– Я должна вернуться на работу, но день такой приятный, что решила немного прогуляться. А ты?
– Назад в отель. У меня была встреча.
– Где ты сейчас живешь?
– Дэйтон, Огайо. Но планирую переехать.
– Куда?
– Куда угодно.
Хильди – Андреа – просияла.
– Правда? Ты шинами не занимаешься?
– Еще не хватало.
Хильди снова взяла его за руку и прижалась к нему.
– А давай переедем в Нью-Йорк.
– О’кей, – сказал Фрэнк.
Но сначала они съездили в Айову.
Ей прекрасно удалось успокоить своих родителей:
– Я едва не подавилась куском тоста, когда увидела письмо от Фрэнка. Мы переписываемся уже месяцев шесть, да, дорогой? Встречаемся так, наездами. Я не хотела пока говорить. Вы же знали, что у нас с Дэном ничего серьезного, я вам на Рождество говорила. Да, признаю, я люблю все держать в тайне, это дурная привычка. Мне почти тридцать, Фрэнк был моей первой любовью, а теперь он моя настоящая любовь – правда, дорогой? Пора остепениться. Нельзя же всю жизнь тратить на тряпки, ты сама так говорила, мама. За два года я смогу догнать Свена, если у меня будет две пары близнецов. Ну, конечно, я шучу, папочка.
Фрэнк позволил ей говорить и дальше.
За семь лет она стала самой утонченной женщиной из всех, кого Фрэнк когда-либо знал, и его это немножко пугало. Даже женщины, с которыми он встречался в Вашингтоне, в том числе Джуди, по сравнению с ней выглядели невзрачными. Но это превращение казалось таким естественным и быстрым, что оно привлекало, а не отталкивало. Пояс, чулки, комбинация, блузка, юбка, жакет, шляпка, шпильки, макияж, каблуки, пальто, корсаж, перчатки – все это она проделывала на автомате, при этом обычно разговаривая, и вот она была готова, и они могли идти. Он предположил, что соответствующий процесс раздевания пройдет так же легко, хотя в его присутствии она пока этим не занималась. Мысли об этом увлекали и возбуждали его. Она одолела своих родителей, и когда Фрэнк сказал ее отцу, что собирается жениться на ней, тот ответил:
– В таком случае, min kjære gutt[91], тебе не помешает хорошая работа с четкой перспективой повышения.
Помолчав, Фрэнк сказал:
– Я понимаю, что на Хильди уйдет немало денег, сэр.
Он надеялся, что старик поймет его шутку.
– Ну, зато у нее крепкие зубы и отличное здоровье. Ни дня за всю жизнь не болела, – сказал тот.
Фрэнк подумал, что Ларс Бергстром отлично поладит с Уолтером.
Розанна оказалась более подозрительной, чем остальные родители. Держалась холодно, когда Хильди – Андреа – Энди – только вышла из машины, и выражение ее лица еще долго не смягчалось. Но Энди и с этим справилась. Когда Розанна встала и пошла на кухню за чайником, Энди последовала за ней, а потом, все обсудив, они вышли, и Розанна несла чайник, а Энди пирог. Вошедшая через заднюю дверь Клэр уцепилась за юбку Энди. Поставив угощение на стол, Энди сказала Клэр:
– Идем со мной, солнышко. Я тебе кое-что привезла.
Они вышли через переднюю дверь. Вернулась Клэр с двумя филигранными серебряными заколками в форме бантиков в руках. Она показала их Розанне, а та сказала:
– Ну, может, хоть они не дадут волосам закрывать твое лицо, Клэр. Честное слово, Андреа, у нее волосы как будто растут во все стороны. Их и на две секунды нормально не уложишь.
Даже в своей шикарной одежде Энди прекрасно вписывалась в гостиную фермерского дома. Расслабленно откинувшись на спинку дивана, она провела рукой по вязаному покрывалу Розанны, восхитилась видом из окна, сказала, что кукуруза выше, чем она когда-либо видела.
– Это вы о ценах? – спросил Уолтер, и она кивнула.
Когда Фрэнк отнес ее сумку в старую спальню Лиллиан, она воскликнула:
– Как мило! – вместо того чтобы ужаснуться обилию розового. Она с восторгом осмотрела книжную полку Генри и сказала:
– Назови, какую книгу тебе очень хочется.
– «Illusions perdues»[92], – ответил Генри. – По-французски.
– Это, наверное, очень дорого, – сказала Розанна.
– Книги всегда дорогие, – сказал Фрэнк.
Вся семья полюбила ее и считала, что Фрэнк выиграл приз. Фрэнк наблюдал за тем, как она очаровывала всю его родню, и прекрасно понимал, что, по мнению самой Энди, приз – это он. Однако это не только льстило ему и развлекало его, но также очаровывало и соблазняло. В женщине должна быть загадка, и большинство женщин, которых он знал, пытались это в себе культивировать, но Энди была поистине загадочной, как могло быть, только если ты знал кого-то девушкой, а теперь встретил взрослой женщиной. Он скучал по той, кем она была, и поэтому любил ее. Он восхищался тем, кем она стала, и за это тоже ее любил.
Нельзя сказать, что Розанне понравилось готовить обед на двадцать три человека на День благодарения (индейка, жаркое из ребрышек и утка, которую принесла бабушка Мэри; десять фунтов картофельного пюре, и этого было мало; пять пирогов; сладкий картофель; больше начинки, чем нужно; вся брюссельская капуста, которая еще оставалась в огороде, хотя она особенно была хороша после первых заморозков). К тому же Лиллиан никак не могла управиться с детьми, которые вечно путались под ногами, хотя они, конечно, были милые. Генри разглядывал блюда с едой так, будто ему предлагали съесть сбитого машиной зверя, по крайней мере до тех пор, пока не подали пироги, а Клэр почему-то разревелась, и
