Под сиренью
Пятнадцать лет не получала писемИ потеряла к прошлому пути,А ведьма жизнь заржавленною спицейСпускала петли… Не найти…
И вдруг восторг нежданного подарка…В саду цвела лиловая сирень,Открытку принесли с французской маркойВ сияющий весенний день.
Какой-то портик и листок аканта,Венчающий красивый взлет колонн…Париж — Харбин… Две доли эмигранта,Часовни наших похорон.
Вновь прошлое протягивает руки,Встают черты печалью стертых лиц,Пятнадцать лет, пятнадцать лет разлуки,Пятнадцать вырванных страниц.
Те юноши — в мундирах, в ярких формах,Бродяги, нищие, шоферы, кучера,Те девушки с надрывом семьи кормят,Склонившись над иглой с утра.
Те дети — выросли без света и причала,Красавцы обратились в стариков…И на открытку солнце осыпалоКресты сиреневых цветков.
Крылья
В осенний тихий день, когда свод листьев редокИ солнце золотит жнивье седых полей:О если-б полететь, — мечтал наш дальний предокСледя завистливо за стаей журавлей.
И пленник молодой во тьме средневековьяВ тюремное окно глядел на взмах орлаИ бледное лицо горело буйной кровью:— Свободу, он молил, и мощных два крыла.
Влюбленные в саду, целуясь, наблюдали,Как в розах с мотыльком играет мотылек…Лететь, лететь вдвоем, не ведая печали,Порхая радостно с травинки на цветок.
А в алтаре монах, склоняясь в час закатаИ слыша ангелов таинственный полет,Шептал: — Дай крылья мне, о Ты, чье имя свято,Чтоб в небо улететь, грехов откинув гнет.
Молитву чистую услышал некий гений…На человечество взглянул он с вышиныИ страстные мольбы десятков поколенийВзметнулись светочем и в плоть облечены.
Да, крылья ангелов, мечта земной юдоли,И крылья мотыльков, орлов и журавлей.Они у нас в руках, покорны нашей воле,В могучих рычагах воздушных кораблей.
Они у нас — моря, леса, луга и горы,Селенья, города… Они у наших ног.Распахнута тюрьма, отброшены заторыИ человек взлетел, как птица… И как Бог…
Взлетел в лазурь небес и властно грудь расправил,Взвился к немым звездам, сверкающим во мгле…О вспомни, вспомни тех, кого ты здесь оставилНа обездоленной и страждущей земле.
Раздался жуткий звон… И в зареве кровавомПылают житницы, посады и дома…Что сделал ты с мечтой? Что сделал ты со славой?С короной благостной победного ума.
Царит всевластно смерть и в вихре разрушеньяВсе гибнет, падает, в обломках Реймский храм…И с криком вороны, слепые духи мщеньяНесутся тучами по огненным следам.
А он, шептавший нам заманчивые сказки,Подслушавший мечту, повеявший весной,Святому воинству дав дьявольские маски,Он был ли ангелом? Он был ли сатаной?
На шаланде
Гребни волн барашками курчавятся,Пена брызг алмазами горит,Сунгари, сердитая красавица,Изменила свой обычный вид.
В знак тревоги ловко и уверенноПодняли на пристани шары,Жмутся лодки к берегу растерянно,Выходя поспешно из игры.
На шаланде под квадратом парусаМы плывем испуганно назад,И о мачту треплет ветер яростноБахрому бесчисленных заплат.
Мы плывем, то килем дно царапая,То волне взлетая на хребет.Чей-то пес, визжа, скребется лапами,Обнимает спутницу сосед.
И, багром скользя по борту узкому,Кормчий наш китаец молодой,Напрягая бронзовые мускулы,Пассажиров брызгает водой.
И я знаю — в час заката алогоЭто он вдоль Нильского руслаПлыл к той пальме, где под опахаламиКлеопатра избранных ждала.
Мишкино горе
У подножья елочки потушеннойГорько плакал старый рыжий Мишка,Вытирал слезинки лапкой плюшевой,Брызгал на мохнатую манишку.
Хохотали шарики стеклянные,Шелестело золото орехов,И дрожали жалобы нежданныеВ серебре струящегося смеха. —
Раз в году в окошко небо синееВижу я под яркой сидя елкой,Остальное время в нафталине яВ сундуке лежу за книжной полкой.
Ах, в каком невыразимом горе я,Пронеслись года неслышно мимо,И теперь я только бутафория,И теперь я только пантомима.
Я сижу, склонясь к стволу еловому,Хлопья ваты с веток никнут грустно…Жизнь идет теперь совсем по новому,Изменили реки свои русла.
Раз в году и то лишь только издалиДруга сердца вижу мимоходом,Сколько люди лишних правил издали, —Он мне дальше с каждым новым годом.
Стыдно с Мишкой взрослому здороваться,Стыдно детство вспомнить в дружбе старой,Над губой, как углем нарисованаУсиков пробившаяся пара.
Раз в году тебя, мой мальчик, вижу я,Спали вместе мы в одной кроватке,Целовал ты морду мою рыжую,Угощал бисквитами и сладким.
А теперь какую-то двуногую,Прижимаешь с радостью горячей,И тебя ни капельки не трогает,Что под елкой друг забытый плачет!
Лунный Новый год
Солнце село над кольцом строений,Зимний вечер благостен и мирен,Тонкий дым сжигаемых куренийВ окнах фанз и у камней кумирен.
В синих плошках клейкие пельмени,Убраны дракончиками нары,И цветы и звери в пестрой сменеЖенских курм расцвечивают чары.
Но внезапно отдых благодушныйОглушает громом канонада,Роют снег фонтаны искр воздушных,Ленты улиц, точно жерла ада.
Что-ж не слышно жалоб или стонов?Дружный хохот воздух оглашает.Как созвездья дальних небосклоновОгоньки фонариков мелькают.
Не страшат ни свисты, ни раскаты,Ни ракет оранжевые мушки,И гремят с заката до закатаЧастой дробью шумные хлопушки.
Добрым людям взрывы не опасны,Их боятся только злые духи,Шепчут глухо быстро и бесстрастноЗаклинанья древние старухи.
И, покончив с традицьонной встречей,Объятые праздничным туманом,Коротают новогодний вечерИ хозяева и гости за маджаном.
Постом
От жизни горестной и бренной,От плотских путанных вопросовУносит медленный, смиренный…Унылый звон великопостный.
Так мало, человеку надо…В окно струится сумрак синий,Глаза святых в сияньи радугТвердят о горьком счастьи скиний.
Твердят о подвиге великом,О кротости и отреченьи…Протяжно «Господи Владыко»На клиросе несется пенье.
Но не могу… Не отрекаюсь!…Земли не скину обаянья…И из сокровищницы райскойЛишь — не убий — храню в сознаньи.
Страстная неделя
Тонкий трепет первых дней апреля,В воздухе весенняя свирельИ страстная подошла неделя, —Кроткая среди земных недель.
Мы — в церквах стараемся молиться,Смотрим, как янтарный воск горит,И кладем к подножью плащаницыГруз сомнений, злобы и обид.
Мы — в домах метем, скребем и чистим,Чтоб достойно встретить Жениха,Чтоб войдя, не ощутил ПречистыйГоречь пыли, тлена и греха.
Мы по улицам, покорные привычке,Суетимся, не жалея сил,Выбирая Красное ЯичкоДля того, кто дорог нам и мил.
Мы — в сердцах с надеждой и смущеньемСтрастно ждем, в субботу кончив труд,С вестью о Христовом ВоскресеньиВесть о том, что души не умрут.
Последняя весна
