В этой связи, конечно, не было особой надежды, что А. Собчак будет по такому частному поводу, как дело Азадовского, дергать и теребить ту структуру, которая теперь, в условиях Новой России, оказалась его важнейшим и верным союзником.
На волне демократических преобразований возникла в то время фигура генерала госбезопасности в запасе Олега Калугина – выдвиженца Ю.В. Андропова, бывшего разведчика, «сосланного» в Ленинград на должность заместителя начальника УКГБ, каковую он и занимал с января 1980 до 1987 года, а в феврале 1990 года был уволен в запас, позднее – в отставку. Однако Калугин, который еще в 1987 году написал Горбачеву о необходимости реформирования КГБ, не захотел быть в 55 лет пенсионером и примкнул к демократическому движению. В 1990 году он был избран народным депутатом СССР, в 1991-м, после августовских событий, был несколько месяцев советником председателя КГБ В.В. Бакатина, затем, в 1995 году, выехал в США, где и получил постоянное местожительство. В 2002 году заочно приговорен к 15 годам лишения свободы за разглашение государственной тайны.
Так вот, в 1990 году российские и иностранные журналисты неоднократно задавали Калугину вопрос: знает ли он подробности дела Азадовского – ведь оно разворачивалось как раз в тот момент, когда он был в руководстве Большого дома? На это Калугин неизменно отвечал, что дело Азадовского действительно готовилось в Большом доме, а непосредственным вдохновителем и организатором был, по его словам, первый заместитель начальника УКГБ по Ленинградской области генерал В.Н. Блеер.
Казалось бы, назван главный виновник. Однако нам не хотелось бы опираться только на эту версию. И не потому, что бывшие и нынешние сотрудники госбезопасности считают генерала Калугина предателем. Дело в том, что Калугин сам, наряду с В.Н. Блеером, руководил тогда ленинградским главком (ему были вверены контрразведка в Ленобласти, пограничная служба и Комиссия по выезду за рубеж), и эта его должность – первого заместителя начальника УКГБ – открывала перед ним почти неограниченные возможности. «С точки зрения решения оперативных вопросов, – рассказывал Калугин, – я был наделен весьма большими полномочиями, имел право давать санкции на заведение дел по проверке советских и иностранных граждан, подслушивание их телефонов и квартир, перлюстрацию корреспонденции, организацию визуального наблюдения, тайное проникновение и обыски в жилищах проверяемых лиц». Касалось это и «подопечных» 5-й службы – Калугин не отрицает, что контакты с сотрудниками этой службы были у него постоянно. То есть нельзя полностью исключить, что Калугин и сам до известной степени мог быть причастен к этому делу.
Но еще более сомнительна противоположная точка зрения, будто дело Азадовского инициировал или контролировал генерал Калугин, – эта версия выдвигалась впоследствии самими чекистами. При всех своих «контактах» с 5-й службой Калугин не курировал ее напрямую; всю работу с «диссидентами» возглавлял генерал В.Н. Блеер. И как раз следы В.Н. Блеера мы и обнаруживаем в деле Азадовского…
Прежние привычки
18 октября 1991 года Б.Н. Ельцин подписал Закон РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий», а 16 декабря Президиум Верховного Совета принял постановление о создании Комиссии ВС по реабилитации жертв политических репрессий. Полномочия этой Комиссии были достаточно широки, но особенно следует подчеркнуть следующие пункты, оговоренные в постановлении: свободный доступ к архивам судов, военных трибуналов, органов прокуратуры, государственной безопасности, внутренних дел и другим архивам, а также возможность «запрашивать от органов государственной власти… документальные материалы и иную информацию, необходимую для деятельности Комиссии».
Формально Азадовский подпадал под действие этого постановления, поскольку хронологически политические репрессии имели теперь лишь нижнюю границу – 25 октября (7 ноября) 1917 года. То обстоятельство, что он был осужден по уголовной статье, также не являлось преградой, потому что новое законодательство обязывало Комиссию изучать дела «лиц, реабилитированных в общем порядке, когда имеются основания рассматривать факт привлечения их к ответственности и осуждение как политическую репрессию».
Кроме того, незадолго до подписания этого важного закона – 3 сентября 1991 года – Азадовский сам обратился к председателю Комиссии Верховного Совета РСФСР по безопасности С.В. Степашину (который, возможно, был в курсе дела Азадовского по своей прежней должности в Большом доме); копия письма была послана и председателю В.В. Бакатину. Завершая свое обращение, Азадовский писал:
Я хорошо представляю себе, что сотрудники КГБ руководствовались в 1980 г. совершенно иными инструкциями, чем, скажем, в середине или второй половине 80-х годов. И все же меры, примененные ко мне и моей жене, нельзя оправдать никакими ссылками на «то время». Я – ученый-филолог, переводчик и литературовед, никогда не занимался так называемой «диссидентской» деятельностью, не распространял «антисоветской» литературы, мои контакты с иностранными гражданами всегда носили сугубо профессиональный характер. То же относится и к моей жене. Так почему же, на каком основании сотрудники КГБ так жестоко (и притом – противозаконным способом!) искалечили наши жизни?!
Просьба, изложенная в обращении, – «исследовать обстоятельства дела, установить истинные причины и наказать виновных» – была спущена из секретариата С.В. Степашина в Прокуратуру РСФСР, где уже не раз рассматривались обращения Азадовского. Тем не менее 27 февраля 1992 года Прокуратура РСФСР ответила Азадовскому в прежнем ключе:
…Работники правоохранительных органов, причастные к расследованию, к дисциплинарной ответственности привлечены быть не могут, поскольку истекли предусмотренные законом сроки давности. Ваше предложение о том, что наркотические вещества могли быть вам подброшены работниками милиции либо УКГБ, проверялись, но объективного подтверждения не нашли. В связи с этим оснований для привлечения указанных лиц к уголовной ответственности не имеется. Доводы жалобы о невиновности Лепилиной в совершенном преступлении несостоятельны. Осуждение Лепилиной… признано обоснованным. В опротестовании принятых по делу судебных решений руководством Прокуратуры Российской Федерации отказано.
Но когда была создана и начала свою работу Комиссия по реабилитации жертв политических репрессий, Азадовский попытался в очередной раз апеллировать к отечественному правосудию. 10 сентября 1992 года он отправил в Москву на имя председателя Комиссии А.Т. Копылова многостраничное заявление. В частности, он писал:
Что можно исправить теперь, спустя 12 лет? Утверждая, что все возможности установить истину «исчерпаны», прокуратура стремится лишь к одному – замять это дело, уклониться от его анализа. Между тем, любому непредвзятому юристу, знакомому с материалами дела, сразу же становится ясно, что действия следователя, прокурора и судьи с самого начала (задержание Лепилиной, обыск и т. д.) носили заведомо преступный, умышленный характер. Нетрудно было бы, произведя соответствующие следственные действия, установить, кто именно из лиц, производивших обыск, подложил мне наркотик. Но этого-то и старается не допустить прокуратура всеми возможными способами!
Не подлежит сомнению, что данное уголовное дело, разыгранное по сценарию госбезопасности и ею, по сути, осуществленное, является делом политическим. Но почему именно в отношении меня и моей жены был затеян в 1980 г. весь этот спектакль с наркотиками?..
Данное уголовное дело получило широкий резонанс и в нашей стране, и за рубежом. Все писавшие или выступавшие по данному поводу были единодушны, оценивая это дело как политическое.
Прошу Комиссию по реабилитации жертв политических репрессий ВС РФ изучить прилагаемые материалы (на 54-х листах) и признать меня жертвой политической расправы, учиненной надо мною органами КГБ. Прошу также ходатайствовать перед Прокурором РФ о реабилитации моей жены С.И. Лепилиной (Азадовской).
В конце декабря 1992 года Азадовский отправил по тому же адресу еще одно письмо, в котором просил Комиссию по реабилитации затребовать в Министерстве безопасности РФ материалы проверки, проведенной в Ленинграде осенью 1988 года (после его обращения на имя В.М. Чебрикова) следователями центрального аппарата КГБ СССР.
Однако в качестве подарка на 1993 год Константин Маркович получил письмо из Генеральной прокуратуры, датированное 31 декабря 1992 года. Заместитель генпрокурора Е.К. Лисов сообщал Азадовскому, что его заявление в Комиссию Верховного Совета по реабилитации жертв политических репрессий рассмотрено… в Генеральной прокуратуре. Как такое могло произойти, Азадовский не знал, но его вновь охватило ощущение обреченности. Евгений Кузьмич Лисов, издавший в 1992 году в соавторстве с Генеральным прокурором В.Г. Степанковым книгу о деле ГКЧП под названием «Кремлевский заговор: Версия следствия», повторял в письме Азадовскому прежние, уже набившие оскомину строки:
