хорошо! – истерично всхлипнула Натали. – Я искуплю свою вину, если ты на этом настаиваешь! – и, резко открыв окно, она села на обледенелый подоконник, свесив ноги с восьмого этажа.
– Оставь свои дурацкие фокусы, – бросила холодно Кэт.
Натали медленно обернулась и, глядя вызывающе ей в глаза, потихоньку стала сползать за окно. Я попытался остановить ее, но Кэт крикнула:
– Не трогай, не то она назло нам сорвется вниз!
Ситуация накалилась. Натали раскачивалась на подоконнике, уже наполовину свесившись наружу. Я замер в ужасе, боясь пошевелиться. Трудно было понять: то ли Натали берет нас на слабо, то ли все это серьезно. Так прошло пятнадцать напряженных минут, в течение которых в моей голове разыгрались ужасные картины. „Вот, видимо, и окончилось мое обучение у Джи, а все из-за женских истерик“, – думал я. Я снова пожалел о том, что не уехал с ним, а остался с прекрасными дамами. Внезапно Натали прекратила свой смертельный трюк и хладнокровно села за стол. Я облегченно разлил водку по рюмкам, и мы выпили в полном молчании.
– Тебя бы за такие шуточки фэйсом об тэйбл, – раздраженно произнесла Кэт. Было заметно, как в ее руке подрагивает сигарета. – Или просто захотелось шикануть перед Витязем в тигровой шкуре? – она посмотрела на мою чересчур напряженную физиономию и добавила:
– Всегда относись к себе с иронией, мальчик.
Я вышел на кухню за чаем, а когда вернулся, то увидел, как обе дамы обнимаются, прося друг у друга прощения. Эта сцена вызвала во мне странную грусть. Я вспомнил о бесконечной Вселенной, раскинувшейся над нами, и великом Духе, к которому мы когда-нибудь устремимся. Я внезапно затосковал по обществу Джи. Мне не хватало его жаркого сердца. Мне показалось, что я знаю его очень давно по своим прошлым жизням и теперь встретил снова, чтобы никогда больше не потерять.
Пробило три часа ночи.
– Нам пора прощаться, – заметила Кэт и, проводив нас до двери, отправилась спать.
Мы долго стояли на перекрестке, пытаясь поймать такси, но улица была пустынна – только холодный ветер нес снежную пыль нам в лицо. Внезапно возле нас остановилась темная карета, запряженная тройкой лошадей.
