— Мне нужно снова видеть Фрила, — требовательно произнес Кангасск.
— Зачем? — усмехнулся в ответ Орион. — Если ты думаешь, что он тебя обманул…
— Не думаю, — отрезал Кан. — Я одно знаю: это не все списки. Есть еще.
Орион встретился с ним взглядом. Нахмурился… Что бы он ни думал сказать по этому поводу, он оставил свои слова при себе.
— Хорошо. Я свяжусь с ним…
Кангасск лишь благодарно кивнул.
…Пять минут спустя он уже стоял у распахнутого окна своей комнаты. Буря миновала, оставив в душе неприятное, саднящее чувство, и теперь Ученик всматривался в мир за окном так жадно, словно пытался утопить это чувство в холодной синеве неба, в бесконечности белоснежных пустошей и изумрудной зелени лесов…
…У подножия Башни Милия Дэлэмэр играла с чаргой. Поначалу нетерпимая к кому-либо, кроме хозяина, Эанна стала верной подругой его дочери. Большой, рыжий котенок… Пожалуй, любой другой отец запретил бы ребенку играть с существом столь когтистым, зубастым и сильным, но только не гадальщик, видящий линии судеб. И только не хозяин чарги, доверяющий своему зверю…
Глядя на прыжки и ужимки Эанны, столь похожие на кошачьи, Кангасск с грустью вспомнил Экспоната — кота Серега, существо больше магическое, чем живое. Не надо долго думать, чтобы догадаться, какова оказалась участь бедняги во время коллапса…
Это был кот, пестрый, как щука, серый с темными пятнышками. И, несмотря на свои двести лет возрасту, — кот самый обычный. И все же… Символ прежней Башни, безлюдной, пронизанной холодом по утрам, когда на нижних этажах открывались все окна; и — мечта о бессмертии для сына, воплощенная в существе из плоти, крови, и хоровой магии… Его больше нет.
Много чего больше нет. И с этим тяжело мириться.
…Кангасск закрыл окно…
«Письма к Кангасску Дэлэмэру
год 15007 от п.м.
май, 24, Гуррон
В этом городе любят изумрудный цвет. Особенно если дело касается куполов храмов и фонтанных статуй… Милия в восторге… дракошка. Я — не очень. Впрочем, когда я в последний раз был от чего-то в восторге? Не помню. Я устал…
Итак, Гуррон, „младший брат“ Лура всегда и во всем. И сейчас, когда в Луре чуть ли не ежедневно меняются теневые короли, а лязг стали по ночам не дает спать спокойно, Гуррон — столица теней. В Луре своя война. И я заставлю его вспомнить о том, что настоящая угроза не миновала. Гуррон поможет мне в этом.
Сегодня у меня был гость. Вор вором с виду, а манеры все равно фрументарские, как ни крути! Галан Браил, учитель мой и обманщик. Всегда был хитер и красноречив, как Андроник, только куда тоньше и изобретательнее. Когда я был мал, я очень доверял Галану, а тот рулил мной как хотел. Помню, как мастерски, буквально парой фраз он настроил меня против отца. Обычно такое не прощают. Я же слишком устал для долгих обид, потому еще в начале войны простил всех и сразу. Мне уже все равно.
И… знаешь, в какой-то момент я даже подумал, что рад Галану. Не знаю, как это объяснить… Детские воспоминания. В те времена Галан был молодым и талантливым магом, на которого мне невольно хотелось равняться. Я и сам был светлее. Мечтал о чем-то… о чем, не помню. Правда, туман уже тогда периодически на меня накатывал…
Да… пожалуй, я был действительно рад видеть этого пройдоху. До его прихода я жил как в дурном сне, а теперь проснулся немного… интересно, надолго меня хватит?..
Незваного гостя я принял почти дружески, хотя, если верить Горящему, Галан (или Фрил, как он теперь себя называет) — беглый каторжник и гурронский теневой „осведомитель“… плохо, очень плохо: с такой историей, наверное, каждую минуту приходится оглядываться… А придя ко мне, он рисковал жизнью; и его улыбка меня не обманет.
За беседой мы пили вино. В свой стакан я доливал красную сальвию и назариновое масло — по привычке: эти вещи помогают смягчить извечный кашель. Галан долго смотрел на меня, потом сказал:
„Я бы помог тебе… если бы был свободен…“
Искренне так сказал, с горечью. Понимаю, об этом он и хотел просить меня с самого начала — чтобы я, по старой дружбе, снял ему браслеты, — но та фраза сама вырвалась и не была запланирована… Воистину, вернейший шаг: если бы Галан попытался крутить мной, как в детстве, я бы сделал нечто страшное, наверно, ибо порой я на расправу более скор, чем мой отец… „спасибо“ туману.
„Я сниму с тебя браслеты, — сказал я. Он, видимо, не ожидал, что я соглашусь так просто; в глазах его страх отразился. Что он там себе подумал, даже и не знаю. Я же продолжал: — У меня есть предчувствие, что снять их действительно стоит. Но я тебя знаю, Галан. Маг ты — сильный; обещания с тебя брать — бессмысленно: как только меня не станет, они рассыплются прахом…“
И я выдал ему свои условия. Хочет помочь? Пожалуйста; от личного теневого „осведомителя“ не откажусь. Особенно в данной ситуации с Луром и Гурроном. Но, когда Омнис останется без миродержцев… тут я Галана предупредил сразу: в случае чего даже тогда браслеты его не минуют.
Я тебе их оставил, Кан. Право накладывать браслеты, запрещающие магию, можно лишь передать, лишившись его. На том свете мне оно будет не нужно. А тебе — пригодится, пожалуй.
Заклинание браслетов очень простое. Столь же простое, как знаменитый Дрейн без согласия донора, доступный лишь миродержцам (о, я помню, как именно им Пай спас весь отряд; вечная память парню… до сих пор не очень-то верю, что он — это тоже я)… и как вход в Провал из любого места Омниса. Дело лишь в праве творить его. Я даю тебе это право. И на браслеты, и на этот Дрейн, и на Провальное заклинание. Если самих заклинаний еще не видел, нарушь правило случайности и просто открой последнюю страницу моего дневника. Первое произносится в шесть слов, второе — в девять, третье — уже не помню, столько раз творил его безмолвно, но оно тоже короткое.
Вернемся к Галану. Как ты понял, браслеты я с него снял…
Знай, Кан, ненавидит ли тебя этот человек, как лютого врага, или любит, как брата, а страх вновь потерять магию сделает его самым верным твоим союзником. А значит, и союзником Омниса. Отныне и навсегда. Вряд ли он осмелится врать тебе или откажется помочь. Более того, он все сделает, чтобы ты был о нем хорошего мнения.
Кажется, я невольно отомстил ему. Что-то не чувствую сладости мести… скорее, сожалею. Я бы выбрал свободу. Но… я никогда не любил магию так, как любили ее Пай и Галан. А она порабощает тех, кто в нее влюблен. Иногда — становится смыслом жизни. И, возвращенная после нескольких лет запрета, становится для обладателя ценнее во сто крат.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
