подумал он. — Хорошо, что не звонила, хуже было бы…»
То, что телефон надолго замолчал, встревожило Николая. Он откинул одеяло, встал. Смежники не давали о себе знать. А работали они последние три дня плохо — недодавали деталей. Вчера и сегодня он держался на старом запасе. А что будет завтра? Виноваты все, а спросят с начальника сборки. Конечно, это несправедливо, однако здесь было конкретное выражение усилий завода. Ответственность не пугала, но положение с деталями становилось все более угрожающим… Он вышел в цех, пошел под тяжело скрипевшими кранами. Тень от крана летела впереди Николая, как бы отступая перед ним и выводя его на простор заводского двора. У самого выхода он бросил взгляд на готовый, только что опробованный танк. Синий едкий газ не успел еще рассеяться, и желтизна ламп казалась особенно тусклой.
Был двенадцатый час.
Директор не удивился приходу Леонова.
— С жалобой?
— Нет. За советом.
— А я, брат, сам к тебе за советом хотел идти.
— Советовать должны вы. Кончаются детали.
— Я не советовать, а приказывать должен, — неожиданно строго сказал Нечаев, помолчал и закончил более мягко: — Конечно, можно поднять всех. Но это успеется. Давай-ка отправимся в ночной смотр! Знаешь: «В двенадцать часов по ночам…» Пройдем по цехам, посмотрим. Нам ведь с тобой больше других отвечать придется.
Нечаев предполагал устроить завтра совещание и хотел сам знать истинные причины отставания, поговорить с мастерами, бригадирами и рабочими.
— Пошли!
В механическом Николай увидел Нину, подошел к ней. Она лукаво спросила:
— Что же это вы в гости приходите, когда хозяйки дома нет?
— Больше не буду! — засмеялся Николай. — Как работается? Говорят, у вас тут станки все с высшим образованием…
— Станки — что! — ответила Нина с гордостью. — У нас и люди поинтереснее прежних.
— А кто? Показывай, не таись, — вмешался в разговор Нечаев. — Мы как раз таких ищем.
— Это я про своих учеников, — смущенно ответила Нина. — Хотя бы Снегирев… Точили деталь вручную, а он штамп изобрел, сам додумался… Теперь этой детали до конца войны наштамповано.
— Снегирева знаю, — сказал директор и пошел между станками.
Нина и Николай направились за ним.
В углу у токарного станка, где когда-то стояло знаменитое точило, работал паренек, почти мальчик, вихрастый, с оттопыренными ушами. Он обернулся на шум шагов, покраснел.
— Говорят, что ты ящик к станку подставляешь? — спросил Нечаев.
— Выдумывают…
— Да нет уж, чего там, — проговорила Нина. — И это бывало… Трудно ему пришлось. Сам же рассказывал, что сначала никак не мог угнаться за временем.
— Так сам и сказал? — заинтересовался Нечаев.
— А что же? — удивилась Нина. — Он у нас и не такое умеет сказать или выдумать… Историю какую-нибудь, чего и не было. Тут недавно он ребятам рассказывал…
Снегирев умоляюще посмотрел на Нину и сдвинул брови.
— Не буду. — Нина засмеялась. — А потом, говорит, время стало двигаться медленнее. — И сама пояснила: — Начал станок осваивать. Он теперь у нас тысячник — десять норм дает!
— Тысячник в цехе есть, а деталей маловато.
Снегирев чувствовал себя неловко.
— Слушай, Снегирев, — встревоженно проговорила Нина, — а где же плакат? Кто сорвал?
Снегирев покраснел еще больше.
— Никто не сорвал, я сам…
— Как же ты мог? Где он у тебя?
Паренек вытащил из кармана скомканный лист бумаги. Нина почти вырвала его из рук токаря, расправила. На листе красными косыми буквами было написано: «Работайте как Снегирев!»
— Зачем же ты его убрал? — удивился Николай.
— Боязно, — признался Снегирев. — Вдруг сорвусь…
Директор похлопал его по плечу.
— Насмешил ты меня! Вот поговорю с секретарем комсомольского комитета, пусть он тебя образумит.
— А я не комсомолец… только еще собираюсь.
— Что ты говоришь? — воскликнул Нечаев. — А я тебя комсомольцем считал, даже в одной характеристике написал… Как же так? Никогда бы не подумал… Собирался посоветовать секретарю, чтобы тебя в комсорги выдвинули.
Нечаев долго еще смеялся, идя рядом с Николаем, подшучивал над собою — плохо, дескать, знаете людей.
Из механического направились в кузнечно-прессовый. Навстречу ехал тягач с еще не остывшими красными поковками.
Грохот в жарком цехе глубокой ночью особенно поразил Николая. Нелегко было привыкать к перекличке паровых молотов и ковочных машин, к их оглушительному разнобою: четкий звонкий стук никак не сочетался с тяжелым вздохом. Вперемежку с механическими сооружениями стояли печи, в одной из них красно-желтое пламя бешено вертелось вокруг закаляющегося ствола. Зеленое прозрачное пламя текло по заслонке соседней печи, но не стекало на пол, а причудливо завихривалось. Николай засмотрелся и насилу отвлекся… Директор разговаривал с кузнецом — пожилым, бритым, с черными усами на поблескивавшем лице. Разговаривать приходилось с напряжением, улучив моменты, когда молот, готовясь к следующему удару, делал разгон.
— Мы что! — сказал кузнец, ударив по оранжевой болванке. — За нами дело не станет. Я за три дня отковал столько коленчатых валов, что вам на всю танковую бригаду хватит.
— Ты хочешь сказать: за тобой не станет, — поправил его директор.
— Ну, понятное дело.
Кузнец отбросил клещи, снял рукавицы, попросил закурить.
Затянувшись дымом, он что-то сказал директору. Николай не расслышал слов кузнеца, он видел только, как Нечаев качнул головой в знак одобрения.
— Ты зайди ко мне, совещание предполагается завтра. Обязательно зайди.
Едва они отошли от кузнеца, Николай увидел спешившего им навстречу начальника кузнечно-прессового цеха. Кто-то, видимо, сказал ему, что пришел директор. Кепка была надвинута на лоб, брезентовый плащ застегнут на одну пуговицу, сапоги давно потеряли блеск и порыжели. Он подбежал к Нечаеву и еще не успел поздороваться, как услышал удивленно-насмешливый голос:
— А ты зачем тут? Я тебя не звал.
— Я думал, может быть, нужно что-нибудь…
— Нет, ничего. Кроме деталей, ничего не нужно. Надо работать не на конвейер, а в задел.
Последние слова Нечаев сказал без тени улыбки и, отвернувшись, позвал Николая.
Так и шли они из одного цеха в другой, разговаривали с многими мастерами — фрезеровщиками, токарями, кузнецами, прокатчиками, литейщиками…
К себе Николай вернулся около трех часов ночи, бросился на диван, постарался уснуть. Сон был тревожный, нездоровый. Вскочил около шести утра, прослушал по радио утреннюю сводку. Она не принесла особой радости. Не было пока ожидаемых побед, но было ясно, что государство выстояло, теперь только вопрос во времени. Но время — что было тоже ясно для всех — только тогда сможет работать на нас, когда хорошо будет вооружен солдат. Значит, надо вооружать его.
В седьмом часу появились в цехе Алексей Петрович и Пушкарев. Узнав о предстоящем совещании у директора, они поняли, что надо готовиться к волне, которая завтра может захлестнуть их. Смежники сделают все, чтобы завалить их деталями.
Совещание продолжалось недолго. Директор выслушал всех,
