Солисты и дирижеры должны были делать жизненно важный выбор. Старый истеблишмент музыкального бизнеса предлагал им знакомые ангажементы и ограниченное воображение. Они видели, как Кири Те Канава рекламирует часы «Ролекс» в утренней газете, а Хосе Каррерас выступает в специально снятом документальном фильме — все это было следствием их связи с «Ай-Эм-Джи». Они знали, что Ицхак Перлман и Евгений Кисин получают беспрецедентно высокие гонорары. Они видели, что агентство балует артистов и создает им уют.
Жизнь в музыке сулила прославленным и удачливым невиданные вознаграждения. Сказочные гонорары, перелеты первым классом, замечательные дополнительные возможности. Жить на самом верху было действительно очень приятно.
Но для большинства классических музыкантов будущее выглядело мрачнее, чем когда-либо раньше. Если им не удастся вскарабкаться на подножку вагона «Ай-Эм-Джи» или если их столкнут оттуда, их ждут незавидные и унылые альтернативы. Старые агентства переживали кризис разной степени тяжести, многие с трудом удерживались на плаву. Многие замечательные исполнители оставались без агента, потому что честные агенты не могли позволить себе вкладывать средства во что-либо, кроме перспективной звездной карьеры, а с нечестными не стоило иметь дело. Искушения по обе стороны уравнения все возрастали, а увы взаимной зависимости между агентами и артистами рвались под напором страха и недоверия. Кругозор агентов сужался, и в сложном, сжимающемся и ничего не прощающем мире тысячи музыкантов оказывались предоставленными самим себе.
XIV
В стеклянном треугольнике
Штаб-квартира находится вовсе не в бурлящем центре мировой столицы, как можно было бы ожидать, а в аморфном переплетении улиц безликого токийского пригорода. Здание главного офиса совсем не похоже на принадлежащий компании дворец из черного мрамора на Пятой авеню в Нью-Йорке или на бывшее здание «Эй-Ти-энд-Ти» на Мэдисон-авеню, выстроенное по проекту Филиппа Джонсона и приобретенное компанией за несколько миллиардов иен во время снижения цен на западную недвижимость в 1991 году. Кажется, что здешнее здание специально построено безликим. Командный центр индустриального концерна, больше всех остальных в мире уделяющего внимание дизайну, расположен в восьмиэтажном треугольном доме в районе холмов Готен-яма. В таком здании вполне мог бы размещаться второстепенный офис небольшой бухгалтерской фирмы. Название «СОНИ» размещено гораздо выше уровня глаз прохожих, а стеклянный подъезд настолько нейтрален, что местные таксисты не сразу находят его.
Внутри вас прежде всего поражает тишина. Вы проходите мимо кланяющихся девушек в приемной и безмолвно мерцающих телеэкранов, потом вас провожают к бесшумному лифту, поднимают наверх и ведут по коридорам, где единственный звук — это тихие, шелестящие шаги секретарш, снующих между кабинетами. Отопление включено на полную мощность, помещение залито искусственным неоновым светом. Все окна закрыты жалюзи. Никаких указателей или украшений на стенах. Тех, кто получил разрешение посетить верхние эшелоны власти «Сони» и прошел перед этим тщательную проверку, специально заставляют чувствовать себя нарушителями.
Именно в этот секретный нервный центр пасмурным ноябрьским днем 1994 года привезли изысканно одетого седого человека в инвалидном кресле. Акио Морита, председатель и один из основателей «Сони», впервые за последний год посещал заседание совета директоров, и все сотрудники в желтовато-коричневой униформе, сшитой по эскизам Иссии Мияке, выстроились вдоль стен, чтобы выразить ему свое почтение. Семидесятичетырехлетний Морита перенес инсульт, после которого остался частично парализованным, его речь стала неясной, а движения замедленными. Но несмотря на свою немощь, он выглядел невероятно властным.
Морита считался одним из тех, кто делал экономическую погоду в современной Японии; его, вместе с автомобильным королем Соитиро Хондой и электронным колоссом Конносукэ Мацуситой, чтили как автора послевоенного возрождения страны. Этого суперпродавца японской продукции с уважением встречали в американских советах директоров, а его высказывания с благоговением изучали в Гарварде. Хотя Хонда и Мацусита имели больший вес на родине, они редко выезжали за границу. Морита чаще других говорил от имени Японии за рубежом, где его называли «мистер Сони». Его появление на заседании совета директоров «Сони» в ноябре 1994 года свидетельствовало о крайней важности события.
«Сони», его детище с таким удобным для западного потребителя именем, крайне беспокоили убытки американского отделения фирмы, занимавшегося концертной деятельностью. Семь лет назад Морита и его исполнительный директор Норио Oга совершили налет на Блэк-Рок современных средств массовой информации[878]* и купили за два миллиарда долларов все авторские права и все наследие компании «Коламбия рекордс», консервировавшей музыку со времен Эдисона. Этот роскошный трофей засиял еще ярче, когда Oга вернул половину затраченных средств, выбросив 27 % акций японского филиала «Коламбии» на токийскую фондовую биржу. На волне успеха Морита и Ога устремились в Голливуд, где за 3,4 миллиарда долларов приобрели «Коламбия пикчерз»; тем самым они получили неограниченный доступ к трем тысячам фильмов, двадцати трем тысячам записей телевизионных передач и некоторым величайшим именам в истории кинематографа.
Хотя некоторые аналитики предупреждали, что «Сони» переплачивает за свои покупки, на самом деле в стеклянном треугольнике заранее хладнокровно просчитали всю стратегию. В восьмидесятых годах «Сони» беспомощно наблюдала, как ее видеомагнитофон «Бетамакс» вытесняют дешевые приборы с упрощенным форматом VHS, производители которых, во главе с Мацуситой, обеспечили широкий выбор видеофильмов для домашнего просмотра. «Бетамакс» был детищем Мориты и первой неудачей «Сони». Oгa поклялся, что компания больше никогда не приступит к производству аппаратуры следующего поколения, не имея запасов видео- и аудиозаписей для воспроизведения на этой аппаратуре. «Если бы у нас не было этого программного обеспечения, — говорил он мне в 1992 году, — мы не смогли бы запустить новый формат»[879].
Двойной налет «Сони» на американскую культуру потряс конкурентов фирмы. Мацусита последовал ее примеру и в 1990 году купил за 6,1 миллиарда долларов «Эм-Си-Эй рекордс» и «Юниверсал пикчерс». Тошиба, не желая отставать, приобрела за миллиард 12,5 % акций в «Тайм-Уорнер». «В основе наших действий лежала хорошо обоснованная доктрина, — посмеивался Oгa. — А чем руководствовались они, не знаю». Независимо от намерений той или иной компании, триллионы иен производителей аппаратуры изменили ландшафт музыкальной и развлекательной индустрии. Несмотря на мощную критику со стороны прессы, Голливуд и хит-парады возглавили чужаки. Японцы в одинаковых костюмах владели Кинг Конгом и Бобом Диланом, "Парком Юрского периода" и Фрэнком Синатрой, группой "Wet Wet Wet" и "Самыми известными произведениями Бетховена"». Газеты кричали о «позорной распродаже» национального наследия, а горячие американские парни перед сном молились, чтобы агрессоры сделали себе харакири. Впрочем, ни одному патриоту и в голову не могло прийти, катастрофа каких масштабов постигнет «Сони».
Все началось с двух продюсеров «Бэтмена», которым заплатали двести миллионов долларов, чтобы они возглавили «Коламбия пикчерс». Потом оказалось, что у Питера Губера и Джона Питерса, бывшего парикмахера Барбары Стрейзанд, еще не истек срок контракта с «Уорнер», и «Сони» пришлось заплатить в виде компенсации еще полмиллиона долларов. Питерс начал работать именно так, как и собирался: прежде всего он потратил сто пятнадцать миллионов долларов на ремонт студий; по пять тысяч в неделю уходило на цветы в кабинетах. Он посылал в Лондон «пустой самолет "Фалькон" (тридцать тысяч долларов), чтобы забрать свою подружку», которая, как и его бывшая жена, судя по всему, «были поставлены на довольствие "Коламбии" с жалованьем не менее четверти миллиона»[880]. Огу раздражало, что Питерс являлся на заседания без носков; кроме того, у него была милая привычка стаскивать служащих со стула за галстук. Избавление от него обошлось «Сони» примерно в тридцать миллионов долларов. Фрэнк Прайс, руководитель студии, пытавшийся навести порядок, продержался восемнадцать месяцев и ушел с пятнадцатью миллионами. Наконец, в сентябре 1994 года «Сони» рассталась и с Губером; он стал богаче на двести миллионов долларов и получил от фирмы обещание инвестировать еще столько же в принадлежащую ему промышленную компанию.
Эти суммы, смехотворные с точки зрения кинозрителей, вызывали возмущение рабочей этикой «Сони». Фирма требовала, чтобы служащие оставались на местах до позднего вечера, а выходя в туалет, всякий раз оставляли записку с сообщением о своем местопребывании. Глянцевые журналы злорадно насмехались над подобным сочетанием достающего до кишок японского менеджмента с чудовищной расточительностью. В Голливуде «Сони» потеряла больше, чем деньги. Она потеряла лицо. У Мацуситы и Тошибы тоже были свои неприятности на студиях, но никому не довелось пережить тот позор и те издевательства, которым подверглась «Сони». Мацусита, чья фирма вдвое превосходила «Сони» по размерам, произвел незначительные перемены в руководстве и позволил основному контингенту служащих продолжать свою работу. Никто никогда не видел, чтобы рука из Осаки натягивала вожжи на «Юниверсал», если вообще кого-то интересовало, что там происходит. Но Морита потратил полжизни, чтобы добиться расположения западной прессы, а теперь задыхался под лавиной гневных заголовков. В родной Японии промышленники сомкнули ряды и дружно отказывали ему в почестях, которых он ждал и которых, безусловно, заслуживал.
