подтверждение Володиной догадки, буркнул Юра. — Странный какой-то мужик. — Он вздохнул. — Хотя… чего я ожидал? Что кто-то вспомнит меня спустя двадцать лет?
— Для тебя это так важно? — осторожно спросил Володя.
— Не то чтобы, просто… Я очень любил это место. — После небольшой паузы Юра хмыкнул. — Наша квартира проходила насквозь через весь этаж, и из неё было два выхода. Один — на улицу к трамвайной остановке. А другой — сразу во внутренний двор. А в него, как в итальянское патио, можно попасть только через арку. — Взгляд Юры стал мечтательным, голос потеплел, и он продолжил делиться воспоминаниями: — С малых лет меня и моих друзей родители спокойно отпускали гулять допоздна — для нас этот дворик был самым безопасным местом на земле. Там всегда находился кто-нибудь из взрослых, — как сейчас тот мужик, — кто-то «свой». Соседи мгновенно реагировали, когда во двор попадал кто-то чужой — выясняли, кто такой, к кому и зачем пришёл, и в случае чего сразу выставляли вон. И вот сейчас получается, что как чужого выгнали меня… Нет, я не то чтобы очень расстроен, просто… это странно. Я пришёл с ощущением, что вернулся домой, а вон оно как получилось…
Володя не знал, какой реакции ждал от него Юра, поэтому поддержал:
— Кстати, когда я приезжал сюда, ко мне тоже пристала какая-то бабка, мол, чего это я здесь хожу. А я тебя искал. — Он грустно улыбнулся.
Юра взглянул на него, склонив голову набок.
— И в итоге нашёл! — И, будто угадав, что Володя станет спорить, отрезал: — Лучше поздно, чем никогда.
На это Володя лишь пожал плечами.
— И всё же странно, что этот мужик тебя не узнал, — добавил он после минутного молчания. — Он выглядит куда старше нас. И ладно тебя, но твоих родителей-то он должен был помнить. Хирурга-то с доступом к спирту в сухой закон…
— Да не факт. Отец постоянно пропадал в больнице. А я во дворе гулял редко — у меня то школа, то пианино. И только когда я забросил музыку и стал с пацанами мотаться… и то среди наших я был вечно на вторых ролях. Самый главный бунтарь у нас Шурик, вот его сто процентов помнят все в нашем дворе.
Они задержались в сквере ещё на час. Прогуливаясь по тенистой аллее, вышли на небольшую площадь, что раскинулась перед зданием спорткомплекса. В усадебном двухэтажном доме с колоннами, судя по афишам-объявлениям, работали секции борьбы и художественной гимнастики для детей. Юра травил байки из юности — как гонял по этой площади на велосипеде с ребятами со двора, как лазили по трубам и однажды, не удержав равновесия, свалился в заросли крапивы.
— Дня три у меня всё чесалось. Вообще всё и везде! Это было ужасно! — смеялся он.
Этот сквер всё ещё пользовался популярностью у подростков. Они, как и в Юрином детстве, гоняли по асфальтированной площадке возле входа в спорткомплекс, но уже не на велосипедах, а на скейтбордах.
Отдохнув в тени, они отправились дальше, к Юриной школе.
— А здесь, кстати, Маша училась! — сказал Юра, указывая пальцем на громаду тринадцатой школы.
— А вот и нет. — Володя помотал головой. — Она училась в восемнадцатой, а в этой Женя был физруком.
— Ой, и правда. Ну не всё же мне помнить… Главное — не забыть, в какой учился я сам!
Его школа располагалась чуть дальше, в одном из узких переулков. Но, дойдя до поворота, Юра остановился и уставился на забор, который скрывал от глаз трёхэтажное старое здание.
— Это же театр Муссури! Что с ним стало?
Володя вскинул голову — за разрисованным, обклеенным объявлениями ограждением виднелось полуразрушенное строение, ещё хранящее следы былой роскоши. Теперь же оно больше пугало, чем восхищало: отколотая жёлтая плитка, торчащие из окон деревяшки, осколки лепнины, провалившийся внутрь купол.
— Театр музкомедии переехал на ту улицу, — пояснил Володя, указывая себе за спину, — давно уже. А это здание признали аварийным, оно часто горело. Слышал, буквально осенью его тушили в очередной раз.
Повернувшись, Юра рассеянно посмотрел на Володю.
— Я каждый день мимо в школу бегал, у меня окна кабинета сольфеджио на него выходили… Такое величественное здание, красивое, я вечно его разглядывал, когда скучал на занятиях…
Володя развёл руками.
— Ну а сейчас это пристанище бомжей и подростков, которые любят шататься по заброшенным местам. Слышал, коллеги обсуждали, что последний пожар случился как раз из-за них — жгли костёр прямо на сцене.
— Ну, может, отреставрируют ещё. Это же памятник архитектуры.
Юра вздохнул, ещё раз окинул печальным взглядом старый театр и свернул в переулок.
Территория Юриной школы пустовала, но, несмотря на выходной день, из приоткрытого окна на первом этаже лилась стремительная мелодия — скрипка. Юра взмахнул пальцами в такт музыке, промычал мотив себе под нос.
— По субботам здесь тоже идут занятия? — спросил Володя.
— Ну, когда я тут учился, не было… Может, дополнительно кто-то занимается? Эх, это же Паганини, двадцать четвёртый каприс. Как же я ненавидел играть его на пианино.
— Почему?
— Не получалось. Я с самого начала, как только мне задали разучивать, просто возненавидел этот каприс. Он написан для скрипки! Ты слышишь? Он же просто сумасшедший, с безумными скачками! А скорость? Он заточен под смычок! А его переложили на клавиши. Я так психовал… Пальцы буквально в узел завязывались во время игры, я постоянно сбивался. А он ещё из нескольких частей состоит, и каждая со своим размером. Ой, это просто кошмар моего детства… — Он задумчиво хмыкнул и подытожил: — Придём домой — надо будет попробовать сыграть…
Володе нравилось слушать Юру, особенно когда он, мечтательно глядя в никуда, так вдохновенно говорил. Но, когда он стоял в этом дворе, в голову навязчиво рвались свои воспоминания.
Здесь он познакомился со Светой. Именно во дворе Юриной школы произошла встреча, которой не должно было быть.
Что привело Володю к этим стенам? Ведь тогда он точно знал, что Юры давно нет в Харькове. Во всём виновата случайность — однажды, проходя мимо, он услышал звуки пианино, доносящиеся так же, как и сегодня
