того, что кто-то буквально облил их керосином. Пальто наверняка было красным – может, оттенка чуть темнее красного, – но из-за жидкости оно стало бордовым. В каком-то древнем фильме ужасов (годов 80-ых) Женя видел кадры, где достают новорожденного ребёнка: он был в какой-то противной слизи, обволакивающей тело и стекающей с него. Бордовый сейчас напоминал такого ребёнка, только очень крупного, испуганного, готового на самые безумные поступки, которые смогут избавить его от страха. И покрытого слизью. Слизью, которая так жаждет огня.
– Зачем ты облил себя керосином?
Карапуз заметно занервничал. Он попятился к двери, но остановился – то ли понял, что уход – не лучший вариант, то ли действительно не мог оторвать взгляда от стоящего перед ним подростка.
Бордовый опустил ствол пистолета (если он спустит курок, то прострелит мне колено) и вместе с тем взгляд. Какое-то время все трое простояли в молчании, даже Рэндж перестал рычать, но Женя не сомневался, что его оранжевые глаза ничего не упускают из виду. Даже самую маленькие детали.
– Послушай, Феникс, я всем сердцем хочу послать тебя к херам, но не могу. Я не могу сказать тебе правду. Короче. – Бордовый сунул руку в карман пальто, вынул оттуда большую связку ключей. – Мы запираем тебя в этом питомнике. Бог знает для чьего блага, просто так будет лучше. По крайней мере, сегодня.
– Вы эти ключи у Святцев спёрли?
Оба кивнули. Как провинившиеся дети, которых поймали за руку.
– Вы понимаете, что вам очень скоро надерут задницы? Если Святцы уже заметили пропажу, вам лучше сразу спрыгнуть с корабля на землю.
– Это не корабль, – сказал Карапуз. – Мы под землёй, выход на самом…
Бордовый вцепился в шею своему приятелю. Его рука чуть ли не вырвала кадык, костяшки пальцев, блестящие от керосина, разом побелели. Голова, покрытая слипшимися русыми волосами, наклонилась к Карапузу, и через секунду Женя услышал неразборчивый шёпот – агрессивный, торопливый, больше похожий на шипение змеи. Пользуясь моментом, Женя кинул быстрый взгляд на Рэнджа и увидел, что тот сидит у самых прутьев решётки, выпрямив передние лапы. Точно так же он сидел тогда, в зале пустой аптеки, наблюдая за Женей и Катей и растущим между ними напряжением. Сидел так спокойно, будто знал, что должно произойти, но всё равно был готов в любой момент исправить ситуацию, если что-то пойдёт не так. В тот вечер он не позволил Кате выйти из аптеки, перекрыв собой выход. Сейчас же он ничего не делал, а просто сидел и…наблюдал.
Бордовый отпустил Карапуза, вновь посмотрел на человека, чья спина стала холстом для красок дьявола. Пистолет он полностью опустил, вероятно, даже забыл о нём, потому что всё его внимание было направлено на формулировку мыслей. Может, то, что он сейчас скажет, поменяет ход мировой истории.
А может, не поменяет ничего, но в таком случае и бояться нечего.
– Мы не плохие люди, Феникс, не подумай. Мы просто не хотим иметь с тобой ничего общего, особенно город, в котором живём. Я рад, что успел посмотреть тебе в глаза. В них есть что-то человеческое. Даже слишком много для такого как ты. Шестнадцать лет, Господи… Я в твоём возрасте девок по попкам шлёпал и убегал, а ты уже прислуживаешь самому могущественному злу на Земле. – Бордовый всё-таки поднял пистолет. Нацелил его на Женю и, держа в другой руке связку ключей, попятился к двери. – Мы запираем тебя рядом с твоей гончией, Феникс. Мне не хочется, чтобы ты помешал всему представлению, хотя я так желаю, говнюк, чтобы ты увидел наш перфоманс. Но его увидит твой папочка, наш Великий Алексей Царёв. Не знаю, убьёт тебя пуля или нет, но если после того, как я запру эту дверь, я тебя где-нибудь увижу, в тебе станет на одну дырку больше. Усёк?
Женя не ответил. Лишь еле заметно кивнул, не двигаясь с места, всё ещё держа руки поднятыми, перед собой.
– Отлично. – Бордовый и Карапуз уже вышли за дверь. С кончиков русых волос падали редкие капли, в густой бороде виднелись крупные крошки, вся одежда была мокрой, будто плохая прачечная не высушила её перед тем, как отдать клиенту. Со стороны Бордового можно было принять за обычного бездомного (на Чистилище таких нет, Чистилище – наш общий дом, помните, друзья), но вот глаза были пропитаны уверенностью, какая бывает у людей, идущих на большой риск после потери всего на свете. Уверенность, что всё пройдёт как надо. А если нет, то ничего страшного – хуже уже точно не будет.
Бордовый почти закрыл дверь, но в последний момент остановился. Он снова посмотрел на Женю, несколько секунд молчал, потом сказал:
– Могу я задать тебе вопрос, Феникс?
– Если прекратишь меня так называть, можешь хоть два.
Тёмные глаза блеснули. Губы сжались, послышался глубокий вдох, а потом Женя услышал вопрос, который никак не ожидал услышать.
– Это правда, что ты спас девочку из горящего здания?
На мгновение всё внутри похолодело. В сознании всплыли карие глазки маленького человечка, которые слишком рано увидели жестокость людей. Чёрненькие волосы и пухленькие губы – стоит им коснуться твоей щеки (покрытой копотью щеки), как грудь сразу разольётся теплом. Кристина. Девочка, в чей глаз вонзился клык собаки. Девочка, которая ещё была жива, когда одичавший зверь прогрызал ей грудную клетку. Девочка, которая погибла по вине своего спасителя. И это…
– …правда.
На этот раз Женя не смог сдержать взгляд Бордового и опустил глаза вниз. Буквально сразу же он услышал:
– Если даже ты способен на хорошие поступки, значит, у этого мира ещё есть шансы.
После слов дверь захлопнулась, а в замке дважды провернулся ключ, подытожив сказанное. Женя не помнил, как долго смотрел на свои трясущиеся кисти – до того момента, пока они не начали расплываться.
* * *
Интересно, каким будет его лицо после прочтения?
Может, удивлённым? Вряд ли он сидит у себя в комнате и ожидает, пока к нему придёт Катя – горячая, полная энергии, с небольшим стихом в руках, который она писала всю ночь. А может, всё произойдёт как в лучших мелодрамах? Да, звучит бредово, но кто мешает сейчас просто помечтать? Хоть на минуту можно же представить самое лучшее стечение обстоятельств?
Предположим, я написала хороший стих, думала Катя. Настолько хороший, что после последней строчки у Жени, может быть, заслезятся глаза. Тут в игру вступят губы. Я нежно поцелую его в лоб, накрыв затылок ладонью. Мы немного поговорим, поймём, какие же мы оба дебильные, и поцелуемся. Мы забудем о Чистилище, о том, что мы сейчас пролетаем над городом в неизвестном направлении. Сегодня мы полностью отдадимся друг другу. А думать, как сбежать из этого клоповника, начнём завтра. Завтра, которое
