Они чокнулись, и когда нотариус выпил, из его рта вылетел белый дымок, как будто кто-то залил вино в раскаленную трубу, где оно тут же испарилось.
— Выпейте, барон, — обернулся к соседу господин де Карен, — это лучшее средство от сварливых жен, злых деверей и жадных тещ.
— Да, пожалуй, — оторвался от тяжких дум Луицци, — пить так пить. Мне надо забыться.
И он начал пить, поглощая одну рюмку за другой с такой яростной жадностью, что вскоре трапезная и сотрапезники закружились вокруг в каком-то бешеном танце. К тому же он не остался одинок в желании забыться; нотариус носился от одного гостя к другому, предлагая всем выпить и заражая общество тем духом безудержной попойки, который не оставляет в стороне даже самых убежденных трезвенников.
— Браво! — проревел Риго. — Пошло дело! Подбросим-ка еще дровишек. Где настоящая посуда?
Внесли и наполнили огромные кубки, вмещающие каждый по доброй бутылке шампанского.
— За юную и прекрасную Эрнестину, невесту графа де Леме! За милую Эрнестину! — доносилось со всех сторон.
— Поцелуйте же свою суженую, ваше сиятельство, — потребовал уже изрядно окосевший Риго.
И граф поцеловал Эрнестину.
— Продолжим наш фейерверк! Где подходящая посуда? — рявкнул опять Риго.
Принесли еще более вместительные сосуды.
— За мою пельмянницу Эжени! — заплетающимся языком проорал хозяин дома.
— За прекрасную Эжени! — повторили гости.
— Адвокат, поцелуйте же свою жену!
И господин Бадор, принявший самое пламенное участие в возлияниях, поцеловал Эжени, не знавшую куда деваться в этой разнузданной оргии.
— Отлично! Раздуем же настоящий пожар! — гнул свое Риго. — Где мой любимый размерчик?
На этот раз внесли кубки просто колоссального объема, и, когда их наполнили, Риго заревел:
— За великолепную Жанну Риго, вдову Жерома Турникеля, будущую баронессу де Луицци!
— За Жанну! За великолепную Жанну! — повторили за ним.
— Поцелуйте же невесту, — потребовал Риго.
И Луицци поцеловал старуху.
Тут же раздался едкий и пронзительный сатанинский хохот, заглушив в ушах Луицци всякий прочий шум и крики попойки; все, что он видел, приобрело теперь крайне искаженные формы: ему казалось, что он попал на шабаш, на сборище рогатых, хвостатых чертей и уродливых монстров с салфетками на шее, пожирающих вино из бездонных, но никогда не пустеющих кубков. А нотариус, окончательно превратившийся в его воображении в мерзкого беса, взгромоздился на стол и завертелся на острие ножа, продолжая злорадно хохотать. Вдруг Дьявол громко проорал Луицци:
— Ну что, хозяин? Вот ты и пал куда ниже, чем те, кого ты так презирал! Ты мог жениться на сущем ангеле, на единственном существе, которое я не сумел победить на этом свете, и ты пренебрег такой женщиной только потому, что счел ее бедной! Эх, хозяин! Насколько же тебя ослепила алчность, если ты не смог прочитать и понять до конца дарственную Риго, которую я тебе преподнес как на блюдечке! И вот барон де Луицци, ведущий род с девятьсот восьмого года, молодой, богатый, взял в жены дочь поденщика, шестидесятичетырехлетнюю вдову Турникель! Эх, хозяин, а ведь есть в тебе что-то вечное и доброе… Ну да ладно, давай лучше выпьем! За твое здоровье и дальнейшие успехи! Чокнемся!
Слова Дьявола ввергли Луицци в настоящее буйство; схватив нож, он бросился на адское видение и проткнул его насквозь.
Раздался страшный крик; чары рассеялись, и он услышал испуганный ропот:
— Он убил нотариуса, убил!
— Нет! — крикнул Арман. — Нет, я убил Дьявола! Все кончено — Дьявол мертв!
И он рухнул, раздавленный охватившим его ужасом.
Очнулся он, лежа на крайне неудобной и жесткой постели в каморке с мощными железными решетками на окнах; еще не сообразив, где находится, он увидел перед собой Дьявола.
— Пока нет, — засмеялся Сатана, — я еще пока что жив, хозяин, жив.
— Где я?
— В тюряге.
— За что?
— За убийство нотариуса Нике.
— Я? Я убил?
— Да-да. Правда, в состоянии опьянения, что дает тебе некоторые шансы окончить свои дни на галерах.
— Я? На галерах?
— Тебе больше по вкусу гильотина?
— Сатана, скажи, может, я еще не проснулся?
— Возможно.
— Когда ты объяснишься со мной?
— Не сегодня. Сейчас я, видишь ли, очень занят…
— А когда мы теперь увидимся?
— На том свете.
— А что, я потерял свой колокольчик?
— Он изъят при обыске.
— Я погиб.
— Прекрасная реплика для водевиля.
— Ах, Сатана, оставь. Я потерял свой талисман, но я помню твои уроки, может быть, даже лучше, чем ты думаешь: я не забыл, как от тебя избавилась Эжени.
— Ах, черт! Ты напомнил мне о ней.
— А что с ней стало?
— Да ничего особенного. Адвокат что ни день молит Бога за ее драгоценное здоровье, а Эрнестина ежедневно просит меня о смерти собственной матери.
— Несчастная мать!
— Хе, хе, хе! — самодовольно зафырчал Дьявол. — Как видишь, я неплохо держу свое слово.
— Только не по отношению ко мне.
— В самом деле? Разве я не поднял тебя чуть ли не со смертного ложа, не вернул тебе бодрость духа и доброе здравие?
— Ага! Чтобы загнать в еще более невыносимое положение.
— Из которого я еще могу помочь тебе выбраться.
— Каким же образом?
— Это мое дело.
— Я имел в виду, за какую цену?
— А вот это другой разговор. Мы договорились, что я вытяну тебя из постели при условии, что ты женишься в течение двух лет или отдашь мне десять лет твоей жизни. У меня есть новое предложение.
— Да ну? Сдается, трудно придумать что-либо более выгодное для тебя, чем мое нынешнее положение. Ведь на галерах мне никак не светит жениться, и ты спокойненько приберешь те же самые десять лет.
— Как знать, хозяин, как знать. Возможно, ты еще пригодишься мне в течение этих двух лет.
— Ну, и что новенького ты мне предложишь?
— Прошло два месяца с момента заключения нашего договора; таким образом, у тебя осталось двадцать два месяца на поиски жены. Отдай мне двадцать из них, и я освобожу тебя от всех условий, даже от женитьбы.
— Ага! Значит, ты точно знаешь, что меня не осудят.
— Возможно. Хочешь испытать судьбу? Что ж, удачи. Прощай, хозяин.
— Погоди, погоди, — остановил Дьявола Луицци.
— Поторопись же, хозяин. Так вот, сегодня у нас двадцать шестое июля тысяча восемьсот тридцатого года; таким образом, двадцать шестого февраля тысяча восемьсот тридцать второго года я освобождаю тебя, причем возвращаю и состояние, и добрую репутацию, которые ты так бездарно растерял.
— Опять ведь обманешь.
— Тогда я покажу тебе кое-что.
Не успел Дьявол произнести последнюю фразу, как дверь с лязгом распахнулась, и в камеру вошли трое людей: судья, его секретарь и…
В третьем Арман с ужасом узнал того самого доктора Кростенкупа, который с помощью ученейшего труда о чудесном исцелении барона де Луицци добился назначения на пост главного тюремного врача. Судья говорил ему в этот момент:
— Вот, сударь, посмотрите, в состоянии ли арестованный выдержать допрос.
— Есть новости о потерпевшем?
— Рана серьезная, похожа на смертельную, так что, скорее всего, обвиняемый будет осужден. Нике очень любили в наших краях, у либералов он числился вожаком, а присяжные у нас — сплошь либералы, которые будут тем более суровы в отношении преступника, поскольку он из древнего дворянского рода; в общем, дело его гиблое. Правонаследники Нике подали гражданский иск по наущению господина Бадора, который взялся за это дело и, поверьте, перевернет и небо и землю, чтобы добиться высшей меры наказания. К тому же и прежняя деятельность убийцы не из тех, что вызывает снисхождение судей: еще до того, как его схватили на месте преступления, был выдан ордер на его арест за долги, а кроме того, он подозревается в мошенничестве.
— Вот злодей! Настоящий рецидивист.
— Пока еще нет.
— А что там за дело с мошенничеством?
— Еще в Париже он представил госпоже де Мариньон некоего маркиза де Бридели, прекрасно зная, что тот присвоил себе по подложным документам чужое имя. И поскольку лжемаркиз умудрился выманить у дамы весьма приличную сумму денег, после чего исчез в неизвестном направлении, есть предположение, что барон де Луицци — его сообщник.
— Барон де Луицци! — вскричал Кростенкуп, прервав таким образом мирное течение беседы, во время которой секретарь подготавливал все необходимое для ведения записей. — Так это Луицци! Старый знакомый.
— Да, вот он, перед вами.
— Но он же невменяем! Абсолютно сумасшедший, больной человек, поверьте мне как доктору! Я вылечил его после предыдущего приступа, но он ускользнул от меня и, естественно, заболел снова, тем более что смылся не заплатив.
