6
В деревне Амату в одно прекрасное утро, которое было седьмым утром по изгнании Около, Вождь Изонго проснулся и, поговорив со своим сердцем, согласился с ним, что ему следует отпраздновать освобождение от Около. Он согласился со своим сердцем, он заметил также, что в сердце его уже не звучит голос Около, который подобен голосу москита, отгоняющему сон от утомленных глаз. И поэтому Вождь Изонго послал двух гонцов к Старейшинам, к Старейшинам, которые по воле или же против воли вложили свои сердца в сердце Изонго. Со дня изгнания Около они сплотились еще теснее и, о чем бы ни шла речь, непременно выслушивали друг друга. Единство их было таково, что их не мог бы разлучить никакой ураган.
И вот два гонца отправились в путь.
— Отчего ты босыми ногами шагаешь по этой холодной-холодной земле? — спросил первый гонец. — Мы же достаточно походили по этой холодной-холодной земле. Что ты делаешь со своими деньгами?
— Со своими деньгами я не делаю ничего.
— Почему же?
— Это дурные деньги. Дурные деньги добра не приносят.
— На деньги можно купить лодку с мотором. Разве это не добро? Мои ноги не босы, холодная-холодная земля не касается их. Разве это не добро? Что ты делаешь со своими деньгами?
— Ничего не делаю.
— Ты их копишь?
— Я не знаю, на что их копить.
И они шагали в молчанье, один шагал босиком по холодной-холодной земле, другой шел в новеньких черных ботинках.
— Слова Около вошли в твое сердце?
— Не спрашивай. Так же, как и в твое.
— Куда ты дел свои деньги?
— Это тебя не касается. Поэтому не спрашивай.
— Я понимаю, но что ты скажешь, когда тебя спросит Изонго?
— Это мое дело, куда я деваю свои деньги. Это не касается даже Изонго.
— Не пускай себе воду в сердце, подобно Около. Ты хочешь, чтобы то, что случилось с ним, случилось с тобой?
— Сердце мое иногда говорит мне, что это несправедливо.
— Несправедливо что?
— То, что мы сделали с ним.
Быстро зажав ладонями уши, его товарищ сказал:
— Твои слова не входят в мои уши. Я глух. Перестань говорить об этом.
И он зашагал быстрей, по-прежнему зажимая ладонями уши. И он захромал. Он шел по дороге, как человек с мертвой ногой. Он остановился и снял ботинки.
— Отчего ты снял свои черные-черные ботинки? — спросил босой гонец.
Его товарищ стоял согнувшись, изучая свои черные-черные ботинки, и не раскрывал рта. Потом он выпрямился, новенькие черные-черные ботинки болтались на шнурках в его левой руке.
— Они жмут мне пальцы, — неслышно-неслышно сказал он.
— Я же сказал, эти деньги — дурные деньги. Пусть это будет тебе поучительным словом.
— Я глух: то, что ты говоришь, не входит в мои уши.
— Мои слова не входят в твои уши, но входят в твое сердце.
— Они умрут, — сердито сказал гонец с черными-черными ботинками.
— Ты говоришь, что в моем сердце вода. Я не знаю книг. Книги белых людей не та наука земли, которую передали нам предки. По книгам ей не научишься. Ты говоришь, что в сердце мое проникла вода. Разве ты не знаешь силу воды? Твои глаза, разве они не видят реку? Твои глаза, разве они не видят ямс, кокос, тростник, банан? Может ли все это вырасти без силы воды? Знаешь ли ты, что скрывается за силой воды? Да можешь ли ты сам прожить без воды? Вода зыбкая, но разве она не главная сила в мире? Мои слова идут из воды, наполнившей мое сердце.
— Ты вышел из своего тела, — ехидно сказал гонец с ботинками.
— Я в своем теле.
— Если ты в своем теле, почему ты не скажешь всех этих слов прямо в глаза Изонго?
— Я скажу их прямо в глаза Изонго в должное время.
— Почему не сегодня?
— Дождь приходит всегда в назначенный срок.
— Ты все это говоришь лишь потому, что мы знаем вкус крови друг друга.
— Да. Я все это сказал потому, что мы поклялись. Я не могу причинить тебе зла, и ты не можешь причинить мне зла. Сердце дало мне совет рассказать это все тебе, потому что я словно чаша, переполненная водой. Все, что я тебе говорю, — это просто вода, что выплескивается через края.
Дальше они шли в молчанье. Гонец с черными ботинками, с новенькими черными ботинками, болтавшимися в его левой руке, шел, словно человек с мертвой ногой, обходя лужи и перепрыгивая ореховую скорлупу, разбросанную по земле, чтобы земля стала лучше. Другой же гонец не утратил связи с землей, он шел по лужам, ступал по колким скорлупкам ореха.
Они шли в молчанье, меж ними было молчанье. Неожиданно гонец с черными ботинками остановился и остановил товарища.
— Твои слова — правда, но у них нет тени, — прошептал он.
— Может быть, сейчас они и бессильны что-нибудь сделать, но они могут стать силой прежде, чем кончится наше время или время наших детей.
— Так не надо сейчас ни о чем говорить. Давай эти речи оставим на время наших детей. Мы только зря тратим дыханье.
— Ты думаешь, Около первый, у кого в сердце выросли эти слова? Нет. Ты пытаешься убить в себе эти слова, и в то же время во многих эти слова рождаются. Никто не может устоять перед силой слова. Около сказал свое слово. Я скажу свое слово, когда придет время, и другие скажут за мной, и тогда наши слова станут сильней урагана, и Изонго пошатнется и упадет, как подсеченный тростник.
— Эти слова — не твои слова. Их сказал отец отца твоего отца. Говорят, что он знал все, — сказал гонец с черными ботинками и молча пошел дальше. — Ничего мы не можем, ничего! — вырвалось из его рта после молчанья. — В наших словах нет силы.
— В наших словах будет сила, когда мы скажем их вслух. Посмотрим, что будет, когда придет время, подождем. У Около нет жены, нет детей, а отец и мать его умерли. Ему не о ком думать. А мы подождем. Когда придет время, мы тоже лишимся работы. Наши дети будут знать корень дела и прокормят своих матерей.
— Но ты же знаешь, что будет с Около, если он возвратится.
— Давай помолчим. В наши сердца вошел дурной дух.
Они шагали, и меж ними было молчанье. Одного за другим они обошли всех Старейшин и передали им приглашение.
В то время как гонцы обходили Старейшин, в темной-темной хижине за краем деревни Туэре и уродец Укуле обсуждали новости в мерцанье тлевших углей, озарявших только их лица.
— Но в чем корень этого празднества? — спросила Туэре.
— Лишь в том, что Изонго хочет купить сердца всех людей. Однако медленно-медленно под землей происходят события.
— Какие? — встрепенулась Туэре.
— Ты знаешь гонцов?
— Да.
— Высокого, сына того, кто был сыном сына мудрого Бумо?
— Да рассказывай.
— Слова Около выросли в его сердце.
— Откуда ты знаешь?
— Они меня не видали, но я их слыхал.
— О чем же они говорили?
— Этого высокого зовут Тири.
— Да, я знаю.
— Так вот, я тебе всегда говорил, что Тири непохож на других.
— Да. Что он сказал?
— Он сказал, что деньги, которые платит Изонго, дурные деньги и что он, подобно Около, скажет вслух свое слово. Только для этого еще не настало время.
— Еще что?
— Больше ничего. Они могли меня увидеть, поэтому я вошел в дом и ничего больше не слышал.
Наступило молчанье, Туэре смотрела со всею силой своей тени на угли, в которых теплился дух пламени. Она смотрела на угли со всей силой своей тени, а уродец Укуле смотрел на ее лицо взглядом прямым, как стрела.
— Если бы только Около дождался урочного часа, — прошептала Туэре тлеющим углям.
— Да, это все равно что рыть ямс, не дождавшись поры урожая, — сказал уродец Укуле.
— Да, но, прежде чем посадить ямс, нужно собрать и сберечь ямс прошлого урожая. Именно это делает Около. Пусть же созревшие слова пустят корни. Лишь об этом молю я Войенги. И я ничего не боюсь, ибо, что бы они ни сделали со мной и Около, их это не спасет, не спасет!
Так говорили Туэре и уродец Укуле, говорили всем сердцем, всей силой тени, говорили слова и слова перед тлевшими углями, в которых теплился дух пламени; они искали ответа, высказывали пожелания, молились, чтобы Войенги, создательница всего, дала силу словам Около до возвращенья Около, ибо знали, что он возвратится в Амату, потому что здесь зарыта его пуповина.
7
Когда Старейшины один за другим пришли к дому Изонго и расселись вокруг Изонго, тогда Изонго стал называть их хвалебными именами, как это обычно бывает перед обсуждением чего-то важного.
Изонго: «Один Человек — Одно Лицо!»
Первый Старейшина: «Да! У двух людей не бывает одно и то же лицо, у двух людей не бывает одно и то же сердце. Как звать тебя?»
Изонго: «Ты спрашиваешь меня? Я — Молния!»
Первый Старейшина: «Молния!»
Изонго: «Да. Я — Молния. Ничто не может устоять перед молнией. Как звать тебя?»
Второй Старейшина: «Ты спрашиваешь меня? Я — Вода».
