стей требовали не отдельных частных поправок, а выработки системы мер..." Большие надежды возлагались на то, что удастся покончить с экстенсивным развитием страны, которое затягивало экономику все глубже в трясину малоэффективности и затратности. Тем не менее в руководящих кругах партии и государства, в обществе витали иллюзии относительно того места на шкале индустриального развития, на котором находилась советская страна. А дела в этом плане были далеко не радужными. При всем многообразии исторических этапов, которые прошло советское общество с конца 20-х гг., развитие народного хозяйства к середине 60-х гг. имело с этим ранним этапом общие черты. Главная из них заключалась в том, что на протяжении всего этого большого периода движение производительных сил страны определялось в основном процессом индустриализации в широком смысле этого слова. Конечно, индустриализация связана прежде всего с ростом промышленных отраслей, но она не сводится к изменению отраслевой структуры народного хозяйства. По сути дела, это гораздо более глубокий и всеобъемлющий процесс перестройки экономики, связанный с переходом от домашинных технологических методов труда к машинной технике во всех отраслях материального производства и частично в сфере обслуживания. Если понимать индустриализацию в этом широком смысле, то вполне понятно, что в советском обществе индустриализа-ционные процессы играли определенную роль на протяжении полувека, а не только в 20--30-е гг. Они захватили 60--70-е гг. Фактически народнохозяйственный рост в это время представлял собой по преимуществу продолжение индустриализации, ее распространение на все сферы экономики. Но происходило это уже в эпоху современной НТР, что не могло не порождать и порождало многие острые коллизии. Противоречие обострялось тем, что индустриали-зационные процессы в этот "наверстывающий" период носили преимущественно экстенсивный характер. По большей части они сводились к механическому вовлечению в производство дополнительных человеческих и природных ресурсов. Поэтому, несмотря на дальнейшее индустриальное преобразование народного хозяйства, многие проблемы, возникшие в условиях форсированной индустриализации, не только не исчезали, но даже нарастали. Более того, отставание определенных сфер экономики приобретало застойные черты.
В результате воплощения в жизнь такой социально-экономической стратегии укоренились специфические, по
сути, давно изжившие себя, хозяйственные механизмы и управленческие традиции, объективно поддерживающие отставание, формировалась социальная база стагнации. Бюрократия от имени государства выступала фактически монопольным работодателем и концентрировала в своих руках распределение основных социальных благ. Поэтому-то все апелляции о повышении уровня жизни неизменно адресовались в "верха". В интересах самосохранения и идеологического прикрытия административно-командной системы на все лады пропагандировалась линия на стирание классовых и социальных различий, достижение социальной однородности, уравнивание доходов трудящихся. Вопреки интересам развития страны механизм поддержания экстенсивного роста все более укреплялся. Он порождал перемещение больших людских масс из села в город. Если в 1959 г. городское население в СССР составляло 47,9 %, то в 1970 г. --уже 56,9 %, в 1981 г. -- 63,4 %. Масштабные перемещения сельской молодежи в большие города и на так называемые "стройки века" не сопровождались соответствующим развертыванием социальной инфраструктуры, надолго затягивало освоение ею городской культуры, обостряло чувство социальной обделенности, неполноценности, становилось почвой для антиобщественных проявлений. Потеряв связь с деревней и не имея возможности полноценно включиться в городской образ жизни, мигранты создавали типично маргинальную -- "общежитскую" субкультуру. В рамках последней обломки сельских традиций и норм поведения причудливо соединялись с наспех усвоенными "ценностями" квазигородской цивилизации. Естественным следствием такого соединения были пьянство, хулиганство и другие социальные отклонения. Многослойная система бюрократических препон (прописка, выписка, различного вида учеты, система получения жилья от предприятий, справкомания т. д.), носящих по существу докапиталистический характер, препятствовала свободному перемещению рабочей силы, дробя рабочих и специалистов на многочисленные ведомственные, региональные и прочие квазикастовые группы, различавшиеся по уровню правовой защищенности, обеспеченности различного вида социальных благ, снабжению и т. д. В наиболее явном и уродливом виде это проявилось в формировании обширного слоя бесправных московских "лимитчиков" (ругательное слово в столичном лексиконе). Все это не могло не препятствовать воспроизводству рабочего класса на
собственной основе, росту конкурентоспособных слоев гуманитарной, научной и технической интеллигенции. Экстенсивность экономики стимулировала нарастание дефицита рабочей силы и спрос на тяжелый неквалифицированный ручной труд, который становился фактором люмпенизации трудящихся. Солидным источником пополнения рядов рабочего класса были места заключения. Так, секретарь Кемеровского горкома КПСС В. В. Ба-катин на пленуме горкома в мае 1973 г. сетовал: руководители строительных организаций не желают учитывать рост общеобразовательного и культурного уровня трудящихся и создавать им достойные условия труда и быта, пойдя вместо этого на решение "кадрового вопроса" путем выколачивания дополнительного числа условно осужденных (так называемых химиков) для работы на объектах. Но таким образом не решались и производственные, и воспитательные проблемы. Из 2,5 тыс. осужденных, направленных для работы в трест "Кемеровохимстрой" за период 1968 по 1972 гг. назад в исправительно-трудовые лагеря было возвращено 805 человек. Потери из-за прогулов среди спецконтингента только за 1972 г. составили 608 человеко-дней, что в пересчете на 100 работающих было в 13 раз выше, чем среди рабочих вольного найма. За пять лет из 1114, отбывших наказание на стройках химии, осталось работать в тресте лишь 125 человек. Такая картина была типична и в других регионах страны. Подневольный труд не мог хоть в какой-то мере заменить свободный.
Тяжелым ручным физическим трудом в стране -- первооткрывателе космоса было занято 50 млн. человек: в промышленности -- около 40 % занятых, строительстве -- 60 %, в сельском хозяйстве -- около 70 %. Причем темпы вытеснения такого труда неуклонно падали, составив в 1975--82 гг., всего около 0,7 %. Следовательно, для полной ликвидации тяжелого ручного труда в народном хозяйстве страны "зрелого социализма" по самым оптимистическим подсчетам требовалось 50 лет! Для немеханизированных производств были характерны низкий уровень организации труда, дисциплины, культуры, этики отношений и трудовой мотивации при высоком уровне алкопотребления и текучести рабочей силы. Уравниловка, многолетняя практика жесткой экономии фонда заработной платы на самой инициативной части рабочих и специалистов вела к исчезновению мастеров наивысшей квалификации. Попытки подменить материальные стиму
лы внедрением "социалистического соревнования" во все сферы жизни мало что давали. Так, даже изрядно препарированные социологические исследования творческой активности инженерно-технических работников показывали, что хотя личные творческие планы под нажимом администрации и парторганизаций принимало 60--80 % специалистов, но лишь 14-- 20 % инженеров их полностью выполняло. Апатия и равнодушие к делам производства и общественной жизни нарастали во всех слоях трудящихся. Дефицит рабочей силы в экономике "развитого социализма" самым парадоксальным образом уживался с тем, что почти четверть рабочих мест в народном хозяйстве стала относиться к "избыточным", около 32 млн. человек составили "излишки рабочей силы". Все это служило питательной средой и экономической основой расцвета уравниловки, выводиловки, т. е. поощрения рвачески-иждивенческих установок. В затратную экономику была органически включена и система советского образования. Развернулся процесс поголовного охвата молодежи так называемым всеобщим средним образованием, который без соответствующей материальной и интеллектуальной базы привел к удручающему снижению его стандартов. Параллельно раздувались малоэффективные и несоответствующие требованиям НТР формы вечернего и заочного высшего образования, как грибы после дождя, росли вузы с убогой материальной базой и низким научным потенциалом преподавателей. Таким образом, всемерно тиражировалась псевдообразованность, когда учились все, но, как пушкинский герой, "понемногу, чему-нибудь и как-нибудь".
Продолжала воспроизводиться и номенклатурная элита. Питательной средой стремительного размножения бюрократии было господство внеэкономического принуждения, которое проистекало из монопольного положения государственной собственности. Это неизбежно превращало бюрократическую иерархию в единственно реального ее хозяина. В то же время собственно экономических интересов у номенклатуры не было, ее подлинные устремления сводились к удержанию своих позиций. Не компетентность и профессионализм, моральные и нравственные устои, а "управляемость" и личная преданность как главные критерии отбора, протекция и семейственность как основной метод, включение в касту избранных (прежде всего через "освобожденную" комсомольскую работу),
