И он с улыбкой повернулся к Альтии и Янтарь, но ни та, ни другая не улыбнулись в ответ, и спустя время его улыбка погасла. Он вздохнул и отрешенно покачал головой, а потом проговорил так тихо, чтобы слышали только они:
— Я делаю для него все, что могу… И тем единственным способом, который мне известен. Я собираюсь плавать на нем. И я буду делать и говорить все, что сочту нужным для того, чтобы спустить его на воду. — Женщины продолжали молчать, их молчание было неодобрительным, и он рассердился: — А вам обеим, похоже, стоит прикинуть, насколько сильно вы хотите того же. Только думать придется за работой: мы с вами — носовая команда! Может, сегодня к вечеру я и найду еще мужиков, которые не забоятся его, но светлое время дня терять не годится! — И он указал на отброшенное бревно: — Надо установить его на место! — А потом шепнул уже вовсе еле слышно: — Если он заподозрит, что вы боитесь его… если сообразит, что может отделаться от нас с помощью такого вот поведения… Вот тогда-то мы все пропали. И он сам в том числе!
…Таково оказалось начало длинного и весьма тяжелого трудового дня. Бревна были попросту неподъемными. Брэшен находил извращенное удовольствие в том, чтобы не щадить ни двоих женщин, ни себя самого. Он работал на таком солнцепеке, что мозги готовы были вскипеть у него в голове. Они наполняли тачки песком и откатывали их прочь. Камни, которые им попадались, либо удерживали друг дружку так плотно, что никак не удавалось их расшатать, либо оказывались тяжелее, чем мог свернуть один человек. Брэшен гонял себя без всякой пощады, наказывая свое тело за непрестанный зуд по циндину. Если бы Альтия или Янтарь запросили передышки, он бы им, конечно, не отказал. Но Альтия была едва ли не упрямей его самого, Янтарь же оказалась на диво жилистой и упорной. Так что обе выдерживали заданный им лихорадочный ритм работы. И к тому же, работая под самым носом изваяния, они как бы включали Совершенного в свой общий разговор, пропуская его упрямое молчание мимо ушей.
И получилось, что усилия двух слабых женщин и явное отсутствие у них страха перед Совершенным заставили устыдиться мужиков-работяг. Один за другим они начали присоединяться к ним у форштевня. А потом из города пришла подруга Янтарь, та самая Йек. Ей было любопытно, чем это они тут занимаются. Она охотно присоединилась к приятельнице, а силы и выносливости ей было не занимать. Клеф появлялся и исчезал, то помогая, то путаясь под ногами. Брэшен не столько похваливал мальчишку, сколько рычал на него, но жизнь в рабстве сделала Клефа довольно-таки толстокожим. Он усердно работал, и было видно, что силенок у него маловато, зато умение кое-какое вправду имеется. Были в нем все задатки доброго моряка. Брэшен начал даже подумывать, а не взять ли его в самом деле с собой в море. Он знал, что это будет неправильно. Однако мальчишка был нужен ему.
Другие рабочие, сновавшие кругом корабля, исподтишка следили за ними. Возможно, им было совестно оттого, что женщины работали там, куда сами они из страха отказались пойти. Они стали шевелиться все расторопнее. Брэшен даже удивился про себя: трудно было ждать, что у такого разнесчастного отребья еще сохранилась хоть какая-то гордость. Но коли так — ему это было лишь на руку.
После полудня в «утренней» комнате воцарилась невозможная духота. Окна были распахнуты настежь, но это не помогало: снаружи не чувствовалось ни малейшего дуновения воздуха. Малта теребила воротничок платья, пытаясь оттянуть от кожи влажную ткань.
— А помнишь, как мы здесь чай со льдом попивали? С такими маленькими лимонными пирожными, которые пекла ваша кухарка?
Кажется, Дейла больше самой Малты переживала о нынешних стесненных обстоятельствах у Вестритов. По правде сказать, Малту слегка раздражало, как подмечает ее подружка все нехорошие перемены в их доме.
— Было, да сплыло, — устало проговорила она. Подошла к распахнутому окну и наклонилась через подоконник, глядя на запущенный розовый садик. Разросшиеся кусты цвели, что называется, изо всех сил. Видно, радовались отсутствию садовника с его ножницами. — Лед нынче дорог, — заметила Малта.
— Папа вчера два больших куска прикупил, — сообщила Дейла небрежно. И обмахнулась веером: — Так что повар сегодня обещал мороженое на десерт.
— Ах, как здорово, — бесцветным голосом отозвалась Малта. Интересно, долго еще собиралась Дейла ей шпильки вставлять? Для начала она объявилась в новехоньком платье, со шляпкой и веером в тон. Причем веер был сделан из ароматической бумаги и не только овевал, но и распространял приятный запах. Это был в Удачном самый последний писк моды. А кроме того, Дейла даже не поинтересовалась, как продвигается работа на корабле и не передавали ли им послания насчет выкупа. Малта предложила: — Пошли наружу, в тенек.
— Ой нет, подожди, — и Дейла обвела комнату таким взглядом, словно пытаясь обнаружить подслушивающих слуг. Малта едва удержалась от тяжелого вздоха. Слуг они более не держали, так что и шпионить за ними при всем желании было некому. А Дейла напустила на себя ужасно таинственный вид и вытащила из-за пояса платья небольшой кошелечек. — Сервин шлет тебе это, чтобы помочь преодолеть нынешние трудные времена! — возвестила она заговорщицким шепотом.
На какой-то миг Малта готова была разделить восторг Дейлы по поводу театрального драматизма этого момента. Но только на миг, а потом все прошло. Когда она впервые узнала о пленении отца, она восприняла случившееся как волнительную — и оттого восхитительную — трагедию. И с упоением принялась извлекать из происходившего все, какие можно, «сценические» возможности. Но дни шли за днями, и постепенно осталась только тревога. И напряженное ожидание хороших вестей, которые все не приходили и не приходили. И Удачный не поспешил стройными рядами им на выручку. Да, люди высказывали сочувствие, но только как дань вежливости. Некоторые прислали цветы и записки со словами соболезнования, как если бы отец был уже мертв… И Рэйн, несмотря на ее мольбы, так и не приехал.
В общем, никто не хотел как следует ей помочь.
Дни тянулись один за другим в беспросветном и скучном отчаянии. Малта постепенно осознавала, что все происходит на самом деле и что состояние ее семьи очень даже вправду может пойти прахом. Она ночей не спала, размышляя об этом. А когда все-таки засыпала, ее посещали тягостные и беспокойные сны. Нечто преследовало ее, стараясь подчинить своей воле. То немногое, что ей удавалось вспомнить наутро, выглядело как послания от кого-то злого, вознамерившегося похоронить все ее надежды. Например, вчера она проснулась с криком ужаса: ей приснилось, будто волны выбросили на берег тело отца. «А ведь он, может быть, в самом деле уже умер!..» — вдруг сообразила она. И, если так, значит, все их нынешние усилия впустую. В тот день она утратила присутствие духа. И до сих пор еще не сумела заново обрести цель и надежду.
Она взяла у Дейлы кошелечек и села. Недовольное выражение лица подруги говорило о том, что сестра Сервина рассчитывала на большее проявление чувств с ее стороны. Малта притворилась, что внимательно рассматривает кошелек. Это была маленькая вещица из ткани, сплошь покрытая вышивкой и снабженная позолоченными завязками. Вероятно, Сервин купил кошелек нарочно ради этого подарка. Подумав так, Малта заглянула в себя и не обнаружила никакого радостного волнения. Да, мысли о Сервине более не волновали ее так, как когда-то.
Он ведь не поцеловал ее, и она так и не оправилась от этого разочарования. Но то, что последовало затем, было еще хуже. Она-то думала, дура, что у мужчин есть власть! Так почему же, стоило ей попросить употребить эту власть ради нее, — кругом случился облом? Сервин Трелл пообещал ей помочь, но сделал ли он хоть что-нибудь? На том собрании торговцев он только пялился на нее самым неподобающим образом, и половина народа наверняка это заметила. А вот насчет того, чтобы встать и сказать свое слово, когда Альтия просила торговцев о помощи… или папеньку своего локтем пихнуть, чтобы тот слово замолвил… это — нет. Сервин только таращился на нее, как безмозглый теленок. Никто ей не помог. И впредь не поможет…
Освободи меня — и я тебе помогу! Обещаю! — внезапным эхом отдались в ее сознании слова драконицы из сна, что они разделили с Рэйном. Малту даже передернуло от боли — ей показалось, будто внутри головы между висками у нее была натянута струна, и эта струна вдруг натянулась и зазвучала. Как хорошо было бы прямо сейчас уйти к себе и прилечь!
Дейла прокашлялась, тем самым напоминая Малте, что она не очень-то вежливым образом сидит сиднем и держит в руке Сервинов подарок.
Малта развязала тесемки и высыпала содержимое кошелечка себе на колени. Немножко монет. Несколько колечек…
— Знаешь, как влетит Сервину, если папа дознается, что он отдал эти кольца тебе? — тоном обвинения сообщила Дейла подруге. — Вон то маленькое серебряное ему мама за хорошую учебу подарила!
