Это переполнило чашу. Знакомый взгляд. Ожидаемый – любовницы были у большинства государей. Но в этом случае дело обстояло иначе. После всех треволнений – отказа от верной жены, размолвки с папой, женитьбы на Анне – теперь, когда готов был родиться драгоценный наследник, а новая королева находилась, быть может, в какой-нибудь сотне ярдов, погрузневший король безмятежно развлекался в саду у всех на виду. То был алчный оскал распутника, сказавший все: виновен, но торжествую. Героический и набожный король, которого она почитала, вдруг обернулся тенью: при беспощадном свете дня, во плоти, Сьюзен узрела заурядную пошлость. Ей стало противно.
Генрих увидел это. Он совершенно хладнокровно завязал гульфик, тогда как дама с привычным проворством оправила платье. Когда король вновь поднял взор, ухмылка исчезла.
– Как мрачна эта леди!
Его голос был тих и зловещ. Генрих обратился к своей спутнице, которая чуть пожала плечами. Он уставился на Сьюзен.
– Мы эту леди не знаем, – произнес он подчеркнуто ровно, а далее грянул: – Но она нам не нравится!
И Сьюзен, вдруг вспомнившая о его власти, похолодела.
– Как тебя звать?
Боже Всемилостивый! Неужто она погубила мужнину карьеру, не успела та начаться? Душа у нее ушла в пятки.
– Сьюзен Булл, сир.
Он нахмурился. Его память, как знали все при дворе, была исключительной, но имя Булла, похоже, ни о чем ему не говорило.
– Как звали до замужества? – спросил он резко.
– Мередит, сир.
Что, брата она тоже погубила?
Но произошла едва уловимая перемена. Его лик слегка просветлел.
– Твой брат – Томас Мередит?
Она кивнула. Король задумался.
– Твой отец был нам другом. – Теперь он пристально изучал ее. – Друг ли нам ты?
Он давал ей шанс ради отцовской памяти. И она поняла, что обязана воспользоваться. «У королей, – обронил однажды Томас, – есть либо друзья, либо враги». Как бы она лично ни отнеслась к его поведению, Сьюзен не могла подвести семью. Женщина сделала глубокший реверанс.
– Всю мою жизнь я была другом вашему величеству, – сказала она и с улыбкой добавила: – Когда я была ребенком, ваше величество держали меня на руках.
Она надеялась, что выразилась емко – дружески, но смиренно.
Генрих не сводил с нее глаз. Он хорошо разбирался в смирении.
– Постарайся им и остаться, – посоветовал он негромко и жестом отпустил. Но вдруг, застигнутый одной из свойственных лишь королям метаморфоз, решил продолжить и сурово изрек: – Напрасно ты сюда забрела.
Это был деликатный, но жесткий упрек. Она склонила голову, мгновенно поняв, что с этого момента случившееся осядет в его королевском сознании как ее, а ни в коем случае не его прегрешение. Таков уж Генрих. Любой придворный мог бы поведать ей то же. Она начала отступать.
Едва достигнув входа в сад, обернулась и, желая уверить короля в своей преданности, выпалила:
– Сир, я ничего не видела, пока была здесь.
И, не успев договорить, осознала свою ужасную ошибку. Бездумными словами Сьюзен лишь показала, что ей есть что скрывать; пускай на миг, но она насладилась своим нравственным превосходством. Это было дерзостью. И это было опасно. Король посуровел и махнул ей, чтобы ушла. Она же, жалкая и смятенная, попятилась, желая, чтобы земная твердь Хэмптон-Корта разверзлась и поглотила ее.
Уходя, Сьюзен дрожала не столько из-за угрозы себе и близким, сколько потому, что открыла в тот ужасный момент, что в самом сердце королевства, очищенном от пышности и напускного благочестия, скрывалась мерзкая порча.
Дэн Доггет ждал и старался выглядеть невозмутимым, но в сложившихся обстоятельствах это было непросто.
Стоял пасмурный сентябрьский день. У Гринвича по водной глади задувал резкий ветер, и серо-зеленые воды Темзы покрылись рябью.
За последние недели ничего не изменилось. Маргарет с детьми неплохо устроились в Хэмптон-Корте, но он так и не нашел пристанища своему несносному отцу.
Миновало шесть недель с того августовского вечера, когда он впервые вез из Хэмптон-Корта Мередита с двумя его родственниками, но Дэн уже тогда смекнул, что тот человек полезный. В конце пути он снова предложил свои услуги и вскоре стал постоянным лодочником Мередита, переправляя того по первому зову. Он даже заново выкрасил лодку и позаботился одеваться опрятнее. Похоже было, что молодой человек оценил его старания. У лодочника не было четкого плана, однако отец его говаривал: «Умей правильно подойти к джентльмену – глядишь, и отплатит добром». Неделю назад дело сдвинулось с мертвой точки. Мередит между делом выразил недоумение: такой видный малый – и не ходит на барках покраше. Пока они плыли из Челси в город, Дэн изложил свои затруднения. Мередит ничего не сказал, но через два дня по пути из Гринвича в Вестминстер осведомился:
– А если, дружок, я тебе помогу, какую ты мне сослужишь службу?
– Да помилуйте, сэр! – пылко ответил Дэн. – Я сделаю все, о чем ни попросите. Только барку вы мне навряд ли устроите, – добавил он с сожалением.
Молодой придворный улыбнулся.
– Ну, мой господин, – сообщил он доверительно, – секретарь Кромвель.
Каждый знал, что после опалы Уолси именно Томас Кромвель правил Англией взамен короля – человек столь плотно сбитый, что смахивал на булыжник; с квадратной челюстью и суровым взором. Дэн и понятия не имел, сколь серьезными связями обладал Мередит.
Расставаясь с ним утром, неожиданный благодетель, вскользь заметив, что нынче для него, Дэна, могут быть новости, оставил лодочника в состоянии возбужденном.
Когда Доггет размышлял о двух великих дворцах Тюдоров на Темзе, между которыми он сновал, зарабатывая на хлеб насущный, они всегда представлялись ему различными мирами. Хэмптон, расположенный почти в двадцати милях вверх по течению средь пышных лугов и лесов, казался надежно удаленным от берега. Но стоило ему миновать Тауэр и вступить в большую восточную петлю реки, сердце начинало биться с иной скоростью. Он делал глубокий вдох. И казалось, что он улавливает соленый ветер; небо виделось куда шире, а лодка держит путь в открытое море, где возможно все.
Вид Гринвичского дворца также бодрил. Возвышаясь близ старой деревни, его бурые кирпичные стены и башни тянулись аккурат вдоль линии воды. Там был огромный двор для турниров, ибо, хотя с Войны роз тяжелое вооружение вытеснилось огнестрельным оружием, Генрих любил это опасное и помпезное развлечение, в котором и сам активно участвовал. С восточной стороны дворца размещался внушительный арсенал, а чуть подальше вверх по течению находился Дептфорд – новая верфь Тюдоров, где чинили морские суда, а воздух благоухал смолой.
Дэн Доггет всегда любил это место. Он гадал, принесет ли оно сегодня удачу.
Карьера Томаса Мередита развивалась успешно. Благодаря дружбе, которую он недавно завел с новым и еще полным сил архиепископом Кранмером, ему предоставили привилегированное место при нынешнем крещении новорожденной принцессы в часовне Гринвичского дворца. Дитя было завернуто в пурпурную мантию с горностаевой оторочкой. Томас вместе с другими придворными стоял у купели и держал полотенце, готовый принять ребенка. Кранмер был крестным отцом. Они нарекли дитя звучным монаршим именем: Элизабет.
Рождение долгожданного наследника обернулось неприятным сюрпризом: на свет появилась девочка. Королева Анна Болейн пригорюнилась; двор, с учетом всего, через что пришлось пройти королю, пребывал в шоке; сам Генрих старался сделать хорошую мину при плохой игре. Ребенок родился здоровым. Будут и другие. На какое-то время и с точки зрения Английской церкви новорожденной предстояло стать наследницей престола, так как Кранмер, аннулировавший первый брак короля, лишил принцессу Мэри законного права на трон. Мнение Ватикана оставалось неизвестным, ибо папа так и не вынес решения по поводу двух браков короля.
Мередит, подходя к барке, улыбался про себя. Вот его лодочник, ждет. Он сел без единого слова. Доггет отчалил. Решив еще немного потомить его в неизвестности, Мередит выжидал, пока они не очутились напротив Дептфордских доков. Там он заговорил:
– Ну, дружок, тебе еще нужна барка?
– Так точно, сэр. Но какая?
Придворный улыбнулся.
– Королевская, какая же еще, – ответил он невозмутимо.
Доггет так удивился, что на миг позабыл о веслах. Он с разинутым ртом уставился на Мередита. Он точно не знал, сколько получали везучие аристократы его ремесла, – наверное, вдвое против любого другого. К тому же король постоянно разъезжал по реке; Гринвич – его любимая резиденция, чуть реже он посещал Ричмонд и Хэмптон-Корт. Доггет залепетал слова благодарности, но Мередит вскинул руки.
– Может быть, я и отца твоего пристрою, – продолжил он и улыбнулся, увидев, как хапнул воздух Дэн.
Будучи спрошен, с чего вдруг молодому человеку, близко знакомому с величайшими людьми королевства, возиться с ничтожным лодочником, Томас Мередит объяснился бы без труда. Все дело в придворном чутье – том же, что подстегнуло его подыскать Роуланду место у канцлера: друзей слишком много не бывает. Кто мог знать, в чем пригодится ему когда-нибудь этот парень? Искусство заключалось в умении обзавестись десятками таких отзывчивых приятелей во всех мыслимых местах.
