и его родителям, но позже она рассказала мне правду. – Энди взяла его за руку. – Дорогой, мне нравился Лоуренс, но ты любил его сильнее всех. – Потом добавила: – Я думала, может, в армии у тебя появится какой-нибудь такой же близкий друг.
Когда несколько часов спустя их разбудила разыгравшаяся гроза, она лежала на спине, укрытая лишь наполовину, а Фрэнк прижался к ней, зарывшись лицом ей в волосы. Видимо, его разбудил раскат грома, но когда вспыхнула молния, первым, на что он обратил внимание, был аромат, исходивший от Энди, – сочетание сна и духов «L’Air du Temps», которые он подарил ей на День святого Валентина. В тот момент она повернулась к нему, и ее гладкое тело в его объятиях едва ли не сбило его с толку. Он целовал ее шею, волосы, голову за ушами, изгиб ее плеч, везде. Он спустил бретельки ее ночной рубашки с плеч, а она тем временем освободила его член из-под эластичной ткани боксерских трусов. Он сгорал от нетерпения, желая оказаться внутри нее – Андреа, Энди, Хильди, этой женщины, той девушки. В кои-то веки его не нужно было подбадривать или убеждать. Что это? Чем бы это ни было, каким облегчением было просто желать ее, находить ее плоть, и ее запах, и волну ее волос, и звук ее голоса неотразимо притягательными, сначала спереди, как обычно, а потом еще раз, сзади. К этому она была не совсем готова, но сочла восхитительным. Они не спали до самого будильника, а когда Фрэнк выключил его, Энди сказала:
– Надо же, о таком мне родители не рассказывали.
– О чем? – спросил Фрэнк.
– О том, что можно лечь в кровать замужней, а потом как будто снова выйти замуж.
После этого они встали и приступили к своим обычным делам, но, как будто по общему согласию, не стали говорить ни о чем практическом, не строили никаких планов. Они как будто снова стали незнакомцами, и ничего более романтичного с Фрэнком никогда не случалось.
Джеймс Хаггард Апджон и его жена, Фрэнсис Трэверс Апджон, приветствовали гостей в музее искусств «Метрополитен», когда Фрэнк впервые увидел их. Фрэнк стоял позади Энди, которая одолжила у знакомой в «Бергдорфс» платье от Диор. Сам Фрэнк был одет в смокинг и, глядя на Джима Апджона, подумал, что надевать его теперь придется часто. Коктейльную вечеринку устроили в честь открытия самой крупной со времен войны выставки греческого и римского искусства. От Джеймса Апджона Энди отделяло три человека. Два. Один. Энди протянула руку, и Апджон отвернулся от пожилой дамы, с которой разговаривал, и поднял голову.
– Мистер Апджон, – сказала Энди. – Благодарю вас. Приятно с вами познакомиться.
За то время, что понадобилось Энди на улыбку, на профессионально добродушном лице Апджона отразилось по очереди смятение, удивление, удовольствие.
– Благодарю вас за визит, – ответил он. – Уверен, мы раньше не встречались.
Фрэнсис Трэверс Апджон повернула голову вправо.
– Конечно, нет, – сказала Энди. – Мы недавно переехали в город. Я Андреа Лэнгдон, а это мой муж Фрэнк.
Фрэнк протянул руку. Рукопожатие Апджона было кратким и мужественным – вверх, вниз, на этом все. Он едва заметно поклонился. За полсекунды своего существования это лестное движение дало понять, что Энди, а значит и Фрэнк, могут рассчитывать на более близкое знакомство с Джеймсом Хаггардом Апджоном, эсквайром. Фрэнк не мог не испытывать особенной радости, когда очередь двинулась дальше.
Вестибюль «Метрополитену», украшенный копиями различных знаменитых древних статуй (Фрэнк узнал «Нику Самофракийскую» и «Лаокоона»), сильно отличался от Флорал-Парк, но после того как Артур обеспечил им приглашения, Фрэнк исходил весь музей вдоль и поперек. Он запомнил названия картин и имена художников (Рафаэль, Пикассо, Майоль), чтобы хотя бы сделать вид, что знаком с их работами. Он не так уж плохо разбирался в искусстве – стоя напротив обнаженной натуры Майоля рядом с копией статуи Афродиты, он так заинтересовался их схожими чертами, что когда рядом возник Джим Апджон и заговорил с ним, Фрэнк слегка вздрогнул. Апджон предложил ему сигарету.
– Не курю, – сказал Фрэнк. – Но спасибо.
– Кто вы такие? – спросил Апджон. – Я вас раньше не видел.
– Так, деревенщина, – ответил Фрэнк. – Недавно переехали в большой город.
– Как вы попали на эту вечеринку? – Он спросил это не подозрительным тоном, а с настоящим любопытством, будто ребенок. Фрэнк готов был съесть свою шляпу, что этот тип не шпион.
– Андреа всех знает, – сказал он.
– Я бы хотел, чтобы она узнала меня.
– Все так говорят, – сказал Фрэнк. – Спасибо, что так прямо выразили свои намерения.
Апджон улыбнулся.
– Это не мои намерения. Миссис Апджон за этим следит. Но когда в скучном городе, полном скучных людей, появляются новые лица, невозможно не радоваться хотя бы чуть-чуть.
– Мы все еще в Де-Мойне?
– Даже Нью-Йорк превращается в маленький городок, если вокруг всего четыре сотни респектабельных людей, половина из которых на тебя злится.
– Не верится, что вы могли кого-то обидеть, – сказал Фрэнк.
– Нет, но у меня много родни.
После коктейлей, когда начались танцы, Апджон дважды прерывал Фрэнка и Энди. Фрэнк решительно пригласил Фрэнсис на танец и так хорошо вел и кружил ее по комнате, что, когда музыка остановилась, она пожала ему руку.
Фрэнк доложил Артуру, что вышел на связь и что Апджон непременно приударит за Энди еще до конца месяца.
– Считай это своим патриотическим долгом, – сказал Артур.
– Постараюсь, – ответил Фрэнк.
Но в их следующую встречу на открытии галереи две недели спустя Апджон последовал за Фрэнком, который вышел на улицу глотнуть воздуха, и
