Да и в Ставке многие надеялись, что фактически управление войсками останется в руках великого князя Николая Николаевича: «…вопрос будет перерешен в смысле оставления Великого Князя во главе армии и что, в случае принятия Государем Верховного Командования, Великий Князь сделается начальником штаба»1263.
Однако в тот самый день, когда И.И. Толстой сделал упомянутую дневниковую запись, окончательное решение было уже принято. 23 августа 1915 года император, прибывший в Ставку, принял на себя командование. Через несколько дней это решение стало известно стране.
Некоторые современники отмечали сдержанный тон императорского рескрипта великому князю, они справедливо рассматривали это как знак недовольства царя, а возможно, и как проявление какого-то внутреннего конфликта. Москвич Ф. Мясоедов писал 28 августа, когда текст документа стал уже известен обществу: «Читал рескрипт. Невольно проглядывает какое-то неудовольствие Николаем Николаевичем и, по-моему, даже как будто страх, чтобы не вышиб и не предъявил Своей кандидатуры»1264.
Великий князь Андрей Владимирович иначе оценивал реакцию общественного мнения, но и он отмечал прохладный тон рескрипта. Он записал 4 сентября в своем дневнике: «Большинство же приветствовало эту перемену и мало обратило внимания на смещение Николая Николаевича. Отмечают лишь, что рескрипт Николаю Николаевичу холоднее рескрипта графу Воронцову»1265.
Очевидно, какие-то люди и в окружении царя, и тем более в окружении великого князя Николая Николаевича полагали, что император должен как-то подсластить горькую пилюлю, освобождая великого князя от обязанностей Верховного главнокомандующего. По всей видимости, это мнение разделяли и многие простые подданные русского царя. Возможно, «в сферах» звучало и предложение о присвоении ему звания генерал-фельдмаршала, высшего чина в российской армии, которого в свое время достиг Николай Николаевич Старший. Очевидно, эти неосуществленные проекты имела в виду царица, когда писала Николаю II 23 августа: «Надеюсь, что старый Фред[ерикс] не впал в детство и не будет просить фельдмаршальства, которое если и будет дано, то только после войны»1266.
В тот же день, когда императрица писала это письмо, а император подписал упомянутые документы, 23 августа великий князь подписал приказ № 736, свой последний приказ в качестве Верховного главнокомандующего русской армии. В нем, в частности, говорилось: «Твердо верю, что, зная, что сам Царь, которому вы присягали, ведет вас, вы явите новые, невиданные доселе подвиги, и что Господь от сего дня окажет Своему помазаннику всесильную помощь, дарующую победу».
К сожалению, в нашем распоряжении нет источников, которые позволили бы проследить реакцию армии и общества на этот приказ великого князя, хотя он распространялся и на фронте, и в тылу в виде специальных плакатов. В почтово-телеграфной конторе Куриловского отделения, Новоузенского уезда, Самарской губернии, на подобном плакате химическим карандашом была сделана надпись «дурак», по этому поводу было возбуждено уголовное дело1267. Однако нам точно неизвестны мотивы поведения преступника.
25 августа великий князь покинул Ставку.
Царь и царица весьма беспокоились о том, как произойдет смещение Верховного главнокомандующего, как великий князь Николай Николаевич воспримет новое назначение. Возможно, они не исключали и какого-то противодействия, в сложившихся условиях оно было чревато серьезными политическими последствиями. В письме императрице Николай II весьма подробно информировал ее о поведении великого князя (косвенно это свидетельствует о том, что царь и царица уделяли большое внимание реакции смещенного полководца):
В следующие дни за завтраком и обедом он был очень словоохотлив и в хорошем расположении духа, в каком мы его редко видели в течение многих месяцев. …
Мы много говорили о Кавказе. Он любит его и интересуется населением и прекрасной природой, но он просит, чтобы ему недолго оставаться там по окончании войны. Он немедленно надел на себя чудесную старую черкесскую шашку – подарок, который Шервашидзе сделал ему несколько лет тому назад, – и будет носить ее все время1268.
Очевидно, что ношение «чудесной» кавказской шашки и последующее облачение великого князя в черкеску, кавказскую форму, было явным знаком, сигналом со стороны великого князя, символом того, что он уже приступает к исполнению своих новых обязанностей, не обозначая никак неудовольствия и тем более протеста по поводу решения императора.
Однако общественному мнению еще не было сообщено о состоявшемся важном решении вплоть до отъезда великого князя из Ставки. Императрица полагала, что тем самым совершается серьезная политическая ошибка: «Чем скорее будет официально все объявлено, тем спокойнее будет настроение. Все волнуются в ожидании новостей, которые задерживаются. Такое ложное положение всегда очень скверно. Только трусы, как Воейков и Фред[ерикс], могли тебе это предложить, так как они думают об Н[иколае Николаевиче] больше, чем о тебе. Неправильно держать это в тайне, никто не думает о войсках, которые жаждут узнать радостную новость»1269.
Действительно, отсутствие официальной информации не предотвратило полностью распространения слухов и вестей о состоявшихся переменах.
А. Акимов, военнослужащий, находившийся в действующей армии, 24 августа еще не знал точных новостей, но, очевидно, в его войсковой части уже говорили о переменах в командовании. В этот день он сообщал в личном письме: «Что же касается Верховного командования, то пусть бы оно было, как есть. Не знаю, как у вас, но в армии имя Великого князя очень популярно. И замена Его хоть Небесным Архистратигом убьет веру в победу»1270.
В отличие от него правитель дел походной канцелярии Его Величества В. Попов располагал полной и точной информацией. Он также был встревожен смещением великого князя. В письме князю Ф.Ф. Юсупову от 24 августа он писал: «Будет шум в армии и в народе»1271.
Когда же весть о смещении великого князя была объявлена, то, как уже отмечалось, это было воспринято частью общества как победа «партии императрицы», «партии Распутина», «немецкой партии». Жена князя Г.Г. Гагарина писала своему супругу, сводя воедино действия этих антипатриотических сил: «А немцы будут в восторге, добившись желаемой перемены, так как они боялись решительности Николая Николаевича. Тут во всем действует Александра Федоровна с Распутиным и подобная компания; крестят немцев Ренненкампфов в православие и прогоняют всех русских, близких к Государю. Родзянко и Рузский отговаривали Государя производить эту перемену, но как человек без воли, он уперся и хочет это провести во что бы то ни стало. Он взводит глаза к небу и говорит: Я хочу спасти Россию, и Им вертят, как хотят Александра Федоровна со своей кликой»1272.
В других письмах звучали слухи об особой роли Распутина в смещении Верховного главнокомандующего. Житель Петрограда писал 31 августа: «Я сегодня слышал, будто из самых достоверных слухов, что виновник уничтожения Ставки и смещения Николая Николаевича был Распутин…»1273
Схожие темы звучали и в письме супруги князя П.П. Голицына, осуждавшей решение царя, именуемого в письме «Полковником». Она даже подозревала «старца» в организации покушения на великого князя:
Как этого Полковник [т.е. Николай II. – Б.К.] не понимает, что Он доставит громадное удовольствие Кайзеру смещением Н.Н. Бедный Н.Н. <…> Что скажут полки, может быть возмущение, они его ведь так любили. Правда ли, что было покушение на Ник. Ник.? И это, быть может, дело рук Гр. Р[аспутина]…
… Если Н.Н. будет переведен, то не верю больше в успех, опять немецкая клика добьется постыдного мира… Сердце разрывается, болит. Как я ненавижу Ее, сколько зла принесла Она России. Я, кажется, если могла, потрясла бы Полковника, да сильно сказала бы свое мнение1274.
Можно предположить, что «старец» сам немало сделал для распространения подобного мнения, Распутину приписывали слова о том, что смещение Верховного главнокомандующего – дело его рук. Слухи такого рода проникали и в высшие сферы. Великий князь Андрей Владимирович не исключал подобную версию, он записал в своем дневнике: «Молва говорит, что Распутин в пьяном виде публично похвалялся, что прогнал Николашку, прогонит обер-прокурора святейшего Синода Самарина, Джунковского и великую княгиню Елизавету Федоровну. Где тут правда, конечно, сказать трудно». Член императорской семьи не был склонен верить перечисленным слухам, однако он и не опровергал их как совершенно невероятные. Эти сомнения видных представителей элиты создавали в обществе весьма благоприятную почву для спекуляций относительно победы «немецкой партии». Во второй половине августа в прессе появилось немало статей, разоблачающих «старца», в некоторых из них открыто писалось о том, что Распутин ведет пропаганду в пользу заключения мира с немцами и всегда пользовался покровительством «немецкой партии»1275.
