Страстная неделя
Тонкий трепет первых дней апреля,В воздухе весенняя свирельИ страстная подошла неделя, —Кроткая среди земных недель.
Мы — в церквах стараемся молиться,Смотрим, как янтарный воск горит,И кладем к подножью плащаницыГруз сомнений, злобы и обид.
Мы — в домах метем, скребем и чистим,Чтоб достойно встретить Жениха,Чтоб войдя, не ощутил ПречистыйГоречь пыли, тлена и греха.
Мы по улицам, покорные привычке,Суетимся, не жалея сил,Выбирая Красное ЯичкоДля того, кто дорог нам и мил.
Мы — в сердцах с надеждой и смущеньемСтрастно ждем, в субботу кончив труд,С вестью о Христовом ВоскресеньиВесть о том, что души не умрут.
Последняя весна
Газетная вырезка.
В переулке пустом, тихим вечером вешнимВас нашли распростертой в пыли…Безответною куколкой, гостьей нездешнейОсторожно в больницу свезли.
У кровати больничной над девочкой беднойСтарый доктор в халате сидел,И на жесткой подушке недвижный и бледныйОстывающей лобик белел.
Тонкий крестик висел на цепочке блестящей,На руке золотилось кольцо…О как трудно найти в жизни путь настоящий…В ридикюле нашли письмецо.
«Моя милая мама, прости свою детку,Но судьбы злобных мет не стереть…Я любила… В наш век мы ведь любим нередкоИ теперь вот должна умереть…
Но никто не виновен в развязке трагичной, —Не ищи, не вини, не гадай, —Помолись за меня и в часовне больничнойСвою детку одну не бросай.
Я часовни боюсь… Увези мое тело,Схорони потихоньку, одна…Ах, весною всегда умереть я хотелаИ теперь умираю — весна…
Да, весною цветы, под цветами могила…Ты сходи к нему, мама, пригрей…Его бедная девочка слишком любила…Но пускай он не плачет об ней.
Он женат. С ним остались прелестные дети,Пусть для счастья детей он живет…Моя бедная мама, одна, ты на свете,Твоей детки никто не вернет…»
У заутрени
В черном небе кресты золотые,Огоньки на литых крестах…Окна храма мечтой залитые,Завитые в цветных лучах.
Тихо ветви склоняют деревьяИ далеко несется зов,Зов пасхальный, могучий, древнийХристианских колоколов.
Он гудит на двух рокотах низкихГде — то там в вышине небес.Подголоски лепечут близкоБыстрой дробью: Христос Воскрес!
Всюду головы, головы, плечи,Ночь и площадь и тесный храм…Алый отблеск бросают свечиПодбородкам и волосам
Набегающий ветер волнамиГонит всхлипы живых полей,Разрывает святое пламяИ уносит от фитилей.
Точно толпы калик перехожихСобрались мы с больших дорог…Наша радость на грусть похожа…Жив — ты? Жив — ли наш русский Бог?
Крепнет хор светлым гимном победнымИ свечей полыхает лес…Для бессчастных больных и бедных,Для бездомных Христос Воскрес.
Летний ресторанчик
Над рекой ресторанчик убогий,На спех сбитый досчатый помост,По волнам стелет месяц двуногийСеребристый трепещущий мост.
Гром посуды и пьяные лица,Крики, ругань, журчанье воды,И взлетают как крылья у птицыВесла лодок, теснящих ряды.
Жмутся парочки к залитым стойкамИ стаканом звенят о стакан,Пляшет грузно, развязно и бойкоЧерноглазый лукавый цыган.
И цыганочка, подросточек хилыйКаблуком по настилу стуча,С вечной песней о бросившем миломТешит бусы дрожаньем плеча.
Эти хрупкие смуглые плечи,Подудетская, плоская грудь…Нищетой и бесправьем отмеченЕе женский нерадостный путь.
Но в дешевой, захватанной рамеВзмах ресниц торжествующ и горд,Треплет шаль, как призывное знамя,Вольный ветер кочующих орд.
И в такт душу хватающей мукиРежут воздух быстрей и смелейИсхудалые, темные руки,Точно стебли степных ковылей.
А у входа, в песок грузя ноги,Праздных зрителей топчется хвост,Пока меркнущий месяц двурогийГасит в волнах проброшенный мост.
В городском саду
Мостиков причудливые взлеты,Речкой загибающийся пруд,Вычурных беседок переплетыНа холмах искусственных цветут.
Старые стоят в аллеях вязыИ под вязами гуляющих толпа,Легкий челн у берега привязан,Вьется вверх капризная тропа.
На мосту смеющаяся группа,Щелкает игрушка — аппарат,И студент снимает в рамке хрупкойДвух шалуний много раз подряд.
И резвится детвора в аллеях,И сидят в киосках старики,И мечту о пене бурь лелеетТихий плеск игрушечной реки.
А на небе, тоже как игрушка,Прошивая летних туч туман,То ясней, то медленней и глушеБоевой гудит аэроплан.
Прощанье
Понеслись перелетные птицыВ голубые чужие края…Вы ко мне приходили проститься,Грусть о прошлом в душе затая.
Нашей дружбы мечтам многолетнимПробил третий последний звонок…Никого, никого нет на свете,Кто бы русским в изгнаньи помог!
На вокзале бездомные листьяВ серебристом чернеют снегу,Я хотела — б за вас помолиться,Но молиться давно не могу,
Ряд вагонов зеленых и красных,Низко пар ходит клубом седой…Я следила, как горько и страстноВы боролись в тяжелой нуждой.
Но сжималось теснее и тужеС каждым днем роковое кольцо…Их здесь много, кто повесть все ту жеЛюбопытному бросит в лицо.
И все дальше от отчего края,Как осенние листья буран,Вглубь Кореи, в разливы КитаяИх несет в беспросветный туман.
Вновь пойдут тяжких дней вереницыВ тщетной жажде любви и гнезда…И в погоне за Синею ПтицейМчат на юг беглецов поезда.
Страшный сон
По улицам свищут пули, —Стал город враждебен, нов…У двери я караулюПо гравию хруст, шагов.
Весь день был, как сон туманен… Ты мне уходя кивал…Случайною пулей ранен. —Так страшно звучат слова.
Прохожие к стенам жмутся,На небе звезда видна…Хочу я от сна проснуться;От этого злого сна.
Солдат у калитки домаК винтовке примкнул свой штык,Тяжелый промчался с громомПо улице грузовик.
И, окна смежив, заснулиГромады седых домов…У двери я караулюПо гравию хруст шагов!
Бегство
В мелких тучках небо голубое,Вся в лучах разбрызгалась зима.Бросились испуганной толпою,Забегали в фанзы и дома.
Лошади, орудья, пехотинцы,Все смешалось… Громыхал обозИ ронял смертельные гостинцыЖелтый шмель — гудящий бомбовоз.
Бухали по городу снаряды,Гул стоял шагов, колес, подков…Розовели празднично оградыОблачком круглившихся дымков.
И валились серые в тулупахНа дорогах, улицах, углах…Отражалось у лежащих труповСолнце в застеклившихся глазах.
И валились в ярком зимнем свете.Не померк нарядный чудный день, —Бедные замученные детиНищенских китайских деревень.
Застывали мертвые, нагиеБез могил, без гроба, без имен…А в Харбин входили уж другие,Шелестя полотнами знамен.
Малина
В бегущих облаках и неподвижных веткахИграет ласковый и переменный свет.Сижу я за столом разросшейся беседкиИ чищу ягоды малины на обед.
Такое мирное, знакомое занятье…Лиловый липнет сок на кончиках ногтей,Сметают рукава вуалевого платьяСор мелких звездочек и желтеньких костей.
Давно привязана к размеренному жестуТуманных образов размеренная цепь…Я вижу хуторок, усадебное место,За сломанным плетнем смеющуюся степь.
У тоненьких колонн террасы кривобокой,Наверно нет давно колонн убогих тех,Качает шапками десяток лип высокихИ низко стелется приземистый орех.
И дупла древние зияют ржавой жижей,А купол зелени прохладен и душист…Семейный старый стол холстом застелен рыжимИ сверху сыплется пахучий терпкий лист.
Печурка топится, трещат, чадя, полынья,Как щит Юпитера сияет медный таз,Вскипают пузырьки в малиновом вареньиИ ложкой бабушка мутит его атлас.
Она торжественна, серьезна, величава,В просторной кофточке и локонах седых…На блюдце с пенками оспаривают правоРучонки смуглые девчонок трех босых.
Я чистить кончила… Мы вспоминаем редко,Малина вспомнила затерянную быль.В бегущих облаках и неподвижных веткахМерцает радугой сверкающая пыль.
Семафоры
