Смотрю на часы. Пора к Тельцову. Правда, с ним я надеюсь разделаться минут за пять. Потому что иначе неминуемо опоздаю на лекцию.
Впрочем, это никого не удивит. Я почти всегда опаздываю на лекции.
Допиваю чай и встаю.
Маша кивает из-за стойки. И улыбается.
«…Что ж сама-то, раз такого внимания. Хотела я: девоньки, мол, ну хоть пупок-то у него правильно завязан? Да ведь чачалак ныкунема.[8]
Мы ведь как бы сартаго-ба[9]… как его… на гостях. Хорошо.
Минуту улучила, отвела в сторону. Чима рукон кунимат?[10] Ты что делать? С ума сойти? Ты с ними это… лыка не свяжешь, говорю. Ты на себя посмотреть. Видный парень, умникица. В аспирантуру поступать, а ты на посылках решил? Будешь за ними полы подтирать? Я для того тебя, чтоб за картошкой бегать? Не морочь голову, говорю. Собирайся.
Скажи, родители не разрешают. Пусть все на нас… Как же. Зверем смотрит. Ты никогда меня не понимала. Вот так, мамуля. Подойди поближе, что ты в дверях-то с утра маячишь. Поставь чемодан. Да платок сними, взопреешь. Это Качартыс, а не Рязань твоя любимая.
Дверь не закрывай, запаримся. На, причешись. Ой, что это у тебя глаза выцвели? Были-то яркие, голубые!.. Видишь, как оно. Вот так оно. Как будто мы эти, как его… харизади.[11] Ростишь, кормишь, жилы тянешь. И ты его никогда не понимала. А вот стерва мокрохвостая, что за три года всю кровь выпьет, — вот она-то, оказывается, поняла. И что делать? Свадьба есть свадьба. Само собой-то ничего не готовится. Ладно, гражданки, давайте решим, что к чему. Я-то как привыкла? День рождения или майские. Новый год, ноябрьские. Три дня пластаешься, зато потом сядут люди за стол. Глаз не отвести. И красное, и зеленое, и синее, и желтое. И темное, и светлое. Да скатерть хрустит. Да салфетки кипельные. Под водку одно, под вино другое. Мужикам поострее, женщинам помягче. К бульону пирожки. Помнишь, Райка, твоя-то мать какие пекла? С ноготь. Я как-то к вам зашла, она меня чаем угостила. Вы богато жили, что говорить. Я три съела — и все, стыдно руку за четвертым протянуть. Я бы и десяток умяла. Сижу, чуть не плачу. У нас-то вечный голод.
Хорошо, кусок хлеба найдется. Торты я всегда накануне пекла.
Устоятся коржи, пропитаются. А они мне и говорят: ах, Евгения Родионовна, мы все карфик шардеме.[12] Они уже все продумали. Мы для скорости гречневую кашу в кулинарии купим. Так они суяндеме.[13] У меня глаза на лоб. Жизнь прожила. Не видела, чтобы на свадьбе кашей потчевали. Но допустим. Хоть и дико. Но почему в кулинарии?
Для какой скорости? Вот этого не понять. Время, что ли, сберечь? А его потом куда? Но я молчу. Я знаю. Есть такие. Слышала. Ты же мне,
Зоя, и рассказывала. Про эти… диринбан[14]… как их… Зады срежут, зальют кипятком. Тоже для скорости. Чтоб на следующий день.
На следующий день эти огурецы в руку взять противно. Хуже салфалат.[15] Мягкий. Зачем? Позавчера бы холодным залила, завтра готово. И на задах экономия. Нет, не понять. Ты не ерзай, а слушай.
Хароди ныстамы.[16] И сопли вытри. Вот такие здесь в Угольном чабкарис.[17] Ладно. Может быть, у них и впрямь. Но не надо кашу.
Ведь можно рис. Нет, говорят. Нельзя. Почему нельзя? Потому что склеится. Я уж молчу. Кто их знает. Может, вода такая. Со своим-то уставом, как говорится. Про картошку и не заикаюсь. Куда ни кинь, всюду клин. В общем, слово за слово. Купили каши. Черная, с бебехами. Пять зерен чистых, шестое обмолачивать. Зато ведро. Ложкой ковырнула, никак не стряхну. Видишь? То-то. Совсем стемнело, Степан.
Наверное, снег пойдет. Фарабо сартып.[18] Ты меня узнал? Я тоже…»
Административный этаж прохладен и чист.
Я замедляю шаг, проходя мимо холла. Окна смотрят на площадь.
В простенках — зелень кактусов. В одном углу — пальма. В другом — большущий фикус. Я смотрю сквозь оконное стекло. Мухи людей. Жуки машин. Ремешок дороги. Облака. Бурая зелень леса кое-где золотится в робких лучах солнца. Наверное, будет дождь.
Голос затихает, затихает. Скоро погаснет. Смотрю на часы. Ну все.
Мне пора. Хватит. Отпускай!..
«…Не спеши, дослушай. Молчала я, молчала. Чувствую — все, сердце разрывается. Гулирде, гуяме.[19] Женщины, говорю. Давайте, говорю, ее выбросим. Я вам за полчаса свою сварю — сладкую, рассыпчатую.
Всполошились. Что вы, Евгения Родионовна. Это ж расход. Как будто я экономии не понимаю. Мне самой-то вообще ничего, я могу и хлеб с морковкой. Я, бывало, на три рубля неделю. Был бы лук, а уж помидор всегда найдется. Баклажан напечешь на железке. Каран алтыган гариве?[20] Перцы вообще копейки, а чеснока много не надо. Теста намесить — хочешь суп, хочешь пирог, хочешь пельмени. За уши не оттянешь, и ни кусочка чагит. И все разное. Уж если совсем край, так карлаши сабазо[21] в казане обжарить, юргат[22] полить, луком посыпать. Нужда научит. Послушаешь вас, прямо диву даешься.
Люблю готовить, не люблю готовить. Ах, гулирде, да было бы из чего. В Качартысе-то у нас, слава богу, большой огород. Кадыр сам не любит марада,[23] жен заставляет. А мне нравится между грядок ходить. Сипа, сипа,[24] наступишь на стебель, анами чачалак кунеме.[25] Помидоры бадар-бадар[26] висеть. Кадыр разрешать, сорвать, пор шурап корла. Шахара.[27] Сладкая. Огурецы. Диринбан. Мадо кунимы. Хизара, хизара. Гашсалаф гиреме, асалба пармеве.
Кират[28] кинза гиреме и пойдем. Пармеве, пармеве. Гирдоз сартамы.[29] Закрывай окно, закрывай. Снег идет. Фарабо сартып, гуяме. Очил хуран руштамы. Каран таргис?[30] Которого часу? Который время? Степан, ты меня фарнамы?[31] Я развыкла говорить русску.
Манар кирот лангаро киш ардониме. Ны. Манар ныдониме, салан нызаниме, киртык. Башот тарбиза ныгира… Башот тарбиза… тарбиза… чима, чима… ныгиримес киртык… юзбарос лалы… розов?.. фиалков?.. майша, хош… юзбар ако… хайраба, гунчача[32]
… Фарабо сартып, фарабо сартып…»
Подходя к кабинету Тельцова, замечаю какого-то громилу. Чего он ждет? На прием записался? Да Тельцов не такая шишка, чтоб люди в коридоре толклись… И одет как-то странно. Тут у нас все вольно — свитер, джинсы, — а он в черном костюме, в белой рубашке, при галстуке. Молодой парень, а взгляд какой-то неприятный… собачий какой-то взгляд. Цепной собаки, я хочу сказать.
Впрочем, дела мне ни до него, ни до его собачьего взгляда никакого нет, я распахиваю дверь и оказываюсь в кабинете.
Тельцов и впрямь не один — обещанный визитер уже наличествует.
В кресле расположился довольно широкий, спортивно подтянутый и бритый наголо (впрочем, плешь все равно заметна — глянец выдает) розовощекий господин, при моем появлении повернувший голову, чтобы взглянуть с выражением готовности к контакту.
— Вот и Сергей Александрович, — гудит Тельцов, помавая широкой ладонью. — Спасибо, что не опоздали… Знакомьтесь, господа, прошу вас… Михал Михалыч!
А господин, расплывшись в радостной улыбке, уже протягивает невесть откуда взявшуюся у него в пальцах переливающуюся скромной позолотой визитку.
К сожалению, я не могу ответить тем же. У нас, аниматоров, визиток не бывает. Я по крайней мере не встречал аниматора с визитками. Нас и так все знают, поэтому мы адресочков не раздаем. Равно как и телефончиков… Я киваю и тщательно разглядываю этот картонный прямоугольник (людям приятно, когда другие обращают внимание на проявления их личности — хотя бы в форме такой мелочи, как визитка).
Между тем на визитке написано черным по белому (точнее, золотом по маренго): Михаил Михайлович, эксперт по безопасности. И ни тебе, в свою очередь, телефона, ни адреса.
— Сергей Александрович… э-э-э… — начинает было Тельцов, мощно шевеля кустистыми бровями и явственно испытывая какое-то затруднение. — Тут, значит, такое дело…
— Очень приятно! Очень! — вступает Михаил Михайлович. — Много лет мечтал оказаться в, так сказать, святая святых… вот сподобил господь на старости-то лет… Наслышан о вашем таланте, Сергей
Александрович, наслышан. Мы, конечно, далеки от тех, с позволения сказать, таинственных… — (Молвив то или иное ключевое слово,
Михаил Михайлович смотрит на меня поверх тяжелых блестящих очков, как бы проверяя: верно ли вошло оно в собеседника: тем ли, с позволения сказать, концом?) — …даже, сказал бы, выходящих за пределы простого человеческого понимания предметов, которыми вы имеете счастье столь блистательно владеть… Но все же интересуемся!.. интересуемся и мы завораживающими этими вещами!.. ни в коей мере не надеясь, разумеется, стать в них не только специалистами, но и хоть сколько-нибудь просвещенными дилетантами…
