– Ты, похоже, забыл, что я только что приволокла тебя аж за полярный круг.
– Ох, это я прекрасно осознаю! – Ник лег на спину, закинув руки за голову, и дерзко улыбнулся мне. – А теперь я получу вознаграждение. Разве не так?
– Ты просто настоящий пещерный человек, – засмеялась я.
– И тебе следует быть благодарной за это, – подчеркнул Ник. – Это ведь не пещерные люди придумали метафизику женоненавистничества. Понадобилось немножко цивилизации, чтобы дойти до такого варианта зла.
Позже этой же ночью, после нескольких изумительно нецивилизованных часов в постели и долгого чувственного мытья под душем, я снова получила напоминание о том, насколько хрупко наше нынешнее счастье.
– Что это такое? – спросил Ник, когда я начала чистить зубы, и его улыбка мгновенно угасла. – Где ты взяла эту пасту?
Я уставилась на совершенно невинный тюбик, лежавший рядом с раковиной, и похолодела от страха. Прежде чем утром мы поднялись на борт самолета, Ник строго-настрого велел мне избавиться от всего того, что оставалось в моем номере в Калькризе в то время, когда я из него выходила. Но почему-то паста ускользнула от моего внимания.
– Что ты делаешь? – спросила я, когда Ник стал выдавливать пасту в раковину.
– Вот… чувствуешь?
Он заставил меня пощупать нижнюю часть тюбика, где приютилось нечто маленькое и твердое, похожее на крошечный камешек.
Наши взгляды встретились. Неужели это был «жучок»?
– Так они знают, где мы находимся? – спросила я, похолодев при мысли о том, что нам, пожалуй, снова придется бежать от бандитов Резника прямо среди ночи.
– Не обязательно, – ответил Ник, быстро одеваясь. – Но я не хочу давать им ни малейшего шанса. Ты пока согревай постельку, а я прокачу немножко нашего фторсодержащего дружка.
Глава 38
Так давай договоримся
Не чинить вреда друг другу,
Вечность целая пусть длится,
И пока луна сияет.
КалевалаСуомуссалми, Финляндия
Монумент в память советско-финской войны в Суомуссалми был настолько необычен, что мы проехали мимо него несколько раз, прежде чем поняли, что это такое. Пользуясь светом полуденного солнца, мы высматривали нечто вроде целой армии одинаковых надгробий, выстроившихся в строгом порядке, но то, что мы в итоге нашли, самым ошеломительным образом от них отличалось.
Посетить музей «Рааттеен Портти» нам предложил бакалейщик в лавке напротив гостиницы, потому что он был настоящими воротами в историю Суомуссалми. Ранее тем же утром мы поговорили с портье гостиницы, и он нам сообщил, что «Вабуруси» – это на самом деле не одно, а два слова. «Вабу» – это женское финское имя, а «Руси» – фамилия. К несчастью, в местной телефонной книге не нашлось ни единой Руси. И в итоге мы оказались в бакалейной лавке, но и бакалейщик тоже сказал, что не знает никого с такой фамилией.
– Но вы попытайте удачи в «Рааттеен Портти», – предложил он, рисуя на листке маршрут. – Марко, он там работает, помнит все обо всех. Даже то, – мужчина отвел взгляд, и вокруг его глаз появились напряженные морщинки, – чего мы не хотим помнить.
И вот днем, в обеденное время, когда солнце светило ярче всего, мы поехали в «Рааттеен Портти», чтобы понять, что в этом местечке нет ничего предсказуемого. Несмотря на сдержанную внешность Суомуссалми или, возможно, как раз из-за нее, я чувствовала, что этот городок обладает глубокой темной душой, битком набитой тщательно хранимыми тайнами.
Когда мы входили на территорию мемориала, навстречу нам задул пробирающий до костей восточный ветер, заставивший нас поднять капюшоны и натянуть теплые перчатки, которые мы купили утром, собираясь на эту экскурсию. Курток, приобретенных нами в аэропорту Франкфурта, было явно недостаточно для страны, где в ноябре солнце едва показывалось над горизонтом, перед тем как снова нырнуть вниз головой в полярную ночь – уже в три часа дня.
– Давай зайдем в здание, – предложил Ник из-под капюшона.
– Сначала осмотрим парк. Потом согреемся.
Вокруг нас лежали тысячи грубых валунов всевозможных форм и размеров, напоминая о том, что каждый павший солдат, чью память чтили здесь, был самостоятельным и независимым человеческим существом, кем-то, чьи последние мысли едва ли относились к международной политике, а скорее к его любимым и друзьям. По крайней мере, я именно так истолковала увиденное, разглядывая все из-за обмотанного вокруг шеи и лица шарфа, пока мы шагали по обледеневшему гравию.
Когда мы подошли к памятнику с колокольчиками в центре мемориала, то увидели какого-то человека, направлявшегося к нам со стороны музейного здания с лесенкой в руках. Когда он понял, что мы идем в том же направлении, что и он, то положил лесенку на землю, поправил очки и подошел к нам, чтобы поздороваться. И хотя на нем была только кожаная куртка, и никаких там шерстяных свитеров, его рука оказалась такой же теплой, как и его улыбка.
– Я Марко, – сообщил он, поднимая воротник своей куртки. – Я как раз хотел почистить колокола. Их здесь сто пять, и все разных размеров. – Он показал на вершину памятника, представляющего собой четыре резные деревянные балки, прислоненные друг к другу вершинами. – По колоколу на каждый день войны. Их слышно, когда дует ветер. Но давайте лучше зайдем внутрь и выпьем кофе. У нас на этой неделе karjalanpiirakat. – Видя, что мы его не понимаем, Марко улыбнулся и взмахнул руками. – Карельские пирожки.
В музее «Рааттеен Портти» в этот день было всего несколько посетителей. Парочка разговорчивых женщин устроилась в кафе, и еще какой-то пожилой мужчина в инвалидном кресле-каталке сидел за столиком у окна, молча перебирая фотографии.
Хотя Марко был явно заинтересован нашим визитом, он не стал нас расспрашивать, откуда мы явились, а просто быстро провел нас по экспозиции, заверяя, что сделать это необходимо, потому что мы вряд ли хоть в какой-то мере представляем себе даты или обстоятельства советско-финской войны, которая была его особой страстью.
– Зимой тысяча девятьсот тридцать девятого – тысяча девятьсот сорокового годов Сталин попытался вторгнуться в Финландию, – объяснил он, показывая на ламинированные фотоснимки Красной армии, висевшие на стене. – Русские превосходили нас численностью в пять раз, и Сталин думал, что при современном вооружении его армии финны едва ли смогут сопротивляться дольше двух недель. Он даже не позаботился снабдить своих солдат зимней формой.
Мы молча шагали вдоль экспозиции, рассматривая картины, на которых были изображены финские лыжные патрули в белом камуфляже… И леденящие снимки мертвых русских солдат, замерзших на месте, с застывшими в попытке защититься от удара руками…
Видя наш ужас, Марко остановился, чтобы кое-что объяснить:
– В том году выдалась очень холодная зима. А при минус сорока человеку нельзя потеть, даже от страха, потому что влага сразу превратится в лед и убьет его. Но в то же самое время вы должны заставлять пульс биться как следует. В тот момент, когда кровь замедляет ток… – Марко кивнул в сторону мрачных фотографий вокруг нас, – например, когда вас ранило пулей или кто-то перерезал вам горло ножом, привязанным к лыжной палке, тогда ваше тело просто замерзает в том положении, в каком оно находилось, – сидя, стоя, это не имеет значения. Если вы прочтете наш народных эпос «Калевалу», вы поймете, что финны умеют уважать мороз и что мы давным-давно заключили с ним соглашение, чтобы мирно сосуществовать. Сталин не уважал финскую зиму. Он послал своих солдат сюда, чтобы мороз их убил, и так оно и вышло.
Мы остановились у одной из витрин, чтобы повнимательнее рассмотреть предметы, которые имели при себе погибшие русские, и я поняла, что Марко жалеет их точно так же, как и финнов. Как и римлян, брошенных в Тевтобургскую трясину, этих людей погнали во враждебные незнакомые земли, и сделал это надменный властитель лишь для того, чтобы несчастных солдат разорвали в клочья морозы, которым было наплевать на соседнюю империю.
– Но что именно произошло здесь, в Суомуссалми? – спросил Ник. – Наверное, следовало бы предположить, что Сталин должен был сначала направить свои войска в Хельсинки.
– Он и послал, – ответил Марко. – Он желал захватить все сразу. Хельсинки бомбили даже без официального объявления войны, а после этого Сталин переправил через границу свои самолеты и танки, устроив чудовищную резню. А у нас что было? Только храбрые люди, которые бросались прямо на танки и швыряли «коктейли Молотова» в их люки. – Марко горделиво выпрямился. – Эти «коктейли» придумали мы. Как раз тогда, во время советско-финской войны. Потому и назвали их именем русского министра иностранных дел. – Видимо почувствовав, что слишком отклонился в сторону, Марко сунул руки в карманы своей кожаной куртки и прижал локти к бокам, прежде чем продолжить. – Здесь, в Суомуссалми, шла в основном партизанская война. Многие из наших ветеранов отказываются вспоминать об этом даже теперь. Они просто говорят, что делали ужасные вещи. – Марко как будто растер нечто на полу носком ботинка, как окурок. – Две русские дивизии пересекли границу прямо здесь, к востоку от Суомуссалми, на Рааттеенской дороге. У них было множество танков и полевых орудий, так что им пришлось остановиться и вытянуться на дороге в одну длинную линию, потому что вода в моторах замерзла. А финны подкрались к ним на лыжах, в камуфляже. Русские были легкой добычей. Тысячи тел, застывших как статуи, километр за километром вдоль Рааттеенской дороги…
