— Кто эта прелестная девушка? Мадемуазель де Воклуа?
— Да, Ваше Величество…
— Отлично! Идемте с нами.
Я вошла вслед за отцом, сильно раздосадованным, как мне почудилось, от моего вмешательства, и тут же кто-то затворил за нами двери; я осталась у входа в комнату, оказавшейся не чем иным, как кабинетом Карла X. Король прошел вместе с отцом в другой его конец. Батюшка тихо заговорил, так что я ничего не слышала, но видела, что он настойчиво испрашивает какой-то милости, не очень-то желательной для короля. Они заспорили и вскоре разгорячились настолько, что, видимо, забыли о моем присутствии, так как я услышала резкий ответ короля:
— Да-да, знаю я это ваше словечко: неблагодарный, как Бурбон…
Батюшка рассыпался в извинениях, но Карл X живо продолжал:
— И с помощью таких вот шуточек вы заставляете меня делать вещи, за которые потом сами же жестоко упрекаете.
Господин де Воклуа что-то забормотал, как мне показалось, о своих заслугах.
— Я все прекрасно помню, — отрезал король.
— И тем не менее вы отказываете мне, ваше Величество, хотя и пошли навстречу многим моим знакомым в том же самом вопросе: графу де К…, маркизу де Б…, например; а ведь они не потеряли все свое состояние из-за эмиграции, как я, наоборот, они неплохо нажились на службе у Республики, а потом и империи.
Король с видимой досадой отвернулся и после некоторого раздумья спросил:
— Ну-с, и что же он за человек?
Батюшка начал что-то поспешно объяснять, и король внимательно его слушал; под конец своей речи господин де Воклуа, желая, видимо, завершить ее веским аргументом, вытянул из кармана какие-то документы и отдал их Карлу. Но едва король дотронулся до бумаг, как отец вскрикнул:
— Ой, простите, ваше Величество, я ошибся, это совсем не то!
Но король и не подумал вернуть ему бумаги и холодным взглядом заставил отца опустить глаза.
— Бросьте, бросьте, господин де Воклуа; это объяснит мне все куда лучше, чем любые ваши россказни.
И Его Величество углубился в бумаги. Издалека, по формату и связывавшей их тесьме, я узнала те самые документы, которые привели в такое раздражение батюшку. По мере чтения лицо Его Величества все больше багровело, и наконец он воскликнул:
— Это черт знает что такое! Кошмар! Ну и сумма!
Господин де Воклуа приложил палец ко рту, и король быстро взглянул на меня. Я поняла, что этим знаком отец просил не позорить его перед дочерью. На какое-то время моя персона явно стала предметом их беседы, так как невольно время от времени они обращали взгляды в мою сторону. Вскоре и этому тихому разговору пришел конец, и тогда я услышала недовольное восклицание короля:
— Если я и сделаю это, сударь, то не ради ваших прекрасных глаз, а лишь из желания, чтобы эта красавица не умерла в нищете, а также из уважения к вашему достойнейшему имени.
Король лишь слегка возвысил голос, но я хорошо расслышала его слова; затем он быстро подошел ко мне; отец еле поспевал за ним; лицо его перекосилось, он бросал на меня отчаянные взгляды, сложив руки в как бы умоляющем жесте и тем причинив мне страшную боль.
— Кажется, вас хотят выдать замуж, барышня? — спросил меня внезапно король.
— Да, Ваше Величество.
— И вы, конечно, очень счастливы, не так ли?
Я взглянула на отца, хотевшего было подать мне какой-то знак.
— Пусть ответит сама, — резко обернулся к нему король. — Итак, барышня, вы рады, соглашаясь на этот брак?
— Да, Ваше Величество, я очень рада! — ответила я с удивительным для короля восторгом.
С грустью и неподдельной жалостью в глазах и нежностью в голосе он проговорил:
— Прекрасно, барышня; что ж, я не имею никакого права противодействовать столь достойной самоотверженности.
Он взялся за шнурок звонка.
— Ваше Величество, не сейчас, — сказал де Воклуа.
— Нет, нет, сейчас или никогда! Я не желаю больше об этом слышать!
И король попросил бесшумно вошедшего камердинера вызвать секретаря, который также появился почти тотчас с объемистым портфелем в руках; Карл X, вышагивая туда-обратно по кабинету, коротко приказал ему:
— Указ относительно зятя де Воклуа!
Секретарь протянул ему какую-то бумагу; король быстрым движением подписал ее и протянул отцу:
— Вот и все, сударь. — Затем он обернулся ко мне и с легким поклоном попрощался: — Удачи вам, барышня. Будьте счастливы.
Мы вышли, поспешно пересекли многочисленные покои и спустились вниз, к экипажу.
— Домой! — крикнул отец кучеру. — Гоните во весь опор!
Мы тронулись, и тотчас же возбуждение, которое отец так долго сдерживал, заставило его забиться в истерике, изрядно меня смутившей:
— Как мы его, а? Как мы его! И однако, не без труда… Если бы не ты, я бы погиб… Но ты была просто великолепна! А как кстати я отдал королю совсем не те бумаги… Ну, будто нарочно получилось — лучшего для успеха и придумать трудно! Впервые вижу, чтобы опись судебного исполнителя пошла кому-то на пользу… Сегодня, видимо, наш день, сегодня все сходит с рук… Ах, бедненькая моя Луиза, ты и не подозреваешь, какое счастье тебя ожидает! Несметное состояние, которым ты заставишь себя уважать… Ах, какой мастерский ход! И он должен был принести удачу сегодня, обязательно должен был… иначе завтра… Но вот он, вот он у меня в руках!
И он с наслаждением перечитывал и перечитывал королевский указ.
Что касается моих чувств, то меня больше беспокоила бурная радость отца, чем собственное отчаяние. Понимаете ли вы, какая неопределенность и тревога царили в моей душе после всего увиденного? Я сознавала, что принесла себя в жертву, но не понимала еще, в чем же она состояла. Меня вроде бы жалели, но почему? Спросить отца я не решалась, ибо то было явно несвоевременно. Я только грустно смотрела, как отец сияет от переполняющей его радости, надеясь и в то же время опасаясь объяснения, которое не должно было заставить себя ждать. Так мы подъехали к нашему особняку.
IX
Первое свидание
Собрание кредиторовЕдва мы вышли из экипажа, как привратник доложил:
— Господин Карен ждет вас в гостиной…
— Прекрасно, прекрасно! — прервал его на полуслове батюшка. — Идемте же, идемте, девочка моя, нужно сообщить ему радостную весть.
И отец увлек меня в гостиную.
— Вот он! Вот он, у меня в руках! — размахивая королевским указом, заявил с порога отец.
— Подписан? — бросился к нему господин Карен.
— А как же! Идемте, я расскажу вам все по порядку.
Они вышли, оставив меня наедине с неким молодым человеком, который скромно стоял у оконного проема, и потому, видимо, отец не заметил его.
Он молча поклонился, и я не успела ответить на его приветствие, как де Воклуа и господин Карен уже скрылись за дверью. Я поначалу пребывала в некотором замешательстве, ибо первым делом встретила его взгляд, а вернее, даже его лорнет, направленный на меня. Посчитав это за дерзость, я тоже уставилась прямо на него, не опуская глаз. Буду откровенна с вами, Эдуард: он показался мне необычайным красавцем. Обнаружив мой гнев, он опустил лорнет с изяществом побежденного на поле брани, отдающего свою шпагу. Я хотела удалиться, но он подошел ко мне и без тени смущения заговорил:
— Позволительно ли мне представиться самому, мадемуазель де Воклуа?
Я не нашлась, что ответить, и, почувствовав, что краснею, лишь слегка кивнула. Досада на собственное смущение все более разрасталась — я видела, что оно не осталось незамеченным, причем человеком, который явно испытывал ко мне недюжинное любопытство; я расслышала концовку прерванного отцом доклада привратника: господин Карен ожидает вас в салоне вместе с сыном, сказал он; значит, передо мной стоял не кто иной, как мой будущий муж. А если вспомнить также все недавние и столь впечатляющие события, окружающую меня таинственность, непонятную жалость по отношению к моей персоне, необычность всего происходящего и в довершение всех странностей — это внезапное свидание, без какой-либо передышки или подготовки… На моем месте и не такая скромница, как я, разволновалась бы до глубины души. Не стану скрывать, Эдуард: среди одолевавших меня ночью кошмаров образ моего незнакомого суженого был не из последних. Я нарисовала себе его по описанию папаши Карена, и мыло из Виндзора вкупе с античным маслом изрядно меня ужаснули. Представьте же мое удивление, когда вместо придуманной мною карикатуры я встретила редкой изысканности юношу и, повторяю, совершенного красавца; его внешность сразила меня наповал, ибо далеко превосходила все, что может вообразить себе еще не любившая женщина; к тому же я увидела его впервые в тот момент, когда уже решила, что связана судьбой с жалким уродом. Простите за сравнение, но я испытывала приятное удивление девственницы, со страхом явившейся на берег Скамандры, но вдруг увидевшей богоподобного юношу, на коленях умоляющего о любви{321}.
