Джек ясно видел, что тут она не играет, а еще вот что – с точки зрения Клаудии, то, какой отец выйдет из Джека, не ее, а его проблема.
– А смотреть надо вот как: если ты хочешь иметь детей, это одно, а если нет – другое, – сказала она.
Джек выпустил ее груди и повернулся к ней спиной. Клаудия легла на бок, обняла Джека и снова взяла его пенис в руку.
– Нам с тобой еще два года учиться, – сказал он.
– Джек, я ни разу не говорила, что хочу детей немедленно.
Он уже говорил ей, что не хочет иметь детей вообще.
– Я не хочу заводить их, пока не узнаю достоверно, что у моего отца были дети, которых он любил, которых он не бросил, – так Джек объяснил ей свою позицию.
Разве удивительно, что, услышав такое, Клаудия держалась несколько отстраненно?
Но им было весело вместе – особенно в летних театрах. Прошлым летом они играли в «Ромео и Джульетте» где-то в Беркшире. Главные роли получили «старики», проверенные актеры местной труппы. Клаудия была дублершей Джульетты, но плоскогрудая, смахивавшая на робота исполнительница из основного состава не пропустила ни одного представления. Джек хотел играть Ромео или, по крайней мере, Меркуцио, но его поставили играть этого мудака Тибальта, потому что Джек был борец и выглядел агрессивно.
Клаудия все время фотографировала, особенно себя вместе с Джеком, наверное, думала, что если набрать нужное количество снимков, то это сцементирует их связь навсегда. У нее был фотоаппарат с задержкой спуска, она устанавливала таймер и бежала к Джеку. Она так старательно снимала их вдвоем, что Джек иногда задумывался, а не принимает ли она их отношения и в самом деле за любовь до гроба.
После визита к Эмме Джек и Клаудия сыграли в пьесе Федерико Гарсиа Лорки «Дом Бернарды Альбы» где-то в Коннектикуте. Действие происходило в Испании в 1936 году, оба играли женщин. На первом представлении Джеку стало плохо – он перед этим съел каких-то подозрительных слив, а антракт не был предусмотрен; режиссер, тоже женщина, приказала Джеку «не ныть» и надеть юбку подлиннее. А все потому, что дублерша Джека болела грибком и режиссерша жалела ее (вообще в пьесе было занято десять человек – девять женщин и Джек).
У Джека жутко болел живот и был дикий понос. В один прекрасный момент у него так свело брюшной пресс, что он едва не упал, и из лифчика вывалилась подкладная грудь, он прижал ее локтем. Клаудия потом сказала, что он выглядел так, словно изображает расстрел самого автора пьесы. Джек про себя подумал, слава богу, Лорка уже мертв и не видит этого.
Он написал про это мистеру Рэмзи, а тот ответил: «Какой великолепный опыт! Надеюсь, он тебя многому научил».
Мисс Вурц могла бы им гордиться – еще ни разу в жизни Джек с такой нечеловеческой силой не пытался сосредоточиться на своем единственном зрителе. Он почти видел, в каком ряду и на каком кресле сидит Уильям (что и говорить, для папы пьеса идеальная, на сцене одни женщины, и никого больше).
Этим же летом Клаудия и Джек работали дублерами на постановке «Кабаре», первого мюзикла в их жизни. Джек должен был подменять некоего Эмси, англичанина, который на первом же представлении сказал ему, мол, надеяться тебе, парень, не на что, я за всю жизнь ни разу не болел. Ну и что, подумал Джек, не больно-то и хотелось – ведь Эмси играл не Салли Боулз. Ее играла какая-то никуда не годная актриса; Джек бы выступил лучше и ее, и ее дублерши – Клаудии.
Но в их отношениях наступил такой момент, что Джек решил не пробоваться на роль Салли – он отбил бы ее у Клаудии, а та бы смертельно обиделась. Поэтому они провели лето, исполняя друг другу «Tomorrow Belongs to Me» и «Maybe This Time» – разумеется, в гримерной, где блистают дублеры.
Но им выделили роли и как основным актерам – роли танцорок из кордебалета, так что им пришлось попотеть. В соответствии со сценарием и эпохой (Берлин тридцатых годов) они были не слишком задрапированы, и в дамском белье Джек уж чересчур явно выглядел трансвеститом, но зрители все равно в него влюбились. Клаудия даже приревновала – сказала, он выглядит сексуальнее, чем она сама.
– Так что смотри, Джек, – предупредила его Клаудия. В то лето им обоим исполнилось по двадцать. – Если ты хоть раз сыграешь в женском платье лучше, чем сегодня, тебе больше никогда не дадут мужскую роль.
Услышав это, Джек решил не рассказывать ей, что ему до смерти хочется сыграть Салли Боулз.
Как хорошо он запомнил то лето в Коннектикуте! Когда Салли и девицы из кабаре пели «Don’t Tell Mama» и «Mein Herr», Джек смотрел прямо в зал и видел лица зрителей. Они смотрели на него, на трансвестита-девицу, не на Салли. Они глаз от него не могли оторвать. Он видел лица всех до одного мужчин в зале – и ему стало не по себе, такая была в их глазах огненная страсть.
Клаудия и Джек достаточно хорошо учились, чтобы позволить себе пропустить занятия и съездить в сентябре на Торонтский кинофестиваль. Преподаватели разрешили им вместо домашних заданий представить отчеты о просмотренных в Торонто фильмах. Так Джек в первый и последний раз примерил на себя костюм кинокритика (если не считать светских бесед).
Джек повел Клаудию в салон матери, обсуждая с ней, а правда ли она видела, как Рауль Джулия выходит из мужского туалета в отеле «Парк Плаза»; Джек сомневался, а Алиса сразу стала на сторону Клаудии. Джек знал, что на кинофестивалях постоянно мерещатся знаменитости и никогда нельзя понять, кого ты видел на самом деле; но он хотел, чтобы мама и Клаудия подружились, и не стал спорить.
Алиса выводила маленького скорпиона на животе у какой-то юной девицы. Хвост скорпиона был загнут кверху, к голове; ядовитое жало нависало у девушки над самым пупком, а клешни хватали ее лобковые волосы. Девушка вела
