Епишко стал-таки костюмовладельцем, но Звягин опасался, что после исполнения мечты он может остыть, захандрить: чего добиваться дальше-то?.. «Поддернуть его, поддернуть, да у-ухнуть!»
— Ничего костюмчик, — кивнул он, обойдя вокруг Епишко. — Носи небрежнее, не жмись. А вот скажи: ночью снимут его с тебя, ограбят, — что будешь делать?
— Нечего ночью невесть где шляться, — предусмотрительно возразил Епишко, запахивая пиджак поплотнее.
— Ну а — прямо в парадной? В общем — снимут?
Епишко вздохнул, подумал:
— Куплю другой…
— На какие деньги?
— Заработаю. — Епишко понял условия игры и улыбнулся.
— А с почты уволят? Ну не понадобишься ты им больше?..
— Что, работ мало, что ли, — сказал Епишко. — Да ладно вам меня экзаменовать, Леонид Борисович, что я, мальчик…
В последнее воскресенье сентября они поехали за грибами — подальше. Поездка планировалась как важная воспитательная акция. Звягин облачился поверх всего в старый маскомбинезон: комбинезону этому отводилась не последняя роль.
— Нож? Спички? Компас? Пошли…
Они углубились в черно-желтый лес, шурша палой листвой.
В лесу Епишко заблудился.
— Э-ге-геээ! — заорал он.
Дальнее эхо аукнуло в чаще и смолкло. Откуда-то — с неожиданной стороны — донесся еле слышный отзыв. Епишко с кликами и треском ломился в том направлении — но отзыв оказался сбоку, потом едва различимо долетел сзади, — и исчез вовсе.
Ему стало страшно. Панически заметался туда-сюда, нервно вскрикивая. Достал компас и непонимающе смотрел на пляшущую стрелку: где что?
Устав, перевел дух, утер пот. Спокойно. Звягин его уже наверняка ищет. Конечно ищет! И главное — не блукать без толку, бредя невесть куда, а оставаться на месте и ждать помощи, регулярно подавая сигнал.
«И вот этот паршивец, — рассказывал Звягин, — преспокойно садится под дерево и жует бутерброд, время от времени трубя, как слон: мне, значит, ориентир дает. Дождь пошел — так он под старую ель перебрался. А еще час-другой — и темнеть начнет!»
В бесконечном лесу, глушащем голоса, Епишко мог долго оставаться ненайденным; трепеща перед таким вариантом, он принял решение выходить самостоятельно. Но в какую сторону? Попытался представить себе карту — не представлялась… Но главное шоссе идет примерно с севера на юг, они пошли с него налево… значит, надо держать на запад! Он достал компас и пошел на запад, спотыкаясь и беря иногда чуть вправо, как учил Звягин: у человека шаг правой ногой на пару сантиметров шире, чем шаг левой, и двигаясь без ориентира он описывает круг.
Иду по азимуту, гордо сказал себе Епишко. Пржевальский, подумал он. Колумб. Вот так путешествуют.
Ему стало хорошо и как-то мужественно. Вскоре он сообразил, что при компасе «поправка вправо» излишняя — и так направление держится.
Через полчаса дорога неожиданно открылась сбоку: за деревьями прошумел тяжелый грузовик.
— Молодец, — умиленно сказал себе Епишко, выходя на шоссе. — Умница, мальчик. Вышел, не запаниковал, сумел! Сам, ни на кого не надеясь.
(Сейчас ему, счастливо спасшемуся, искренне так казалось.)
Шоссе прорезало лес и было в этот предвечерний час вполне пустынно. Он дошел до автобусной остановки, где они сошли. Солнце брызнуло алым в щель туч над горизонтом.
Но где же Звягин? Епишко снова занервничал. Не мог же он заблудиться! Уже вышел и уехал в город? — нет, разве Звягин мог его бросить!..
— Я зде-еесь! — закричал он в чащу. — Ээ-ээй!!.
Да: там бродит в темных буреломах Звягин и ищет его, а он, благополучно вышедший, стоит здесь в бездействии!
Он потоптался — и ринулся обратно в лес. «Надо делать ножом засечки, чтоб не заблудиться!»
Засечки белели на деревьях. Впопыхах Епишко порезал руку, слизнул кровь, сплюнул; стал внимательнее. Каждую минуту — по часам — издавал вопль, все более хриплый (голос сорвал); искал заблудившегося Звягина.
Звягин, находившийся все эти часы метрах в сорока от него, оценивающе наблюдал действия по своему спасению. Натыкав веточек в петли маскомбинезона, сливаясь с зарослями, он бесшумно сопровождал подопечного, поглядывая на часы.
(«До дороги — метров пятьсот. Суетится он, как таракан на горящем корабле! Пишет по лесу зигзаги, пыхтит и на компас смотрит, засечки режет. Но ведь — вышел! И вновь полез — меня искать, не бросил!»)
Помучив Епишко до сумерек (дабы увеличились размеры подвига), он тихонько аукнул, направляя звук ладонью в другую сторону. Выкинул веточки с халата, расстегнулся и взъерошился, изображая утомление.
— Ффу-ух, — шумно выдохнул он, выламываясь из кустов навстречу ликующему Епишко. — Ты где был-то? Я уж тут и сам почти заблудился… В какой стороне дорога-то у нас, представляешь?
Он хотел еще подвихнуть ногу: пусть бы спаситель попотел, но это бы могло уже показаться подозрительным. Поднимая подопечного до своего уровня, нельзя впадать в ошибку и спускаться самому до его уровня; а если и можно, то незаметно, так, чтоб авторитет в его глазах не мог упасть, подумал Звягин.
— А чего кровь на щеке?
— Где? А… Сучком поцарапал. Хорошо, что не в глаз, — весело ответил Епишко. Его триумф не могло омрачить ничто.
На подходивший автобус он смотрел так, словно сам этот автобус сделал и доставил сюда. Кругом была жизнь, та самая, которая борьба, и он в этой жизни был хозяин.
Теперь раз в неделю они со Звягиным играли в шахматишки, болтали; Звягин давал ему новые гантельные комплексы и списки литературы (доверенные жене). В Епишко почуялась какая-то новая задумчивость — не меланхоличная, как встарь, а с неким прикидывающим, конкретным выражением. Звягин расшифровал это выражение как мысли о будущем.
— Блокнот, — он протянул руку.
Епишко достал свой «организационный» блокнот, исписанный почти до конца, покраснел, поколебался (его уже давно не контролировали). Демонстративно не замечая его смущения, Звягин перелистал последние записи.
— Смеяться не надо, — тихо попросил Епишко.
— А над чем, — спокойно сказал Звягин. — Извини, что посмотрел. Мы же друзья.
Епишко отважился взглянуть ему в глаза:
— У вас легкая рука.
— Я знаю. На самом деле — у тебя тоже. Просто тебе долго не везло. Это ведь и вправду бывает. Я только помог тебе переломить невезение. А дальше ты и сам можешь.
«Обширная программа… Расчет верен: он настолько отстал от сверстников — и работа, и семья, и жилье, и образование — ничего нет, но еще не поздно; ему есть чего добиваться — есть стимул. А там он будет уже в колее — и никуда не денется…»
И сеялся снег за синим окном, когда по ноябрьскому, первому, праздничному морозцу ввалился Епишко без предупреждения в гости.
— Я не девица, — мрачно сказал Звягин букету роз.
— Жене… хозяйке-то можно?
— Откуда узнал, что она именно розы любит? — смягчился Звягин.
Епишко радостно откашлялся:
— Хочу лично посоветоваться, Леонид Борисович…
Ему подвалила грандиозная удача — предложили работу по специальности. Перед театром столкнулся со старым приятелем, заговорили о жизни, — и всплыла должность техника в их проектном институте. Образование неоконченное высшее у него есть, перед начальством и в отделе кадров приятель обещал все уладить. Видимо, потребуется заочно кончать институт. Зарплата для начала не шибко большая, но — главное зацепиться.
— Нет чтоб самому работу искать, — ждешь, пока она сама тебя найдет! Везенье везеньем — но вези себя и сам!
— Да я уж начал подыскивать, — оправдывался Епишко. — Я ж понимаю — не всю жизнь в пожарных…
— Оденешься как следует, — советовал Звягин. — Спросят о причинах театральной твоей одиссеи — туманно намекай на трагическую любовь, люди склонны такому сочувствовать. Соври, что в студенческом научном обществе занимался некогда именно той темой, на которую сейчас тебя посадят. Цветочки-конфеточки сунь в портфель для дам из отдела кадров…
За спиной Епишко вырастали крылья, и он пробовал их на прочность.
— Шахматишки?
Епишко выиграл и удалился победно, благословленный.
— Зачем ты ему проиграл? — уязвленно спросила Дочь.
— Пусть будет уверенней в себе, — отмахнулся Звягин.
— Что ж ты тогда его для большей уверенности в себе в кооператоры не пристроил? Хоть деньги бы получал, а что там в этом институте…
— Ставлю тебе диагноз: ранний американизм. К волчьей борьбе на свободном рынке парень еще не готов: сожрут, обманут, подставят. Пусть пока походит в загородочке на полтораста рублей.
— Находил его однокашников, звонил по квартирам, уламывал в институте, а он и знать ничего не будет…
— А зачем?
— Хоть бы спасибо сказал… Обидно.
— Кто я? — требовательно спросил Звягин.
— Кто ты… Мой папа.
— Кто я? — повторил он.
