Эберлинг неожиданно расхохотался. Это был неприятный, горький смех. Власову почему-то пришло в голову, что так мог бы смеяться круглый сирота, которому сверстник угрожает чем-нибудь вроде "твоей маме скажу".
- Ох, извини! - Хайнц смахнул мизинцем выкатившуюся слезинку. - Ты честный служака, Фриц. Дружба дружбой, но работа важнее, не так ли?
- Будь любезен, не называй меня Фрицем, - ощетинился Власов, - ты прекрасно знаешь, что я не люблю это сокращение, - хотя Андрей Андреевич Власов и уступил просьбам жены назвать сына в честь деда по материнской линии, слово "фриц" до конца жизни осталось для бывшего советского генерала ругательным, и Власова-младшего он звал кратким именем лишь тогда, когда бывал им недоволен.
- Ладно, извини. А насчёт алкоголя - докладывай, если считаешь нужным. С этого задания шеф меня всё равно не снимет. Но вообще-то я, возможно, и сам оставлю службу. Похоже, я устал.
- Это твоё право, - сухо сказал Фридрих. Ему не понравился тон Хайнца.
- Я ещё ничего не решил, - торопливо добавил Эберлинг. - Но мне не нравится, когда мой друг угрожает мне подставой.
- Подставой? - Власов приподнял бровь. - Подставляет всех тот, кто нарушает правила! Это ты подставляешь нашу работу, Управление - ради вот этой дряни, - он с отвращением показал на пустой графин. - Ты подставляешь и меня, кстати.
- Давай обойдёмся без пафоса. Я себя контролирую, - заявил Хайнц. - Это у тебя идиосинкразия на вид рюмки. Если бы я и в самом деле страдал алкоголизмом, я пил бы один.
- Откуда мне знать? Может быть, ты так и поступаешь, - ответил Фридрих.
Официант принёс два запотевших лафитника с мутной жидкостью внутри.
- Значит, не хочешь? - спросил Хайнц у Власова, и, не дожидаясь очевидного ответа, опрокинул один лафитничек. - Уфффф, хорошая штука! Сразу прочищает мозги... Кстати, - оживился он, - у меня идея. Почему собственно, мы думаем, что речь идёт о визите в Москву?
- А куда же ещё? - не понял Власов.
- Вот-вот... - Эберлинга заметно повело, но его речь всё ещё оставалась чёткой и ясной. - Куда же ещё? Вся российская политика делается в Москве, это же так очевидно. А ведь в этой стране есть один город, который представляет отдельный интерес... именно для наших правых.
- Понимаю, - Власов подался чуть вперёд. - По-моему, ты слишком долго работал по Бургу, чтобы быть объективным. Хотя... - он задумался, прикидывая обстоятельства. - В самом деле, у нас нет оснований полагать, что визит большого человека запланирован именно в Москву. То есть да, ты прав, это всем кажется очевидным... потому что "визит в Россию" и "визит в Москву" - это, по сути, одно и то же. Но если речь идёт о правом политике...
- Да, именно, - оживился Хайнц. - Учитывая подвешенный статус Петербурга... и настроения среди бургской элиты... тут есть варианты.
Детали картинки в голове Власова сложились вместе.
- Та-ак, - медленно сказал он. - Помнится, ты мне что-то говорил о Рифеншталь-фонде... Нам что-нибудь известно о контактах Рифеншталь-фонда и лихачевского кружка в целом с нашими правыми политиками?
- Известно кое-что, - признал Эберлинг. Вид у него был странноватый: казалось, у Хайнца разъехались глаза и он никак не может вернуть их на место. - Как-никак, Фрау состоит во всех правых организациях, сколько их есть. Ну или, по крайней мере, числится. Ее политическую программу ты, кажется, знаешь.
- Смотрел в базе... Насколько я помню - отделение Петербурга и построение "истинно-германского государства". Или "истинно-немецкого"? Они ведь, кажется, не считают это слово оскорбительным? И сотрудничают с юде. В общем, какая-то каша.
- Я ими занимался подробно. Идеология у них довольно сложная. К тому же Лихачёв - это такой непростой тип... Так вот. По последним сведениям, совсем недавно он начал проповедовать немедленное отделение Петербурга от России любой ценой. Включая временное вхождение в состав Райха.
- Временное вхождение? - усмехнулся Фридрих. - Они там, похоже, и в самом деле сумасшедшие.
- О, тут у него очередной мозговой выверт. Они в последнее время вбили себе в голову, что Райх нежизнеспособен и обречён погибнуть. Россию же ждёт, по их мнению, "торжество азиатской стихии" - эти слова Эберлинг произнёс по-русски. - Петербургу же суждено остаться ковчегом истинного германского духа... или колыбелью, не помню, как там у них в точности...
- Когда я слышу слово "дух", у меня рука тянется к таблетке от головной боли, - проворчал Власов.
- А на меня такие разговоры действуют как снотворное. Мне тут пришлось читать последнюю книгу Лихачёва, - Хайнц снова скосил глаза: казалось, он что-то высматривает за спиной Власова. - "Метанарратив германского семиозиса в топике ингерманландского ландшафта"... Или "ландшафта в контексте семиозиса". Чёрт, специально заучивал название...
- Это про что? - без интереса спросил Власов.
- Как всегда, про политику... Этот тип придумал остроумный способ протаскивать свои идейки. Пишет политические тексты под видом науки. Между прочим, российское правительство оказывает финансовую поддержку издательствам, издающим учёные труды. Так что издавать Лихачёва, может, даже выгодно... Выпью, кстати, за науку, - Эберлинг осторожно взял второй лафитник и опрокинул внутрь. - Уффф! Замечательная штука. Кстати, хреновуха весьма полезна. Она, видишь ли, вызывает нечто вроде лёгкого ожога гортани. Это стимулирует выработку особого рода белков, предназначенных для заживления ожога. Но они же оказывают общеукрепляющее воздействие на организм... Всё взаимосвязано, Фридрих! Всё взаимосвязано!
Власов понял, что его друг пьян. Хайнц всё ещё пытался поддерживать осмысленный разговор, но ему это удавалось всё хуже.
- А теперь вообрази, - тараторил Эберлинг, - некий германский политик первого ряда из правого крыла НСДАП неожиданно посещает Санкт-Петербург! И делает там заявление. Какое? Ну, например... Например, озвучивает идею референдума о вхождении Бурга в состав Райха в качестве независимой земли. Мосюк, конечно, лезет на стенку. "Ингермандландцы" становятся единственной договороспособной силой. Левые политики воют. А наш дорогой Райхспрезидент оказывается в крайне неудобном положении: любое решение будет выглядеть слабым. Скверный сценарий, скажешь? И я скажу, что скверный. Но технически вполне осуществимый... А я ведь говорил шефу... Если кто-то из этих ослов... - Хайнц, не договорив, поднялся. - Извини, у меня опять это самое... я сейчас... подож-жди... - он поднялся, и, пошатываясь, направился к выходу.
Власов с сожалением посмотрел ему вслед. Было понятно, что Эберлинг сильно превысил приемлемую для нормального дойча дозу алкоголя, и сейчас будет отсиживаться в туалете, облегчая желудок и глотая таблетки... если они у него есть. Сам Фридрих был довольно устойчив к опьянению - судя по результатам алкопробы, обязательной для сотрудников Управления, он унаследовал от отца славянские гены, отвечающие избыточную выработку алкогольдегидрогеназы. Но при всём том Власов не употреблял алкоголя, приняв принципиальное решение в семнадцатилетнем возрасте. А вот с Хайнцем что-то очень сильно не в порядке...
Фридрих заставил себя выкинуть из головы мысли о проблемах друга и постарался переключиться в рабочий режим. Итак, допустим, некий правый политик первого уровня оказывает публичную поддержку бургским сепаратистам. Вопрос только в том, кто из правых политиков осмелится на такой ход. Потому что он означает объявление войны лично Райхспрезиденту Вальтеру Шуку. Который, при всём своём либерализме, подобного не простит никому и никогда. Такое может сделать только человек, готовый к открытой конфронтации...
В кармане завибрировал целленхёрер. Власов потянулся было к аппаратику, но вовремя разобрал, что это морзянка.
Сообщение было коротким. "РАСПЛАТИСЬ. ВЫЙДИ. ХАЙНЦ".
Следующие десять минут ушли на оплату счёта и сборы. На сей раз в гардеробной народу было немного. Облачаясь в куртку, Власов краем глаза заметил чей-то знакомый профиль, но не успел понять, чей. Интуиция промолчала - видимо, ничего интересного.
Эберлинга на улице не было. Власов прошёл немного по Старому Арбату, ожидая какого-нибудь сигнала. Наконец, целленхёрер подал признаки жизни - на этот раз самым обычным звонком.
- За тобой хвост, - тихо прошелестело в трубке. - Иди к "Праге" и сворачивай в первый переулок справа. Дверь с зелёным фонарём. Открывается внутрь, - в трубке зачастили гудки.
Власов чуть ускорил шаги, постепенно прижимаясь к правой стороне улицы. Незаметно нырнуть в переулок было совсем несложно. Тут же он увидел зелёный фонарь над крохотным крылечком с изящными чугунными перильцами. Власов вбежал по ступенькам, толкнул дверь на себя и проник внутрь. Тихонько щёлкнул замочек.
За дверью стоял Хайнц - напряжённый, собранный, и на вид совершенно трезвый. Он молча взял Власова за руку и быстро провёл через тёмную лестничную клетку к маленькой стеклянной двери, освещённой изнутри.
