— Я смотрю, новости и правда хорошие, да? — улыбнулась Хелки. — Ладно, ты читай, все, все, не мешаю! — замахала она руками на Алану, которая так не выдавила из себя ни слова.
Алана опустилась на скамейку и дрожащими руками порвала конверт, смяв в нетерпении уголок листа с посланием, которого ждала все это время. Прежде, чем разворачивать свернутый пополам желтый кусочек бумаги, Алана оглянулась: вокруг никого не было? Но почему ей показалось, что какая-то тень мелькнула между ней и солнцем? Птица?
Послание было совсем коротким.
«Дорогая моя Вила.
Все разрешилось для нас с Евой. Мы обе живы и целы, мои опасения были беспочвенными, никто не угрожал мне смертью. Они лишь хотели, чтобы мы с Евой воссоединились. Папу мы похоронили без тебя, но я знаю, мысленно ты была с нами.
Пока наши услуги в поместье не требуются, мы хотим пожить в деревне. Может быть, заведем скотный двор или будем выращивать овощи. Ева хочет разводить кур, ты же знаешь, как она любит бегать за ними.
Родная моя, любимая моя Вила! Пожалуйста, береги себя. Оставайся пока в Приюте, как ты и собиралась, сюда возвращаться для тебя может быть по-настоящему опасно. Они продолжают искать свидетелей тех событий и, кажется, знают о тебе. Окажись ты здесь, вряд ли ты сможешь избежать встречи с ними.
Люблю тебя всегда».
И снизу приписка:
«Знаю о правилах Приюта и понимаю, как ты ждешь от меня новостей. Прости, но писать ближайшие несколько месяцев или даже лет я больше не буду: боюсь, что письмо могут обнаружить они, а им не нужно знать, где ты сейчас. Это письмо попрошу отправить Хилу, так что не удивляйся, если на конверте будет ее имя. Сожги письмо».
Алана прижала письмо к лицу и вдохнула запах бумаги. И разрыдалась от облегчения.
13. Келлан
Она была совсем еще ребенком по сравнению с ним, но точно не была простачкой, Келлан был готов поклясться в этом. Как не раз до этого, он прислонился к дереву неподалеку, внимательно наблюдая за ее неуверенными движениями: то и дело она клала руку на грудь. Конечно, она хваталась за свой амулет. Амулеты такой силы тоже не носят на себе простачки.
Почему ее счастливая улыбка отзывалась в нем такой радостью?
С тех пор, как он впервые заглянул в ее беспокойный разум, чтобы закрыть его от чужого проникновения, девушка все никак не шла у него из головы. Что-то было в ней знакомое, чего точно никак не могло быть в простой служанке. Она держалась тени, тихая, вежливая, спокойная, запоем глотала книги в свободное время, общалась лишь с одной отбывающей наказание послушницей, называя ее подругой. И никому, даже ей, не рассказывала правды о себе.
Алана.
Это имя подходило ей намного лучше грубого имени Вила. Оно звучало не как имя девушки из Зеленых земель: там по обыкновению женские имени были короткими и хлесткими. Алана была мягче и куда менее агрессивной, она была теплее. И внешне Алана совсем не была похожа на человека тех мест: миниатюрная, русоволосая, кареглазая, со светлой кожей и темными ресницами и бровями. Лицо ее было скорее аристократическим, хоть и не выделялось тонкостью черт, и Келлану все было не припомнить, где он видел такие лица: с первого взгляда неприметные, но когда взглянешь в упор — будто светящиеся изнутри. И вела она себя так же: старалась оставаться незаметной до тех пор, пока ситуация не заставляла ее выходить вперед и показывать себя — и тогда она быстро добивалась желаемого и снова уходила в тень. Его глубоко поражала эта непритязательность, смешанная с желанием знать новое. Алана как ребенок смотрела на магию больными глазами — и все время останавливала себя от мыслей о ней. Даже учи он ее принципам безоценочного и эффективного восприятия реальности, не так многое ему пришлось бы добавлять в ее внутренние монологи. Силе ее воли стоило позавидовать многим послушникам и даже наставникам: находиться рядом с чудом и по-настоящему не давать себе загораться им, понимая возможность сгореть в огне неутолимого желания, могли единицы. Она же не только не пыталась откусить кусок, который не смогла бы проглотить, она не давала себе размышлять о нем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он и сам не заметил, как ему стало не все равно, что происходит с этой чистой девочкой.
Сегодня Келлан не собирался в западную часть территории. Он лишь проходил мимо, срезая путь до портальных столбов. Ноги будто сами повели его мимо маленькой кухни, так уютно укрытой раскидистыми деревьями. Повинуясь какому-то порыву, Келлан завернул во двор, где сразу вынужден был остановиться: Алана сидела на скамье совсем неподалеку и читала письмо. И плакала. Келлан рванулся было к ней, потеряв на миг бдительность, и она обернулась, затравленно, прижимая лист к груди. Келлан ощутил промелькнувший страх на волне счастливого облегчения, и ему стало не по себе. Он отступил в тень, более никак не выдавая своего присутствия.
Почему это письмо заставило Алану так рыдать? Почему она целовала расплывающиеся от ее слез строчки? И почему ее так хотелось обнять, утешить, порадоваться вместе с ней, сказать, что теперь все наладится, и Приют может стать ей новым домом вместо того, откуда прислали этот смятый листок? Желание снять с себя защитный заговор и появиться перед ней было таким сильным, что Келлан в страхе отшатнулся и быстро направился к столбам, успокаивая дыхание и приводя в порядок мысли.
«Если бы я просто возник рядом с ней из ниоткуда, — сказал он себе, — то она лишь бы испугалась. Она не знает меня. Не знает, что я не несу опасности. Она и так напугана. Бедный ребенок».
Алана…
А ведь обычно Келлану докучало внимание. Его раздражали подхалимство послушников, попытки заговорить с ним о ничего не значащих пустяках наставников, тем более — заигрывания с ним прислуги. Однажды начав пользоваться защитным заговором, он уже не собирался отказываться от него вне аудиторий, с удовольствием незамеченным гуляя по Приюту. Никто не видел его — и это делало его шаги еще легче.
Заметив в себе новое, столь нетипичное для него, желание, Келлан впервые за долгое время испугался. Он проштудировал четыре тома описаний ментальных чар, внушающих симпатию, и не нашел ничего, что бы Алана могла использовать сознательно или неосознанно, особенно учитывая, что не знала о его присутствии. Приняв как аксиому, что ему просто хочется помочь несчастной девочке, оказавшейся в непростой ситуации далеко от близких и привычной жизни, он перестал появляться в западной части территории Приюта, справедливо рассудив, что ранее судьбы слуг его не слишком интересовали.
14. Олеар
— Олеар, — промурлыкала Юория, гладя слугу дяди по руке, изредка запуская пальцы под край широкого рукава простого синего камзола. Олеар смотрел на нее жадным и насмешливым взглядом, и его желание текло по ее коже горячей смолой. — В каком он расположении духа? Что он говорил тебе обо мне? Я знаю, вы все с ним обсуждаете. Он… — Она сделала выразительную паузу. — Он ценит тебя. Делится своим мнением, идеями, мыслями. Я хочу знать их. Расскажи мне, пожалуйста.
Олеар протянул руку, чтобы коснуться ее укутанного шелком бедра, но Юория уклонилась, привставая с подлокотника кресла, в котором сидел мужчина, и отошла к окну.
— Герцог Даор ни с кем не делится своими мыслями, идеями и чувствами, — с едва скрываемым смехом произнес Олеар, незаметно приоткрывая плотную раму и с удовольствием наблюдая, как Юория ежится на ветру. — С чего ты такое взяла?
— Ну а с кем ему обсуждать свои планы, как не с тобой? — капризно спросила Юория.
— Почему ты вообще решила, что он с кем-то обсуждает свои планы?
Олеар поднялся из кресла и подошел к Юории, но остановился в шаге, не касаясь. От нее исходил едва заметный запах драгоценных масел. Олеар мог поклясться, что вся ее кожа источала этот упоительный аромат.
— Ну как же. С кем-нибудь должен.
— Да ну? Ты, наверно, начиталась женских романов? Или насмотрелась на пыжащихся от демонстрации собственной незаурядности маркизиков?
Олеар сделал еще полшага, и теперь почти касался носом ее волос. Юория позволила ему это. Она бы позволила ему почти что угодно.
