Воспоминание о той ночи заставило его вновь испытать стыд. На следующий день он пришел в ужас, глядя на страшные мучения Руфы.
Со дня смерти Настоящего Мужчины Эдварда глубоко тревожила ее исключительная ранимость. Одному Богу известно, что испытывала она, глядя на мертвое тело отца. Он сожалел о том, что так безжалостно говорил ей о невыносимом. А еще он отчитывал ее за горы варенья, наваренные вместо того, чтобы спасти дом, выставленный на аукцион. Это по его мнению, а Нэнси, как всегда бросившаяся на защиту сестры, выпалила, что Руфа занимается этим для того, чтобы заплатить проклятым владельцам похоронного бюро. Потом Эдвард целый день колол дрова, чтобы хоть как-то избавиться от угрызений совести. Он ни за что бы не согласился воспользоваться ситуацией и жениться на Руфе, если бы бедняжка не была полна решимости выйти замуж за кого-то другого. Слава Богу, что ей не удалось этого сделать — он успел подхватить ее на самом краю обрыва.
Руфа вздохнула и заворочалась. Она взглянула на потолок, а потом повернула голову в сторону Эдварда. Он был рад, что затравленное выражение на ее лице исчезло, как только она увидела его.
— Сколько сейчас времени?
Эдвард подошел к дивану и сел у нее в ногах.
— Почти семь.
— Сколько? О Боже…
Он положил руку ей на плечо.
— Не волнуйся. Я все-таки приготовлю тебе чай.
— Я просто не верю. Я проспала целых три часа. — Она улыбнулась, глядя ему в лицо. — Я рада, что ты все еще здесь. Если бы ты ушел, я бы подумала, что ты мне приснился. Ты мне постоянно снишься. Если ты пойдешь на кухню, принеси мне, пожалуйста, стакан воды. Мне надо принять таблетки. — Она приподнялась на локтях, поискав взглядом свою сумочку. — Просто невероятно. Я чувствую себя намного лучше.
— Ты выглядишь отвратительно, — сказал Эдвард. — И конечно же, я здесь. Я никуда не собираюсь уходить.
— Адриан все-таки выдал меня, да?
— Да, слава Богу, — сказал Эдвард. Он все-таки порядочный человек.
— Он был невероятно добр со мной. Несмотря на то что болеть, по его мнению, неприлично.
— Я не удивлен, что ты заболела. Здесь нет ни крупицы еды, и к тому же ужасный холод. Нельзя ли подкрутить батареи, чтобы было теплее?
— Боюсь, теплее они уже не будут.
— Ну ладно, тогда оставайся под одеялом.
Эдвард заварил свежий чай и достал печенье, с трудом подавив в себе желание прочитать ей нотацию. Все это свидетельствовало о том, в каком состоянии она находилась. У нее была самая настоящая депрессия. И это в значительной степени его вина, ведь он не сразу понял, что ведет себя как полный эгоист.
Когда он принес ей чай и стакан воды, Руфа уже сидела. Она сняла перчатки и попыталась пригладить волосы.
— Большое спасибо. Как там все? У Линнет все в порядке? Мне ужасно не хотелось пропускать ее день рождения.
— У всех все в порядке, — сказал Эдвард, присаживаясь рядом с ней. — Они почувствуют себя еще лучше, когда ты скажешь, что возвращаешься домой.
— А я возвращаюсь домой? — Руфа была озадачена, пытаясь вспомнить, почему она не может поехать с ним.
— Да, — твердо произнес он. — Сейчас я выпью свой чай и увезу тебя из этого дома.
— Я не знаю, смогу ли я.
— Ты не хочешь?
Ее глаза наполнились слезами.
— Хочу. Больше всего на свете.
Эдвард взял ее холодную руку и поднес к губам.
— Ру, дорогая, все закончилось. Позволь мне позаботиться о тебе.
Она покачала головой.
— Я не могу. После того, что я сделала.
— Моя дорогая, все уже забыто.
— Но не мною, — сказала Руфа.
— Дело не в прощении. — Эдвард говорил таким нежным и ласковым голосом, что Руфа заплакала. — Я разыскивал тебя столько времени не для того, чтобы ты попросила у меня прощения. Это я должен просить у тебя прощения. Я вел себя нечестно по отношению к тебе, когда не рассказал тебе о Пруденс. — Ему очень не хотелось говорить о Пруденс, чтобы не выглядеть в глазах Руфы униженным. Это было примерно так же, как давать свидетельские показания в Международном трибунале по расследованию военных преступлений. — Я не рассказал тебе всю историю. Я считал, что она не имеет никакого значения, потому что все это было в прошлом. Я забыл, каким возмутителем спокойствия может быть Пруденс.
— Ты рассказал ей о нас, — с горечью проговорила Руфа.
— Мне не с кем было поговорить, поэтому я решил поговорить с ней, — сказал Эдвард. — Я еще тогда понял, что мне не следовало этого делать. Извини меня.
Она посмотрела на него.
— Ты клянешься, что между вами действительно все кончено?
— О Господи, конечно! Между нами все было кончено еще тогда, когда мы расстались в первый раз.
— После смерти Элис.
— Да. Когда мы… В общем, потом все было совсем по-другому. В наших отношениях не было любви. Мы встречались примерно три раза в год. Все ее браки были неудачными. Я думаю, потому, что она пыталась найти мужчину, похожего на ее отца. Впрочем, все это не имеет значения. Ей нужна была моя дружеская поддержка.
— А тебе нужен был секс.
— Да. — Эдвард был недоволен собой, но не мог отрицать этого. — Не могу сказать, что секс для нас ничего не значил, но это было просто дружеское соглашение.
— Пруденс, по-видимому, думала, что это было нечто большее, — сказала Руфа.
— Она бы ни за что не сдалась, пока не заставила нас пережить муки ада. Теперь я это понимаю. А тогда я считал себя виноватым. — Он мрачно улыбнулся. — Ты ведь знаешь, как я не люблю ошибаться.
— В тот день, когда вы отправились с ней завтракать, — сказала Руфа, — она ведь думала, что вы займетесь сексом, не правда ли?
Эдвард был смущен. Он понимал теперь, что поступал неправильно во всем, что касалось Пруденс. Он заставил себя взглянуть Руфе в глаза.
— В сущности, да.
— Ты спал с ней, когда ездил в Париж, — сказала Руфа.
— Да, несмотря на то что я был помолвлен с тобой. — Он заставил себя не искать оправданий. Их не было. — Не буду говорить, что я не смог удержаться, это будет смешно. Но она предложила, а я не попытался отказаться.
Она прошептала.
— Тебе нужен был секс.
Эдвард тихо застонал.
— Конечно. Мне безумно был нужен секс. — Он старался не напугать ее своими откровенными признаниями. — На протяжении последних нескольких лет моя жизнь была одной большой попыткой избежать всего, что могло бы мне напомнить, до какого отчаяния я доведен. Мои отношения с Пру помогали мне не сойти с ума.
Затаив дыхание, Руфа спросила:
— Это я довела тебя до отчаяния?
— О Боже… — Он попытался рассмеяться, хотя готов был заплакать. — Если бы ты только знала.
