Дома Ксения сказала в ярости: «Ну что, прокукарекал, петух! А обо мне ты подумал? Как мне этот твой бред может напортить, подумал? Петух!»
Годы, многие годы прошли, а он не забыл эти слова. Врезались.
III
В поезде Баконин почувствовал, что проголодался. Время позднее, магазины, даже дежурные, уже закрыты, наверняка закрыт и буфет в гостинице, и, сойдя на перроне Ручьева-Центрального, Баконин решил попытать счастье в ресторане вокзала. В ресторан в эту пору тоже уже не пускают, но есть шанс пройти со служебного хода и попросить продать что-нибудь такое, что можно захватить в гостиницу. В командировку и вообще в любую поездку Баконин непременно брал пачку чая, железную эмалированную кружку и нехитрый электрокипятильник-спираль. Предвкушая, как в номере гостиницы он заварит чай, как поужинает в свое удовольствие, Баконин пошел по перрону. Служебная дверь в ресторан была в торце здания вокзала. Подойдя к углу его, Баконин услышал громкий в тишине позднего вечера хлесткий стук дверцы автомашины, а когда повернул за угол, увидел откатившую черную «Волгу» и идущего ему навстречу начальника дороги. Пожалуй, это не было большой неожиданностью: Баконин знал, что Глеб Андреевич в Ручьеве и что его салон-вагон стоит в тупике неподалеку от перрона Ручьева-Центрального.
Пожелай Баконин, он, конечно, не упустил бы возможности воспользоваться пребыванием Глеба Андреевича здесь, в Ручьеве. Переговорить было бы о чем. Но в том-то и дело, что Баконина не тянуло на такую встречу. Хуже — она была бы неприятна ему. Оправдывал себя: приехал по личным делам, за счет отпуска.
Ему не доставили удовольствия те секунды, когда он стоял в ожидании молча приближающегося начальника дороги. Возможно, тот сразу узнал его, а возможно, нет. Во всяком случае было бы глупо, не дожидаясь, юркнуть в дверь ресторана.
— Уж не подкарауливаешь ли? — полушутя сказал Глеб Андреевич, подавая руку.
Раз уж встретились, надо использовать случай:
— Угадали, Глеб Андреевич, подкарауливаю.
— Я слышал, что ты в Ручьеве, — на Баконина чуть пахнуло коньяком. — Пошли ко мне в вагон. — Добавил ободряюще и повелительно вместе: — Пошли, Миша, пошли!
Глеб Андреевич приехал из-за города. Под вечер генеральный пригласил его и секретаря обкома на одну из баз отдыха химиков — Дом рыбака. На базе было прелестно: тишина — в будний день база пустовала, — густые запахи весеннего леса, горьковатый душок баньки, дымящейся на берегу озера, еще не успевшего поглотить синий, губчатый, затененный деревьями лед, аромат ухи, идущий из открытого окна квартиры коменданта.
Прежде чем забраться в баню, посостязались в колке дров. Как ни взопрели секретарь обкома и Глеб Андреевич, а за генеральным угнаться не смогли.
— Небось каждый день сюда ездишь, тренируешься, — бросил секретарь обкома.
— Ага. Отсюда и комбинатом руковожу.
За уху взялись в столовой, стилизованной под старинный деревенский быт.
— Богатый народ — химики, — продолжал подзуживать секретарь обкома.
— Какое ж богатство: из деревянных мисок деревянными ложками хлебаем, — отшучивался генеральный.
Как ни балагурили, а в конце концов свернули на деловой разговор.
Средне-Восточная дорога простиралась широко — с пятью обкомами партии связан ее начальник. Привык. Глеб Андреевич отметил, что его опасения за судьбу ручьевского нода все более подтверждаются. Вот-вот будет издан документ о строительстве нового промышленного гиганта, ручьевцам подвалит работы, а в обкоме сложилось мнение, что Виталий Степанович Веденеев сдает. Боязлив, осторожен чрезмерно. Память поослабла. Говорить стал много. На летучках людей по полтора-два часа держит. Когда уходит в отпуск, в аппарате отделения шутят: по одной путевке всем миром отдохнем… Сейчас секретарь обкома отметил с беспокойством, что все чувствительнее сказывается слабая оснащенность Ручьевского отделения. Глеб Андреевич назвал сумму, которая давно испрошена в министерстве управления дороги на техническое развитие отделения, перечислил письма, докладные, посланные им туда же… К счастью, мог сообщить, что в Москву поедет главный инженер отделения Зорова: попытается выбить деньги на механизированную горку.
Он не валил вину на ручьевского нода. Старался обходить его фамилию. Поговорят в обкоме и уймутся, а Веденеев останется на месте. Справедливо ли: министерство не отпускает средств, а нода хотят убрать. Да и привык к Веденееву Глеб Андреевич. А возраст… Что ж, зато опыт. Каков-то будет новый и каково-то будет с новым? Тем более если… Глеб Андреевич не располагал определенными сведениями, что нодом в Ручьеве хотели бы видеть именно Баконина, но знал, как ценят того в обкоме.
Впрочем, знал Глеб Андреевич и другое: в министерстве могут не поддержать эту кандидатуру. Там многие разделяют трезвые суждения начальника Средне-Восточной: есть за Бакониным карьеристские замашки, есть и авантюристический душок… Вот только Долгушин — он о Баконине своего мнения. Да и приятели почти.
Будто подогревая размышления Глеба Андреевича, секретарь обкома сказал:
— Мехгорка, бесспорно, нужна. Но как не вспомнить Баконина. Он и без нее будь здоров как ворочал. В средствах, правда, не стеснялся. Отчаянная голова. Атаман! И честолюбив, чертяка. Дери с меня три шкуры, но чтобы все было мое: и победы, и поражения, и выговора, и морда в крови, и слава. Нелегко с таким работать, а жалеем, что отдали в другую область.
Что оставалось Глебу Андреевичу? Покашляв, подыграл секретарю:
— Способный командир. — Еще покашляв, добавил: — Главного инженера Веденеев себе ничего подобрал. Зорова. Она вроде… — приподнял руку, повертел пальцами, — компенсации за Баконина.
Он счел нужным упомянуть о Зоровой. Конечно, она — крайний случай. Лучше бы ничего не менять. Но если обкому так уж не по душе Веденеев, если — чтоб им! — заставят все-таки петь отходную по Виталию Степановичу, то почему бы не Зорова?
За столом вели беседу не хмельные, но перед отъездом Глеб Андреевич хватил еще. Посошок шибанул в голову. У вокзала Глеб Андреевич вышел из машины взгоряченный, молодо поднялся по лестнице к перрону и, узнав Баконина, подумал азартно: вот и кстати.
Кстати, потому что надо еще раз заглянуть в этого парня. Чем черт не шутит… И еще потому кстати, что спать не хотелось, и не велико преступление хлопнуть еще с кем-нибудь рюмку-другую.
Многое ставил Глеб Андреевич в вину Баконину. Да только одного ли его приходилось причесывать? И люди воспринимали правильно. Как заботу о них же воспринимали. А этот иной. Ну ладно что огрызается. В конце концов надоест, угомонится. Отчужденно держится, неприязни не таит. Не люб ему начальник дороги. Чем же?
Глеб Андреевич привычным движением руки коснулся выключателя, вспыхнувшие в салоне бра отразились глубоким светом в темной полированной мебели, в дубовой облицовке стен. Сдвигая шторы, Глеб Андреевич ходил от окна к окну. Шагов его не было слышно — пол застлан ковром.
Проводница, пожилая, опрятная женщина, накрыла ужин. Глеб Андреевич достал из холодильника бутылку водки, боржоми.
— Ну, так что ты меня поджидал? Или давай сначала…
Они выпили, закусили.
— Так что ты?
— Глеб Андреевич, почему вы не поддержали мою последнюю идею?
— Не поддержал?.. Ты что, не слышал, как я на селекторном?
— Но этим и ограничились.
— А что я, по-твоему, еще должен?
— Заставить нодов.
— Ишь ты, торопыга! Вон Готовский выдвинул такой аргумент, что тебе и крыть нечем.
— Если я прошу начать с моего отделения, значит, уверен. Что я, враг себе?
— Ты-то уверен… — Он подумал: небось уже видишь газету со статьей «По методу Баконина», но не сказал этого. — У каждого нода свои мотивы. Должен я изучить? Вот будет стопроцентная вера в успех, тогда заставлю.
— Не заставите вы.
Баконин замолчал.
— Чего ж ты? Давай дальше!
Баконин плеснул себе боржоми, отпил:
— Ну, скажете вы опять на селекторном или еще где-то, может, даже распоряжение какое-нибудь подпишете, а ноды будут гнуть свое. И вы никому за это хребет не сломаете.
— Ишь ты, за что ратуешь! Хребты ломать. Костоломный метод руководства. Чуть чего — снимать, выгонять. Так? А когда ты с Дворцом культуры накуролесил, снял я тебя? Мне шею намылили, а сделал я что с тобой? Или с жилыми домами твоя авантюра? Другие твои штучки? Когда ты Пирогову синекуру устроил, знаешь, сколько сигналов поступало? И в управление, и в партийные органы. И что, стал я тебе хребет ломать? Или Веденееву за то, что он покрывал твои художества? А если разобраться, с башмаком-то у Пирогова совсем скандальная история вышла. Я к нему отношусь хорошо, но после приказа министерства насчет этого… как его… Чистова получается, что Пирогов-то вон сколько лет захребетником у государства был.
