Павел приехал, прошелся по роскошному зданию, в котором обитал вождь пролетариата. По аллеям ходила вооруженная охрана. Все же послереволюционное время Павел представлял иначе… Но эту мысль он отшвырнул за ненадобностью.
– Голубчик, п'исаживайтесь! А я п'о вас недавно вспоминал! Вы п'о психические атаки слышали?.. а'хиинте'есный случай на южф'онте недавно был…
Павел что-то слышал, но выслушал еще раз.
– Я спе'ва думал – лгут подлецы. А потом вас вспомнил. Помните, вы в Женеве мне `ассказывали?.. А потом у вас какой-то механик был?..
– Конечно, помню. Желаете, чтоб я отправился на поиски?..
– Да-да! П'енеп'еменно! Я выпишу вам необходимые бумаги… Это дело `еволюционной важности!
– Вы о наступлении Деникина?.. Но поиски затянутся наверняка на много месяцев, может полгода, года!
Владимир Ильич замолчал, на его лице заиграло сомнение: говорить или нет. Павел не торопил, и оказался прав.
– Видите Павлуша… Да нет, ни хе'а вы не видите, а я вижу… Деникин сделал слишком много ошибок и победить не может. Не он самый ст'ашный – я думал, что к власти п'идет команда `еволюционе'ов, а п'ишла куча пауков, кото'ые вопьются в го'ло д'уг д'ужке как только я ум'у. Я никому не ве'ю, Пашенька. Это а'хист'ашно, Пашенька… Поймите меня, помогите… П'ошу вас…
В Ростове
Беглецкого Андрей проводил прямо до Петровска, у вызванного из Аккума буксира сообщил, чтоб по-прежнему ждали от него сообщений.
– Неизвестно почему, но Бог меня хранит. Я вернусь.
– Вы говорите, будто мы в опасности! Это когда наступление успешно! Со дня на день возьмут Курск! Тулу!..
– Хорошо бы так… Только всегда надобно иметь запасной план. В любом случае – ждите моей команды.
На обратном пути на каком-то из полустанков, Андрей поговорил с Джерри, сообщил, что проследует через Ростов, и, может быть Таганрог куда-то на север… Джерри ответил, что сейчас он около Бердянска, но сейчас же эсминец пойдет на восток, к Ростову.
Андрею оставалось лишь подивиться, почему этот молодой англичанин с такой легкостью указывает кораблю Его Величества куда тому идти.
В Ростове остановились на подъездах, на встречу Андрей отправился один. На ходу запрыгнул в попутный трамвай. Занял место у окошка, кондуктору протянул заготовленный банковский билет.
– С вас денег не возьму, – ответил кондуктор.
– Это отчего же?..
– Оттого, что я – ваш должник. Спасибо вам, Ваше Высокоблагордие!
– За что?
– За то что меня не дострелили.
И показал культю. Лишь тогда Андрей узнал этого человека. Конечно: проводка воинского эшелона, большевицкий брандер, катастрофа…
– Рассказывай, солдат…
Тот рассказал: кисть ему все же пришлось отнять, обломки бревна из раны вытащили. Ее саму почистили, аккуратно заштопали. Солдату предложили молиться. Тот совета послушался, и господь Бог, верно в это занятой, все же молитву раба своего послушал, ибо была та искренней.
А может быть, дело было в том, что железнодорожное дерево было пропитано не то креозотом, не то еще какой-то гадостью, предотвращающей гниение, которая убила всю заразу в ране. Солдат был комиссован, вернулся домой, устроился в трамвайное депо. Сделал вывод, что трамваи нужны были любой власти. И еще один6 никогда не торопить смерть.
– В Ростове трамвай строили бельгийцы, отчего колея у нас – как в Европе, – рассказывал бывший солдат.
– Ну, кто бы мог подумать! – изображал заинтересованность Андрей.
***
В Ростове Андрей в последние годы бывал часто, но все больше поездом. Да он проездом был везде: после выезда из Петербурга он жил буквально на колесах.
С Джерри встретились в городском саду, прошлись по аллеям, обменялись постпакетами.
– Как у вас в Лондоне дела?..
– Ума не приложу, уже год меня там не было. А что?..
– Рабочие не собираются брать власть в свои руки?..
– С чего вдруг? Мы же выиграли войну…
– Мой друг говорил, что декабристы тоже войну выиграли, а чем закончили.
– Ну там совсем другая история: они увидели как в Европе хорошо. И пока у нас будет лучше чем в России – опасаться нечего.
Стояла летняя жара. Листья на деревьях становились жесткими, их обрывал ветер и бросал в траву, на дорожки…
– Какая же ранняя нынче осень… – проговорил Андрей, глядя на бегущий по аллее листок.
– Бог с вами! Какая еще осень! Лето только началось!
– Вот такой нынче год: лето и осень начались одновременно.
Андрей взглянул на часы: пора было бы и собираться на войну. Возвращая часы назад в карман, Андрей нащупал что-то давно положенное и забытое. Он достал это на свет. То был завязанный узлом карандаш.
Протянул его
– Вот, возьмите…
– Что это? – удивился Джерри. – Это и есть ваша тайна, о которой вы толковали? Завод по производству гнутых карандашей?.. Забавная безделица… Нет, действительно, а как вы это сделали?..
– Этот карандаш – даже не тайна. Просто он лежал рядом, подвернулся под руку и я его бросил в карман. Берите, мой друг…
Все ближе к разгрому
С Харьковского направления «Волхва» сняли и отправили назад, в Новороссию, где во всю поднималось восстание Махно.
Через Полтаву, Гребенку поезд ушел к Елисаветграду.
Его ждали. Как оказалось, войсками командовал старый приятель – Яков Слащев. Узнав об этом, Андрей застонал. Генерал-Яша был человеком, безусловно смелым и лихим. Но с его натурой следовало идти в налетчики, одному покорять полюс, переходить на лыжах Гренландию… В крайнем случае – жонглировать кинжалами, иди над пропастью по натянутому канату…
Но в качестве командира Яков Александрович внушал Андрею страх. Слащеву нравилось командовать, мало того, походило на то, что ему нравилось посылать людей на смерть. Да и сам он смерти явно не боялся – сам ходил в атаку и много раз был ранен.
На перроне заштатного городишки они встретились, обменялись рукопожатиями.
– А вы все еще полковник? – шутливо удивился Яков. – Видать плохо воюете.
– Не считаю нужным делать карьеру на гражданской войне. Я за то, чтоб это безумие скорей кончилось.
– Оно и правда скоро кончится… Но, боюсь не так, как нам бы хотелось… Я вас нарочно к себе истребовал, еще спасибо скажете… Заступайте на боевое дежурство.
За Слащевым уже закрепилась слава жестокого человека. Андрей ожидал, что не обойдется без карательных рейдов, показательных расстрелов. Но Яков, если и производил экзекуции, делал это своими силами.
Впрочем, все равно, война с повстанцами получалась муторной, как овсяной кисель. Дрались они словно галлы: били и отходили, рассыпались в степях, снова собирались неуловимые и безнаказанные. Говорят, даже где-то проводили свои анархические съезды.
– Молниеносные удары, головокружительная скорость передвижений, – говорил Слащев. – Вы знаете, у них даже пехота посажена на телеги, сто верст перехода в день для них – не расстояние. Потом это дьявольское изобретение: тачанки. Это кареты с пулеметом. На них спереди пишут: «Хер уйдешь», а сзади – «хер догонишь!» И ведь правду пишут! Меня, признаться, этот Махно заинтересовал, я пленных стал допрашивать: кто таков? Оказывается, без образования анархист, треть жизни в тюрьме провел, довольно молод, вроде нас с вами… Какого кадра мы упустили! Яркая, харизматическая личность! Такой бы верно дослужился бы уже до генерал-лейтенанта!
– А если вы его поймаете, то повесите?..
– Отдам под суд всенепременно. Если присудят повешенье – подпишу. Я к нему парламентера послал, он его вздернул. Говорит, мол, присылайте еще… Шутник. А парламентер – личность неприкосновенная… Но прежде чем вешать, мы бы поговорили.
По Махновии «Волхв» намотал несколько тысяч верст, но целей не находил: лишь сопровождал составы, дабы на них не нападали и не грабили. Однако махновцы железной дороги не держались, безнадзорные поезда действительно грабили, но с «Волхвом» в артиллерийскую перебранку вступили лишь раз – ударили с закрытой позиции, смазали, и бронепоезд быстро вышел из соприкосновения. Зато нервы трепали они часто и основательно, устраивая с помощью бронепоезда заторы.
Делали это так: из шпал вытаскивали костыли, после рельсы чуть уширяли. Легкая, предохранительная платформа обычно проходила, Но когда по ним ехал более тяжелый, блиндированный вагон, рельсы все больше раздвигались, и вагон садилась на землю.
Бронепоезд, тем самым оказывался обездвиженным, железнодорожная магистраль – заблокирована. Повстанцам этого будто вполне хватало.
Вечерами Андрей садился к передатчику, перестукивался с Астлеем: тот говорил, что «Уриил» на зиму уйдет из Азовского моря в Черное, станет на рейд Новороссийска. Капитан опасается того, что моря замерзнет и эсминец потеряет подвижность. Не то чтоб английское командование не верит в конечный успех Добровольческой армии, но маневр, подвижность – превыше всего.
