Торонтский кинофестиваль и там поиграть в такую игру: представлять ее всем как русскую актрису, которая не говорит по-английски; то есть поездка представляла собой для него – для них обоих – еще одну «возможность выйти на сцену». Кроме того, и Джек, и Клаудия очень хотели некоторое время пожить в нормальном большом городе (весьма естественное желание после нескольких лет, проведенных в Нью-Гэмпшире).
К удивлению Джека, Клаудия Эмме очень понравилась, наверное, потому, что у нее тоже были проблемы с весом, а еще потому, что, хотя Клаудия была красавица, сама она считала себя не бог весть чем. Последнее обстоятельство просто влюбило в нее Эмму. К тому же Эмма, вероятно, понимала, что роман Джека с Клаудией – дело временное.
Джек-то был не слишком уверен, что Клаудия искренне считает себя дурнушкой; он считал, что такое ее поведение – тоже игра, ведь Клаудия прекрасно знала, что нравится мужчинам, умело этим пользовалась и, конечно, не могла не заметить, как жадно Джек разглядывал ее полную фигуру. Еще она как-то услышала слова Джека в разговоре с Эммой по телефону – он сказал подруге, что поездка к ней в Айову – это «возможность пожить в мотелях».
– Что ты имеешь в виду? – спросила его Клаудия.
– Глядя на тебя, я думаю только о том, где ближайший мотель, – ответил Джек, ни секунды не притворяясь.
Возможно, Клаудия играла, ответив ему, – с ней никогда нельзя было знать наверняка:
– С тобой, Джек, мне не нужен мотель, с тобой я могу заняться этим и стоя.
Они сразу же попробовали – сначала им было немного неудобно, оба думали о том, как выглядят со стороны и что сказали бы потенциальные зрители, но потом отдались страсти целиком. По крайней мере, Джек; с Клаудией никогда нельзя было знать наверняка.
По дороге в Айову они воспользовались массой мотелей; Джек был рад обнаружить, что в этом штате, в отличие от Новой Англии, весна – это весна. Вокруг них во все стороны простирались наливающиеся зеленью поля. Эмма с тремя коллегами-студентами снимали летний домик недалеко от Айова-Сити, но на каникулы соседи разъехались, так что весь дом достался на время Эмме, Джеку и Клаудии. Они каждый день ездили куда-нибудь обедать – готовить Эмма не умела.
Эмма поставила перед собой задачу объяснить Клаудии про лесбийскую связь между Алисой и Лесли, которую при этом представила как нелесбийскую.
– Что ты хочешь этим сказать? – удивился Джек.
– Они не нормальные лесбиянки, конфетка моя, и даже совершенно не похожи на обычных лесбиянок, просто живут вместе и спят вместе.
– По мне, это значит, что они самые обычные лесбиянки, – заявила Клаудия.
– Нет, на человеческие отношения нужно смотреть в контексте, – объяснила Эмма. – Мама Джека считает, что ее жизнь с мужчинами началась и кончилась с папой Джека. Моя же мать просто ненавидит моего папу – и других мужчин по ассоциации, так сказать. До того как наши мамы познакомились, у каждой была куча любовников-мужчин, плохих любовников, из категории автоматически сбывающихся пророчеств, понимаешь, о чем я?
– Ага, – сказала Клаудия, – женщина сначала убеждает себя, что все мужчины мудаки, и, соответственно, после этого находит себе в любовники исключительно мудаков. Знаю, видала таких.
– Ну и вот, если ты ведешь себя таким образом, то, когда твой любовник тебя бросает (или когда ты сама его бросаешь), тебе не нужно менять свое мнение о мужчинах. В самом деле, они все оказываются мудаками.
– Еще бы они не оказывались, – кивнула Клаудия.
Джек молчал. Он понятия не имел, что у его мамы было полным-полно любовников-мужчин, при этом «плохих», до знакомства с миссис Оустлер, а еще ему показалось, что Эмма и Клаудия обсуждают Эммину любовную жизнь, о которой он тоже почти ничего не знал. У нее тоже была куча любовников, в основном на ночь-другую, все – полные уроды, если верить ей, но зато у Эммы никогда не было проблем с тем, чтобы их всех выкинуть напрочь из головы наутро. Плюс все они были неоперившиеся юнцы – по меньшей мере те, кого Джеку случалось видеть.
Пытаясь сменить тему, он задал ей один вопрос про маму, который не давал ему покоя много лет. Ему легче было задать его в присутствии третьего лица; он надеялся, что из уважения к Клаудии Эмма ответит не так резко.
– Не знаю про твою маму, Эмма, – начал Джек, – но, если бы кто сказал мне, что мою мать совершенно не интересуют мужчины, я бы не поверил. Уверен, что молодые периодически ее привлекают.
– Ну, насчет своей мамы я вообще ни в чем не уверена, конфетка моя, но что до твоей – я точно знаю, что мужики ее весьма интересуют, и особенно те, что помоложе.
Джек не удивился этому ответу, но ведь он впервые получил подтверждение своим подозрениям. Вспоминая же Эммины приготовительные истории «на сон грядущий», Джек подумал, что злой дружок из саги о раздавленном ребенке, наверное, как раз один из любовников миссис Оустлер – после него-то она и отвернулась от мужчин постарше и даже от сверстников.
Что до Алисы, то она ушла от Китайца и открыла собственный салон на Квин-стрит; в те времена это был модный район. Джек не сомневался, что купила ей салон миссис Оустлер.
Позднее Квин-стрит стала уж слишком модной, сплошные бутики и бистро. Но «Дочурка Алиса», как, разумеется, назывался салон Джековой мамы, располагалась к западу от этой сверхмодной части, район вокруг нее вскоре стал, по выражению Эммы, «слишком китайским».
С момента, как Алиса завела свой салон, клиентура ее, сказала Эмма, заметно «помолодела». Джек не знал, почему молодежь ходит туда – ради татуировок, или ради мамы, или просто потому, что молодежи всегда полно на Квин-стрит. Эмма говорила, что к Алисе ходит практически только молодежь и только мужчины. Иногда они приводят подружек, и те тоже татуируются, но Джек уже понял, что юношей привлекает его мама, а они – ее.
Эмма заодно сказала, что Лесли «не из тех, кто ходит на Квин-стрит». Миссис Оустлер плевать было
