Радуясь, что бокал не разбился, я быстро налила воды. Мне отчаянно хотелось вырваться из отцовской хватки, но я знала: будет только хуже.
— Видишь это? — прошипел он, бросая мой мобильник в воду. — Девка, ты это видишь?
Замерев, я кивнула и смотрела, как мой мобильник опустился на дно бокала.
— Если узнаю, что ты мне врешь, я не телефон твой утоплю. — Он с такой силой вдавил мне пальцы в плечо, что спина склонилась сама собой. — Слышишь меня?
— Слышу, — всхлипнула я, дрожа всем телом.
— И не вздумай настучать братцу, — прошипел он мне прямо в ухо. — Иначе обоих вышвырну на улицу, — добавил он, оттолкнув меня.
«Жду не дождусь», — едва не вырвалось у меня, но все же не вырвалось.
Что будет с Тайгом, Олли и Шоном, если он нас выгонит?
После меня старшим из троих был Тайг, значит весь отцовский гнев переместился бы на него.
Было невыносимо даже думать об этом.
Я стала растирать щеку, заставляя себя не разреветься.
В последний раз взглянув на меня, отец бросил:
— Давай вали с глаз моих.
Я почти выбежала из кухни. Слезы жгли глаза.
«Я тебя ненавижу! — мысленно кричала я, в очередной раз спасаясь бегством в свою комнату. — Ненавижу, гнусная тварь!»
Поднявшись наверх, я беззвучно, на цыпочках, прошла мимо двери комнаты Джоуи, вошла к себе и щелкнула замком.
Я погасила свет, плюхнулась на кровать, накрылась с головой и достала плеер.
Не прошло и двух минут, как раздался негромкий стук в дверь.
— Шан, — послышался голос Джоуи с другой стороны двери. — Все нормально?
Сначала я хотела промолчать, но отказалась от этого варианта. Не услышав ответа, брат сделает правильный вывод, и снова начнется ад семейных разборок.
Джоуи только вернулся от Ифы.
Я не хотела, чтобы он опять ушел.
— Все нормально, Джоуи. Просто я устала.
Долгая пауза.
— Ты уверена? — спросил брат.
— Да, — просипела я, прижимая пальцы к нижней губе, чтобы она не дрожала и голос не срывался.
— По твоему голосу так не скажешь, — засомневался Джоуи.
Черт!
Я откашлялась и сказала:
— У меня женские дела.
— Женские дела? — смущенно переспросил он.
— Месячные.
— Черт, Шан, вот это мне знать необязательно, — ответил Джоуи.
Я живо представила, как он вздрогнул, услышав о месячных.
Секунду спустя хлопнула дверь.
Позволив себе выдохнуть, я стерла горячие слезы, обжигавшие щеки.
В один прекрасный день я уйду из этого дома.
И ни за что не вернусь обратно.
С этой мыслью, дававшей лучик надежды, и под музыку с диска Джонни в наушниках я уплыла в сон.
53. Липкие подарочки
Джонни
С шести лет я был сосредоточен исключительно на регби.
Я верил в себя и свои способности.
Когда мяч попадал мне в руки, внутри что-то пробуждалось, почти начинало танцевать.
Я знал, что меня примут в Академию, и когда это произошло, ничуть не удивился.
Настолько я был уверен в своем будущем.
Любую другую жизненную дорогу я попросту отказывался принимать.
Карьера профессионального регбиста была моей целью, моим смыслом, моей судьбой, и я обеими руками крепко держался за нее.
Я не был импульсивным.
Я был уравновешенным.
Целеустремленным.
Мотивированным.
Решительным.
Наверное, у меня хватало и негативных черт, но я сосредотачивался только на сильных сторонах.
Единственные слабости, которые меня занимали, касались регби.
Обнаружив ту или иную, я пахал как сумасшедший, чтобы от нее избавиться.
Я был очень решительным человеком.
Я никогда не сомневался в своих поступках и не морочился херней.
Я принимал решение и следовал ему.
Совсем как в шесть лет, когда я решил превратить увлечение в карьеру.
Сделано.
Или когда я решил, что степень в бизнесе — идеальный вариант для меня.
Легко.
Я делал выбор и придерживался его.
Это требовало относиться до крайности внимательно к принимаемым решениям, потому что, когда я настраивал на что-то разум или, хуже того, сердце, мне было свойственно с фанатичной одержимостью двигаться к цели.
Без оглядок, сомнений и разных там «я передумал».
Моя нерешительность во всем прочем, вероятно, была напрямую связана с моей личностью.
Из-за этого я не особенно сближался с людьми и никогда — с девчонками.
Я прекрасно сознавал, что мне свойственна одержимость.
Поэтому я так рано достиг серьезных результатов в карьере.
Все это знание только усугубляло мои проблемы.
За считаные месяцы я потерял голову из-за девчонки.
А сердце?
Проклятье, этот кусок камня все-таки ожил и выкинул мне такой фокус, привязавшись к тощей пигалице-третьегодке, с каштановыми косичками и синими глазами, которые жгли душу.
Надо было осторожно обдумывать каждый шаг, потому что, если уж я решил, что девчонка — моя, так оно и будет.
Если я взял на себя обязательство, если мое сердце выбрало ее, можно было клеить на лоб стикер «Я твой. Пожалуйста, будь со мной поласковее, потому что я никуда не уйду».
Самым жутким во всей этой истории было понимать, что я на волосок от гибели, но при виде ее падение в пропасть все больше меня привлекает.
— Что делаешь? — Гибси, спасибо ему, отвлек меня от дум.
Был вечер вторника, и я, вернувшись от Шаннон, засел за домашку. Стучаться Гибси не умел, он просто открыл дверь и вошел.
— Как думаешь, что я делаю? — Я отложил ручку и повернулся к нему на вращающемся кресле. — Домашку.
Гибси имел обыкновение появляться у меня дома в любое время суток.
Хорошо еще не притащил своего чертова кота.
А мог бы — вполне спокойно.
— Надо же, какой ты безнадежный зубрила! — Гибси бросил школьный рюкзак рядом со столом, уселся на кровать и заложил руки за голову. — Получил рассылку от тренера?
— А то, — ответил я, добивая тригонометрическое уравнение, от которого он меня оторвал. — Надеюсь, он приставит к нам кого-то более вменяемого, чем миссис Мур.
— Да уж, конченая тетка, — ответил Гибси, передернув плечами.
— Еще какая! — согласился я.
Около часа назад тренер всем разослал сообщение о том, что Ройс-колледж наконец-то согласился на матч с нами.
В пятницу.
В Дублине.
На их поле.
И при условии, что я играть не буду.
Я усмехнулся, радуясь, что эти тренеры настолько меня опасаются.
— Дублинские подонки, — проворчал Гибси. — Только усложняют всем жизнь.
— Эй, говнюк! — не выдержал я. — Я и есть дублинский подонок.
— Ты — нет, — смутившись, ответил Гибси.
— Давай оправдывайся, калчи, грязный дикарь с гор, — буркнул я, добивая другое уравнение.
— Ты в курсе, что это социально недопустимо, — тут же парировал Гибси, — называть меня калчи.
— Можешь звать меня джекин, — возразил я. — Ты все время так делаешь.
— Но ты же правда джекин, — упирался Гибси.
Я выпучил глаза:
— А ты вонючий калчи из дремучего захолустья.
— Да пошел ты, гребаный горожанин!
— Сам пошел, сраный деревенщина!
— Хер столичный.
— Дрочер несносный.
— И как только мы с тобой дружим? — засмеялся Гибси.
— Сам себя спрашиваю столько лет, — ответил я, продолжая расправляться с тригонометрией. — Одна из величайших загадок жизни.
— У меня тоже есть домашка, — объявил он.
— Знаю, — ответил я, поняв намек. — Мне нравится, как ты без сомнения кидаешь рюкзак у моего стола.
— Я сам не могу, — заныл Гибси.
— Можешь, — возразил я. Пододвинув калькулятор, я ввел формулу, посчитал и записал результат. — Ты просто сраный лентяй.
— Это сложно, — продолжал ныть он.
— Гибс, а жизнь вообще сложная штука, — сказал я. — Доставай учебники, я не собираюсь опять за тебя все делать.
— Но ты в этом шаришь лучше меня, — застонал он.
— Сказал человек, который назвал меня безнадежным зубрилой, — сказал я.
