кое-что передать! — усмехнувшись, сказал ди Лацио, вытянул руку в сторону де Грассо и нажал на курок.
Громыхнуло. Тело полоснуло болью.
Джулиано схватился за бок и сильно пригнулся, стремясь разглядеть двор через завесу порохового дыма. Пальцы ощутили рваные обрывки колета и липкую горячую влагу. Хвала всевышнему, пуля прошла по касательной, и кишки пока не собирались растекаться по бриджам, а рёбра не торчали развороченной розочкой.
Справа в воздухе промелькнула неясная тень. Валентино странно дёрнулся и повалился на землю.
Когда пороховой дым развеялся, Джулиано опасливо приблизился к земляничному дереву, где среди жухлых алых ягод, поверх подбитого светлым мехом короткого плаща, похожего сейчас на распахнутые крылья ангела, распростёрся Валентино. Его голова была повёрнута насторону. Из пробитого виска на затылок тонкой струйкой сочилась густая патока крови, стекая по золотисто-медовым прядям — так похожим на волосы сестры. Рядом лежал увесистый осколок гранита, испачканный в тёмной руде. Ни у кого не вызывало сомнений, что ди Лацио приложили по голове именно этим снарядом.
Джованни и сутулого наёмника нигде не было видно.
— Дружище, ты живой? — спросил подбежавший де Брамини, вытирая карминовый бисер, проступавший из тонкого пореза на щеке, разодранным рукавом дублета.
Джулиано рассеянно кивнул, разглядывая поверженного врага.
— Хорошо его Ваноццо приложил, — сказал Пьетро, пиная бесчувственного Валентино в бедро.
Из разваленного прохода в обеденную залу показался прихрамывающий силициец. Он мрачно оглядел двор и не спеша приковылял к приятелям. Его широкие бордовые штаны с левого бока потемнели от крови.
— Ультимо, проверь, дышит он там или мне придётся заказывать мессу за упокой его грешной души? — попросил Ваноццо, тяжело приваливаясь к пьедесталу обезглавленной женской статуи, задорно приподнявшей упитанную ляжку.
Джулиано склонился над телом Валентино, положив ладонь ему на грудь.
— Саттана его разберёт, — проворчал он растерянно.
— Пусти-ка, — низкорослый фехтовальщик оттеснил юношу в сторону и попытался нащупать яремную вену на шее ди Лацио.
Внезапно де Брамини как-то сразу расслабился и вытер замаранную кровью Валентино руку о светлый мех его плаща.
— Дьяболлова кошка! Кажется, он покойник, — тихо пробормотал Пьетро.
Джулиано рассеянно коснулся нательного креста:
— А другие раненые?
— Я своих добил, — сообщил довольный собой де Ори.
— Я тоже. И про оставшихся не забыл, — де Брамини со значением покосился на Джулиано. — Сутулый и Джованни сбежали. Они могут привести подмогу. Пора нам уносить ноги, — высказал общее желание Пьетро.
— А я тебе о чём говорил ещё полчаса назад?! Вот послушались бы меня и не погрязли в этом дерьме, — пробасил Ваноццо.
Пьетро отвёл глаза и досадливо поморщился. Как и всякий маленький, но гордый человек, он не любил, когда ему в открытую указывали на его просчёты.
Глава 67. Разборчивые исчадья
Чтобы не привлекать ненужного внимания праздных горожан к своим окровавленным одеждам, наши герои теперь перемещались по Конту, всячески избегая центральных улиц и старательно обходя любое крупное скопление народа. Из-за этого им приходилось брести задними дворами, переулками и даже пару раз перелезать через высокую кованную ограду.
К сожалению, друзьям так и не удалось остаться полностью незамеченными. Четверка городских стражников, важно прохаживающихся на перекрестье Дель Бабуино и Ткацкой улицы, завидев окровавленную троицу, решительно двинулась к ним навстречу.
Поняв, что запахло жареным, Пьетро сделал ловкий разворот на пятке и, подхватив друзей под руки, быстро потащил их в ближайший переулок. Стоило приятелям скрыться за угол, как они бросились бежать со всех ног и остановились только тогда, когда оказались на соседней пустой улочке.
Отдышавшись, компания последовала дальше. Благо заброшенный особняк, где произошло смертоубийство, располагался не слишком далеко от снимаемого барбьери помещения, и спустя около четверти часа израненная троица достигла улицы, на которой находилась мастерская их приятеля.
Ранние зимние сумерки уже растеклись по Конту вместе с промозглой сыростью, тянущей от реки. Во многих окнах подрагивали язычки масляных ламп и свечей. Дым из тысяч очагов поднимался к бледной луне и окутывал её плотным коконом тёплого дыхания большого города.
В халупе Суслика огня не горело. Тёмное окно таращилось на пришедших выбитыми провалами не вставленных вовремя стёкол. Пьетро резко и сильно постучал в хлипкую белёную дверь. Прислушался. Постучал ещё раз.
Теперь друзьям показалось, что за белыми рассохшимися досками кто-то не то пискнул, не то зевнул.
— Опять, наверное, принял на грудь и дрыхнет, — проворчал Пьетро, сильнее надавливая крепким плечом на слабую преграду.
Дверь с протяжным скрипом медленно растворилась, пропуская в комнату истончающийся вечерний свет. В дальнем углу что-то негромко звякнуло и словно бы заскребло маленькими острыми коготками по полу.
— Спермофилус, ты тут? — спросил де Брамини, осторожно заглядывая в помещение.
— Ы-ы-ы, — послышалось из того же угла.
— Темно, как в преисподней, — проворчал Ваноццо.
— Ультимо, посмотри за печью, там должен быть трут и огниво, — попросил Пьетро, медленно идя на голос.
Под ногами что-то хрустело и лопалось. От густого сернистого духа щекотало в носу. Впотьмах Джулиано с трудом нащупал искомое и маленький огарок жировой свечки. Трут — кусочек сухого хлопкового полотна — занялся с пятого удара кресалом о кремень. Подрагивающий огонёк, прикрываемый длинными ладонями юноши, лениво перекинулся на фитиль. Комната озарилась слабым тёплым светом. Его лучи, отогнав мрак, обнажили перед тремя приятелями страшную картинку разгрома.
Вся немудрёная утварь Суслика пребывала в полнейшем беспорядке: упавшие медные тазы, инструменты и ковшики горой громоздились у грязно-серой стены; опрокинутое кресло валялось рядом с широким столом, на котором лежало несколько закопчённых реторт, колб с мутным содержимым и расколотых змеевиков. Столешницу испещрили неровные ожоги и подпалины, тёмные пятна, похожие на кровь, диагонально тянулись через её центр. На полу то тут, то там проступали едко-пахнущие лужицы, валялись разноцветные осколки разбросанных пузырьков, битые склянки. Пухлый ворох исписанной бумаги и скомканных черновиков занимал всё свободное пространство под столом. Опрокинутая масляная лампа, сделанная из глиняного черепка, лежала рядом. Лужица жира под ней уже побелела. Чудо, что светильник упал не на бумагу, а на грязный камень, и фитиль потух, иначе не миновать бы большой беды всему кварталу.
В углу сидел пухлый испуганный мужчина, связанный по рукам и ногам. Мужчина имел весьма состоятельный вид. Его гречишный бархатный камзол был украшен золотым шитьём, а на плечах громоздился короткий плащ на куньем меху. Связанный что-то промычал вошедшим, но слов этих никто не разобрал из-за грязной тряпки, затыкавшей его большой, перекошенный от страха рот.
Пьетро первым подошёл к пленнику, склонился над ним и помог освободиться от спутывающих тело верёвок. Круглое лицо мужчины, запачканное сажей, выражало животный ужас. Маленькие свинячьи глазки человека лезли от страха из
