Помимо междоусобиц запрещено нахождение на территории Империи всех иностранцев. При этом гражданами Алисона считались только люди, родители которых родились на территории империи. Все прочие существа нещадно преследовались и уничтожались. Фактически получалось, что если ты уродился русым, со смуглой кожей, или не дай Боги, с розовыми глазами и острыми ушами, да при этом еще и чуть выше или ниже среднего роста, смело беги к ближайшей границе или прячься в лесу.
У Танделы с ушами все было в порядке — обычные человеческие. Значит, эльфийской крови в ней было не больше шестнадцатой части. Кроме этого… Эрольды всегда были высокими и худощавыми. Тандела с ее хорошо развитыми… хм… хорошо развитым плечевым комплексом не походила на потомка эльфов ни капли. По комплекции она напоминала румийку, но румийцы — это совсем другая ветвь смешения эльфов и людей, со смуглой кожей, черными волосами и глазами, высокие, мощно сложенные… Плодом смешения эрольдов и румийцев всегда были дети, внешне похожие на румийцев, так что получить такое телосложение от них она не могла. Тогда откуда у нее зеленые волосы? И опять же — еще не факт, что глаза не серые. Может, нет никакой иллюзии, и это ее натуральный цвет.
Я поделился своим сомнениями с графом:
— Уверен, что она эрольдка? Судя по телосложению, тут эльфийской кровью и не пахнет.
— Соур, девчонка больно неординарная. Не знаю, кровь скольких рас в ней смешалось, но эльфийская — точно есть. Вспомни, как она из лука стреляет. Да и зеленые волосы растут по одной причине. И ты сам ее озвучил.
Все правильно, эрольдка. Все, в ком течет хоть капля крови эльфов, бессмертны и вечно молоды. Танделе может быть и двести, и триста лет. И тогда неудивительно, что она побыла во стольких битвах и прекрасно владеет оружием. Удивительно другое — как ей удается прожить с такой внешностью в Алисоне!
Я подошел к ней вплотную и всмотрелся в черты лица с чуть отросшими бровями и волосами. Несомненно, она была прекрасна, как и все эрольдки. Нет, не так. Она была прекраснее, чем все эрольдки.
Я распрямился и посмотрел на Олока.
— Надеюсь, вы не собираетесь с ней чего-нибудь сделать, граф?
— Я удивлен твоим вопросом. Я что, похож на дровосека, рубящего под собой сук? Причем сук, на который только что уселся?
— Что-то я не совсем тебя понял.
— Ты не заметил, как все изменилось после ее появления?
— А что, собственно, изменилось: был покалечен десятник, избит посол див Тибота, в дуэлях на шпагах разгромлен капитан, который решил выместить свой гнев на солдатах и начал их муштровать. Потом произошло нападение на замок, стоившее нам больше десяти жизней, ранения самой Танделы, а потом еще и Исол переутомился в нашем рейде, и, как ты говоришь, не скоро восстановится.
— С твоей стороны это, может, так и выглядит, но я тебе покажу свое видение ситуации. Без обиняков: у меня был крошечный гарнизон во главе с капитаном, считающим себя самым крутым парнем в окрестностях. Вокруг — соседи с большими наемными отрядами, главный из них — див Тибот. Появилась Тандела, выбила дурь из Пуха, помогла барону Тибота решиться на активные действия, показала тебе, что до чемпиона деревни еще расти и расти, дала ориентир в муштре, которую ты затеял, позволивший превратить сборище неудачников, юнцов и стариков в самое боеспособное подразделение, которое я видел. Спасла замок от неожиданного нападения, сумев вовремя подать сигнал тревоги, после чего еще некоторое время защищала свой участок стены, не позволив противнику превратить стены замка в западню для нас.
— Ты еще добавь: осталась жива после трех ранений, и поставь ей памятник у въезда в замок.
— А ты не обижайся, я же просил.
— Я не обижаюсь! Но лучше пойду — надо отдохнуть после рейда.
Уже спускаясь по лестнице, я понял, что как минимум в одном своих выводах Олок прав, а еще одном — ошибался. Несомненно, рывок в подготовке, который наш гарнизон совершил за считанные дни, превратил солдат из праздно шатающихся балбесов в почти профессионалов, посвящающих свободное время улучшению своего мастерства. А относительно чемпионата деревни… Думаю, даже сейчас, после штурма, бессонной ночи, скачки, продолжающейся весь день и прерываемой только тремя схватками с противником, я бы взял его без труда. Вот только бы пожрать чего-нибудь дали!
Глава 6
Тандела
Я открыла глаза. Потолок почему-то пополз вбок.
— Голова, Олок.
Чьи-то руки прикоснулись к моим щекам и повернули голову, вернув потолок на место. К горлу подкатила тошнота.
— Аккуратнее, граф.
— Я аккуратен, Исол. Даже руки вымыл.
Колдун фыркнул откуда-то снизу. Потом тронул что-то, отозвавшееся тупой болью. Я сжала зубы. Поток опять поплыл вбок.
— Голова, Олок.
Снова руки, потолок и тошнота. Изображение начало расплываться.
— Она плачет, Исол.
— Тебя железом утыкают, тоже будешь плакать. Готов?
— Да.
Резкая, пронизывающая боль, от которой я издаю громкий вопль. Потолок плывет.
— Голова, Исол.
— Какая, к демону, голова, Олок! Ломай наконечник!
Тупая боль, треск ломающегося дерева, облегченный вздох. В поле зрения появляется дверной проем. Колдун что-то бормочет.
— О Боги, Исол! Быстрее!
— Угу. Сейчас затянется, не волнуйся.
— Знаю, что затянется! Кровь останавливай, а то уже всю кровать мне залил!
— В кабинете ляжешь, — зло отвечает колдун.
Вздох сожаления.
— Ну вот, все новое покупать. Уже в матрас впиталось.
— Вычтешь у нее из жалования.
— Она столько не получает.
В голове звон. Моргаю.
— Голова, Олок.
— Ты ж сказал не трогать!
— А теперь говорю, поворачивай.
Снова руки, потолок и тошнота. Исол заглядывает мне в глаза. Водит рукой влево — вправо.
— Похоже, в сознании. И сотрясения нет, — говорит он графу. И добавляет мне, ласково, проводя по глазам рукой, как бы закрывая. — Спи, девочка. Отдыхай.
— Через три-четыре дня будет бегать как белка в колесе, Олок, — еще успеваю услышать я, проваливаясь в сон.
Я открыла глаза. Знакомая картина — потолок. Повернула голову. Дверной проем. Села на кровати, огляделась. Комната, восемь на шесть, вытянутая от двери к кровати. На полу — шкуры, на стенах — какие портреты. Наверное, родственники графа. Рядом с кроватью — стул с одеждой и вещами.
— Колдун говорил, три — четыре дня, — ворчит Олок с лестницы. — А она уже пятые сутки валяется.
— От того, что мы на нее посмотрим, она здоровее не станет. Лучше бы Пуха проведали, — бурчит Соур.
— Да ладно, глянем — и сразу к нему.
Я вытянулась на кровати, притворившись спящей. Двое мужчин замерли у входа.
— Спит? — это Олок.
— Наверное. Дышит.
— Может, попробуем разбудить? На вид здорова.
— Буди, только сам. А я тут постою.
— Пойдем вместе.
— Не, спасибо. Ты уж как-нибудь справься без помощи.
Олок помялся. Видимо, желание заполучить обратно свои хоромы в башне было очень велико, и он попробовал уговорить Соура еще раз:
— Да чего ты боишься, пойдем. Просто посмотрим поближе.
— Нет, я же сказал.
— Да ладно тебе, струсил что ли?
— Неа. Я пошел к Пуху. Тебя ждать или будешь рассматривать Танделу?
Граф вздохнул, и они начали спускаться по лестнице.
— Вовсе не рассматривать я ее собирался.
— Ага. Проверить, как она дышит?
— Не улыбайся так.
— Я и не улыбаюсь.
— Да пошел ты.
— Сам пошел.
Олок начал еще что-то говорить капитану, но они вышли из донжона, и я уже не слышала. Значит, я уже пятые сутки занимаю покои графа. Я заглянула под одеяло. Места ранений были отмечены безобразными белесыми пятнами новой, незагоревшей кожи. Я была полностью здорова, полна сил и энергии. Хоть сейчас одевайся и в бой. Кстати, насчет одежды… Я быстро натянула штаны и новую ярко-красную тунику, застегнула ремень с оружием. Огляделась в поисках зеркала. Оно было у входа.
Заглянув в него, ужаснулась: у меня отросли волосы! Еще бы, а чего можно было ожидать!? Неудивительно, что Соур был настроен так холодно — даже подходить не захотел. И заодно стало ясно, что хотел рассмотреть граф. Короткие зеленые волосы. Я повернула голову в одну сторону, в другую. На месте, никуда не делись. Я провела по голове рукой, топорща их. Значит, и граф, и капитан знают, что я эрольдка.
Несмотря на то, что в Алисоне действует эдикт о выдаче любых существ, имеющих хоть каплю нечеловеческой крови императорским властям, и в других замках, где становилось это известно, никто не спешил отправить меня в Алис в клетке. В трех замках мне дали сутки на то, чтобы уехать. В еще одном — два часа. Самое главное — нигде не мешали, погонь не организовывали, хотя и доброго ничего не делали. Стоило бывшим товарищам узнать, о моем происхождении, как я буквально умирала для них. Ни говорить, ни даже смотреть на меня никто не решался. Обстановка от этого создавалось гнетущая, так что собиралась я быстро. Помнится, последний раз и вовсе, меньше минуты на сборы потратила — ровно столько потребовалось, чтобы дойти до ворот
