Когда мы наконец добрались до уютного кафе и принялись за кофе и печенье, Марко продолжил рассказ, говоря, что даже теперь мало кто желает поселиться поблизости от Рааттеенской дороги. В том лесу водятся волки и медведи, но что куда страшнее – там захоронены тысячи русских солдат, в ямах по маршруту страшной бойни. Сталин же, в свойственной ему манере, просто отказался признать поражение; не пожелав забрать тела своих погибших солдат на родину, он предоставил финнам хоронить тех, кто был послан, чтобы их уничтожить. Некоторые из могил отмечены, но большинство – нет. Если верить Марко, то каждая рощица особо пышных берез среди косматых елей – знак массового захоронения; сама природа воздвигла собственный мемориал в память жизней, оборвавшихся в этих дремучих лесах.
– Наверное, – заговорила я после довольно долгого молчания, – вам никогда и слышать не приходилось о некой женщине по имени Вабу Руси?
Марко немножко подумал:
– Нет. Но Аарне может знать.
Он встал и направился к мужчине в инвалидном кресле, чтобы переговорить с ним.
Я и сама не осознавала, насколько горю нетерпением, пока не увидела, как старик в кресле вдруг оживился, выпрямился и быстро заговорил в ответ на вопрос. А потом Марко повел всех нас в некую комнату с архивными шкафами и проекционным аппаратом для слайдов.
Тихо переговариваясь на финском, мужчины принялись рыться в ящиках, наполненных слайдами, пока наконец Аарне не достал какую-то узкую коробку, проверил надпись на этикетке и серьезно кивнул.
Включив проектор, Марко объяснил, что Вабу Руси была своего рода Лоттой военного времени – одной из многих женщин-добровольцев, помогавших финским солдатам из-за линии фронта.
– Аарне говорит, что Вабу была прекрасной медсестрой и что она всегда помогала при ампутациях. Молодым мужчинам нравилось, – нахмурился Марко, – смотреть на ее милое лицо вместо хирурга… Ну, вы понимаете. – Он грустно покачал головой. – Но ее история трагична. Муж Вабу погиб в этой войне, а она вместе с маленькой дочерью попала в плен к русским партизанам… Ну, по крайней мере, Аарне так думает. И, как и многих других финских матерей и детей, их больше никто никогда не видел. Но давайте посмотрим.
Марко вставил в проектор первый слайд, и мы увидели на экране старую черно-белую фотографию группы женщин, стоявших перед каким-то зданием; все они были в форме медсестер.
Аарне наклонился вперед, всматриваясь в каждое из лиц, потом покачал головой. Только когда Марко вставил в проектор четвертый слайд – еще один снимок улыбающихся медсестер, – Аарне наконец кивнул и с волнением показал на некую молодую женщину, сидевшую на длинной скамье в первом ряду.
– Вот! – сказал Марко. – Это Вабу Руси. Она была единственным ребенком, говорит Аарне. И это ужасно плохо, потому что все молодые люди хотели бы жениться на ее сестрах.
Я подошла как можно ближе к зернистому изображению, всматриваясь в милое улыбчивое лицо. Было просто невозможно не ощутить своего рода связь с Вабу Руси после того, что мы узнали о ее жизни, но я не была уверена, говорил ли набухший в моем горле ком об обычном сочувствии. Была ли эта женщина в чем-то похожа на мою бабушку? Трудно было сказать. Я ведь даже не помнила, чтобы видела бабулю улыбающейся.
– А ее дочь? – спросила я мужчин, прикрывая ладонью глаза от луча проектора. – Наверное, ее фотографии у вас нет?
Марко с сожалением покачал головой:
– Она была слишком молода, когда они пропали. Аарне даже имени ее не помнит.
Я видела, что ему очень хочется узнать, почему все это имеет такое большое значение для меня, но вежливость не позволяла ему проявлять любопытство. Наверное, подумала я, долгая жизнь в окружении ветеранов советско-финской войны давным-давно научила Марко не задавать вопросов.
Когда мы вышли из музея, солнце уже исчезло за горизонтом, а воздух похолодел настолько, что меня пробрало его дыханием до мозга костей. Идя к машине рядом с Ником, я невольно сомневалась в том, что сумею когда-либо отогреться снова. И дело было не только в разочаровании от открытия, что бедняжка Вабу Руси ничем не смогла помочь в разгадке тайны моей бабули; суть была в том, что все это место погружало меня в глубочайшую печаль. Мне не терпелось покинуть эту промерзшую пустыню, населенную тысячами бездомных призраков.
– Здесь мы ничего полезного о Вабу не узнали, – сказала я, засовывая руки глубоко в карманы в поисках ключей от машины. – И куда дальше? В городской архив?
Но Ник почему-то молчал, то и дело поглядывая на другую сторону дороги, на какой-то мотоцикл и его седока, пристроившихся в тени между двумя уличными фонарями.
– Это, – сказал он наконец, – мотоцикл фирмы «Керни энд Трекер Марвин». Они только что выиграли ралли в Дакаре. В очередной раз. – Видимо сообразив, что я ожидаю каких-то пояснений, Ник добавил: – Я видел такой сегодня утром, когда мы заходили в магазин одежды. Могу поспорить, это тот же самый. Немногим захотелось бы кататься на мотоцикле в такую погоду.
Как только Ник это сказал, мотоцикл сорвался с места и исчез в темноте, умчавшись в сторону русской границы.
– Резник? – спросила я, снова охваченная холодом, на этот раз от страха.
– Не думаю. – Ник все еще смотрел в черную пустоту Рааттеенской дороги, и на его подбородке дергался маленький мускул. – Но я совершенно уверен в том, что за нами наблюдают.
Когда мы вернулись в гостиницу, я затащила Ника с собой под душ, отчаянно желая обладать им хоть какое-то время. Мы пока еще не решили, уехать или задержаться здесь, но я знала, что Камаля аль-Акраба вскоре снова поманит вдаль зов сирен, не говоря уж о велениях того безжалостного родителя-циклопа, который управлял его жизнью.
– Изысканная, редкостная богиня, – сказал Ник, входя в ванную комнату. – Но мы ведь оба знаем, что случается со смертными, которые видят, как купается Диана.
– Да. – Я втащила его под поток горячей воды, желая насладиться его совершенством и забыть о несовершенном мире вокруг нас. – Но я обещаю, что ты хотя бы об этом не пожалеешь.
– Я такого и вообразить никогда не мог, – пробормотал Ник, крепко прижимая меня к себе, – что я окажусь вовлеченным в hieros gamos в Финляндии, в ноябре…
Я удивленно засмеялась и лишь тогда вспомнила о нашем нескромном разговоре с Ребеккой на Крите.
– Я думала, ты не знаешь греческого.
– Я проверил по словарю. Хотя твое покрасневшее лицо тем вечером и без того все достаточно объяснило. – Ник погладил меня по щеке, его взгляд был мягким и искренним. – Мне за всю жизнь не приходилось так много раз заглядывать в словарь… Ты очень хорошо действуешь на мой словарный запас.
Я нахмурилась, притворяясь рассерженной:
– И только?
Ладони Ника скользнули по моему мокрому телу.
– Дай-ка подумать… А на что еще ты годишься?
– Ну, например, я могла бы высечь тебя березовым веником, – предположила я, шлепая его по ягодицам. – Финны как раз этим и занимаются в своих саунах. Весьма освежающе действует. А потом они выскакивают на улицу и катаются в снегу. Неплохо звучит, а?
Ник одарил меня плутовской усмешкой:
– Да мы так растопим весь снег в Финляндии. – Потом, развернув меня, он обхватил мое тело теплыми снисходительными руками и пробормотал через мое плечо: – У меня есть идея получше. И нам даже не понадобится березовый веник.
И только когда мы уже собирались выйти, чтобы где-нибудь поужинать, я заметила конверт, подсунутый под дверь. Он был адресован мистеру и миссис Панагополус и содержал в себе сложенный листок плотной бумаги, на котором была от руки нарисована некая карта и написано над ней:
Пожалуйста, немедленно приходите повидаться.
Вабу РусиНик первым опомнился при виде такого поворота игры.
– Поздравляю, – сказал он, целуя меня в шею. – Ты нашла амазонок.
Я с сомнением рассмотрела рисунок:
– Неужели все действительно так просто? А что, если это Резник? Его люди ведь нашли меня в Калькризе… По крайней мере, я предполагаю, что их послал именно он.
Некоторое время мы обсуждали все это и в итоге решили, что Резник сумел выследить меня в Германии по определенным причинам, и Ник сумел сделать то же самое, и все из-за того, что Ребекка проболталась по телефону о моем интересе к музею Калькризе. Можно было не сомневаться в том, что Резник прослушивал ее разговоры с того самого вечера, когда состоялся прием в его доме. А тот факт, что после он перешел к угрозам моим родителям, если это действительно был он, а не амазонки, служил хорошим признаком того, что в настоящий момент он не имеет представления, где мы с Ником находимся.
Но если письмо действительно прислали амазонки, без ответа оставался главный вопрос: приглашали нас на дружескую встречу или заманивали в ловушку? Карта предлагала нам поехать по Рааттеенской дороге мимо мемориала в ту самую черную пустоту, в которой исчез мотоцикл. Но я знала, что должна туда отправиться.
