же мы тогда натерпелись!
Рассказчик неодобрительно поджал губы, а остальные осуждающе зашикали на юношу.
— Нас осенью тоже потряхивало, не то чтобы сильно, но пару мостов пришлось чинить и кое-что ещё по мелочи, — со знанием дела сообщил клерк.
Пилигрим, очевидно, не любивший, когда его перебивают, нахмурился и почесал за ухом:
— Так вот, довелось нам узреть и чёрное солнце, и кровавую луну…
— Ага, — поддакнул юнец, — а помните, как брат Игнациус тогда выть начал, потому что дурных грибов в лесу откушал? Пена ещё такая на губах у него зелёная появилась, а мы подумали, что энто его лика́нтроп по дороге где-то покусал, и он сейчас тоже как обратится в енту чуду-юду… Дубьём его побить собирались. Цельную ночь потом всем скитом по полям ловили…
Один из паломников вызывающе сложил руки на широкой груди, а прочие стали виновато отводить от него глаза. Седой рассказчик досадливо потёр занывшее враз плечо.
— Чёрное солнце — то не диво, — вмешался в беседу какой-то учёный муж в короткой, залатанной на рукавах мантии. Два маленьких стёклышка блеснули на его кривом носу, — сей небесный феномен прозывается солнечным затмением, и случается он довольно часто. Что же касается красного оттенка спутницы нашей планеты, здесь тоже есть простое научное объяснение…
Его соседи предупреждающе закашляли, и учёный недовольно умолк, не докончив рассказа.
— Так вот, о чём бишь я? — снова начал седой пилигрим, почёсывая впалую грудь.
— О приметах апокалипсиса, — услужливо напомнил тощий клерк.
Паломник протянул озябшие руки к огню и продолжил:
— Случилось нам провести некоторое время в святой обители по соседству с одним процветающим городком в Веригии. И в граде том был некий сапожник, который преставился аккурат накануне дня Всех Святых.
— Так энто ему зять долг тогда возвернул, и он лишнего хватанул на радостях, — брякнул юноша, ухмыляясь во весь рот, — вот и не вынесла душа удвоенной неземной благодати.
— А не пора ли тебе спать, брат Деметрий? — вкрадчиво уточнил Игнациус. — Я тебя с первым лучиком завтра в дорогу подыму.
— Успею ещё, — беспечно отмахнулся парнишка, на всякий случай подальше отодвигаясь от дородного Игнациуса.
— Преставился, значится, сапожник в указанный день, — хмуро повторил рассказчик, — похоронили его, мессу справили. Всё честь по чести. Только стал народец замечать, что по соседним домам пошло странное поветрие: детишки хворые, да бабы вялые. Тут ещё дочь у мельничихи запропала — девица на выданье…
— Так известное же дело, куда она задевалася, — хихикнул прагматичный Деметрий, — с заезжим музыкантишкой в бега подалась.
Брат Игнациус отвесил болтуну крепкий подзатыльник, парнишка замолчал, недовольно потирая ушибленное место, и сдвинулся ещё дальше от братьев, так что почти коснулся плечом Джулиано, задумчиво глядящего на огонь.
— Пропала, в общем, девочка, — подытожил седой рассказчик, — и решили горожане открыть могилку сапожника, потому как надумали, что он и есть тот упырь, который по ночам кровь человечью пользует. Раскопали яму. Раскрыли гроб. А в нём сапожник — свеженький, чуть ли не румяный — точно вчера закопали. Хотя и времени с его похорон миновало преизрядно. А ему хоть бы хны! Ну, как есть вупырь!
Рассказчик сделал театральную паузу, втянув голову в плечи и вскинув перед собой растопыренные ладони со скрюченными пальцами. Собравшиеся вокруг жаровни вздрогнули и дружно осенили себя крестом. Деметрий открыл было рот, но, заметив, как брат Игнациус потирает увесистый кулак, стушевался и передумал говорить.
— Выволокли монахи кровопийцу того из земли, чтобы посмотреть, что с ним сделается под божьим солнышком. А ему что об стенку горох — не делается ничего с выродком окаянным. Шесть дней пролежал, на седьмой аббат местный велел сжечь тело упыря и развеять пепел по ветру.
— Так чего ему сделается-то на том солнышке, — всё-таки не утерпел Деметрий, — ежели тогда, почитай, самая серёдка лютой зимы была и в Веригии снега по колено!
— Сам теперь рассказывай, коли такой умный, — недовольно проворчал седобородый, расправляя одеяло, — ишь, разболтался. Никакого почтения к старшим. Мало я тебя, негодника, розгами сёк, мало!
Между сидевших у огня прошёлся недовольный ропот. Деметрий получил несколько ощутимых тычков в спину и от греха подальше совсем прижался к боку де Грассо.
— Ну что вы, брат Себастьян, разве ж я умею так складно всё излагать, как вы то делаете? — заискивающе начал парнишка. — Доскажите уж, сделайте милость.
— Ладно, только, чур, теперь молчок! Услышу хоть слово — и баста, вот те крест.
Деметрий согласно кивнул и изобразил руками характерные жесты: словно он зашивает свой рот суровой ниткой.
— Итак, монахи развеяли поганую золу над рекою, да только это не помогло, — продолжил рассказчик, подпустив немного мистической жути в голос, — люди в городишке продолжали исчезать. Тогда аббат вспомнил, что тот мертвец прежде долгое время жил при дворе вдовствующей графини Эльжбе́тты Батто́, чей замок находился неподалёку. Аббат отписал в столицу Веригии, чтобы государь непременно прислал к ним премудрого дознатчика, дабы он-де в скорейшие сроки разобрался со всем этим непотребством. Через некоторое время прибыл в графство сановник со свитою числом в сорок душ. Все при параде, с бердышами да с пищалями. Расположились они в замке у той женщины и стали дознания чинить. И вышло тут, что графиня на деле давно уже не добрая истианка, а ведьмища поганая, которая детей да девиц по соседним деревням промышляла, чтобы купаться в их невинной крови и тем самым преумножать свою красоту и молодость.
— Сколько лет было графине? — уточнил мужчина в очках.
— Четвёртый или пятый десяток, не помню уж, — задумчиво пробормотал Себастьян.
— Ха, — рассмеялся учёный муж, — разве это возраст для благородных сеньор? Не мудрено высокородной бездельнице молодо выглядеть и в пятьдесят. Какие у неё заботы: спи, кушай, гуляй и отдыхай. С чего бы тут подурнеть лицом?
— Сановник поначалу тоже так решил, — согласился Себастьян, — но потом начал слуг с пристрастием расспрашивать, косточки да черепки детские в подвале замка нашёл. Аббата из монастыря позвали, и тот подтвердил, что сие всё следы паскудного языческого обряда, целью коего является обретение силы отверженных богов и их проклятой Искры, дарующей бессмертие.
— Сожгли ту ведьму? — уточнил Джулиано, заинтересовавшийся рассказом пилигрима.
— Э-э, где там, — отмахнулся седой паломник, — в башне заперли до особого распоряжения архиепископа Веригии. Будет, говорят, сидеть, покамест тайну бессмертия не раскроет.
— Эх, да не так же всё было-то, брат Себастьян! — воскликнул Деметрий, которого во время рассказа седого пилигрима так и распирало от едва сдерживаемого потока истин. — Оговорили бедную женщину. Вдовица она, но денег у неё куры не клюют. Да и чего уж греха таить — не дурна собой
