Едва он прибыл в Гринвич, начальник огорошил его:
– Сегодня ты свободен. Вот письмо – там сказано, что тебя ждут в Чартерхаусе. У тебя там отец? – Доггет кивнул, и тот усмехнулся: – Похоже, твой старик немного чудит. Советую поторопиться.
Дело оказалось хуже, чем он боялся. В монастыре Дэна ждал помощник настоятеля, а также сестра.
– Настоятель в высшей степени недоволен, – сообщил первый.
– Да помилует Господь душу несчастного старика, – подхватила сестра с агрессивной набожностью. – Это твоя забота, Дэн, – добавила она твердо.
Для местных монахов случившееся явилось настоящим событием. Те, что помоложе, никогда не видели ничего подобного, тем более что, будучи под мухой, Уилл Доггет запоминался надолго. Он отправился в местный трактир и свел кое-какие знакомства; ему налили. Старик несколько часов пьянствовал там и в других кабаках. Горланил песни, а под занавес, употребив куда больше, чем вылакал за многие месяцы, отправился назад в Чартерхаус.
Когда Уилл Доггет добрел до места, уже стемнело, большие внешние ворота заперли. Поскольку его «добродушные» удары не нашли никакого отклика, он решил выломать монастырскую калитку. Когда наконец ему отворил глубоко возмущенный молодой монах, дедуля скорбно прошел к ореховому деревцу, уселся, привалился к нему спиной и выдал несколько куплетов из песенки лодочника на языке, которого прежде, конечно, в Чартерхаусе не слыхивали.
– Мы этого не потерпим, – заявил помощник настоятеля.
Дебошира выставили бы еще утром, не поклянись его дочь всеми святыми, образками которых торговала, что не в состоянии ему помочь.
Когда Дэн добрался до папаши, Уилл перевел себя в сидячее положение и удостоил сына взглядом наполовину укоризненным, наполовину виноватым.
– Что же, твоя сестрица меня не берет, – вздохнул он. – Монахи велят уходить и снова жить у тебя.
– Не выйдет, – твердо ответил Дэн. – У меня негде.
В конце концов помощь пришла от самого настоятеля.
– Твой отец не пропащая душа, – сказал он Дэну с похвальной откровенностью, однако серьезно продолжил: – Но у нас строгий монастырь. Твой родитель может остаться при одном условии: он не будет выходить за ворота.
Дэн взглянул на отца. Вероятность подобного показалась ему невысокой.
Кошмар для Сьюзен Булл начался погожим летним днем.
Одним из милых ей качеств Роуланда было то, что он, хотя карьера и брак возвысили его в обществе, ни в коей мере не стыдился своих родных-пивоваров. Чета навещала старую пивоварню в Саутуарке каждые несколько месяцев. На сей раз к ним присоединился Томас. Они прошлись по разросшейся территории предприятия и отправились на старый постоялый двор «Джордж», где все когда-то и началось.
Сьюзен пребывала в неплохом настроении. Апрельская угроза миновала. Нравилась присяга или нет, Акт о престолонаследии едва ли кто отказался признать, и хотя доктор Уилсон, Фишер и Мор оставались в Тауэре, к ним больше не применяли никаких мер. Потеплело и при дворе. «Король и королева Анна счастливы, – докладывал Томас. – Все убеждены, что рано или поздно появится наследник мужеского пола». Но главное, доволен был Роуланд. Угрызения совести остались в прошлом, он увлеченно трудился, и их супружеская жизнь расцвела.
Посиделки вышли веселые, прибыли трое: престарелый отец Роуланда и двое братьев. Сьюзен прекрасно ладила с Буллами. В отличие от темноволосого, лысевшего Роуланда, который больше походил на валлийца кельтских кровей, они воплощали семейную породу – светлые волосы, голубые глаза и широкие саксонские лица. Родственники были глубоко консервативны во всех своих взглядах. Если им и недоставало умственных способностей Роуланда, то было очевидно, что они гордились им не меньше, чем он ими. Вскоре Томас уже воодушевленно твердил им: «Такой блестящий ученый, как Роуланд, не может не стать когда-нибудь канцлером».
Мередит был в ударе. Он живо расписал развеселую жизнь при дворе: турниры, спортивные увлечения, музыку. Позабавил их байками обо всех тамошних шишках. Отец Роуланда проявил интерес к художнику Гольбейну, уже написавшему портреты многих знатных англичан.
– Представьте себе, – ответил Томас, – что король Генрих вышел на портрете совсем как живой! В первый день, когда тот повесили, один придворный оставался в неведении. Так он сделал стойку и поклонился!
Томас выставил в радужном свете даже своего сурового господина Кромвеля.
– Кромвель строг, – признал он, – но отменно умен. Любит ученое общество, с ним часто обедает Гольбейн. А знаете, кто его ближайший друг? Сам архиепископ Кранмер. – Мередит усмехнулся, глядя на Сьюзен. – Мы, придворные, не такая уж негодная публика.
Им было так хорошо в старой таверне, где в давние времена хозяйничала дама Барникель, что к середине дня, когда они решили вернуться по реке в Челси, все были слегка навеселе.
«До чего же славно вокруг», – подумала Сьюзен, пока их барка скользила по течению. Вода напоминала жидкое стекло, небо было синим, воздух – неподвижным. Тюдоры, несомненно, облагородили Лондон. Когда миновали устье Флита, которое сузилось под наступлением береговых построек, она одобрительно взглянула на новый королевский замок возле Блэкфрайерса, а также на небольшой дворец Брайдуэлл для важных иностранных гостей, к которому через Флит тянулся мост. Она улыбнулась огороженному Темплу и зеленым лужайкам больших домов, от каждого из которых сходили ступени к реке. Правда, старый Савойский дворец утратил свой блеск – он так и не оправился от разорения Уотом Тайлером веком раньше, и там теперь размещалась лишь скромная больница. Но с приближением к Вестминстеру обозначилось новое огромное здание – прекрасный дворец, который король Генрих намеревался назвать Уайтхоллом.
У Вестминстера она поняла, что Роуланд порядком охмелел. Не беда. Супруг что-то напевал под нос, но вполне мелодично. Глаза блестели. Что касалось Томаса, то его забавляло решительно все.
Через несколько минут, когда они прошли Вестминстер и почти поравнялись с Ламбетским дворцом архиепископа, Роуланд толкнул ее и показал пальцем. Тут Сьюзен разглядела, что у ступеней привязана барка, а ее пассажиры вот-вот пройдут через большие кирпичные врата ко дворцу.
– Это Кранмер, – сказал он, и Сьюзен с любопытством присмотрелась к высокой, статной фигуре, выбиравшейся из барки.
Но вскоре ее вниманием завладело нечто другое. Мужчины выгружали солидный багаж, и она заметила, что четверо понесли большущий ящик, чуть ли не гроб.
– Кто-то умер? – спросила она.
Тут Томас без всякой видимой для нее причины начал посмеиваться.
– Не вижу ничего смешного, – заметила она. – Люди, знаешь ли, умирают.
Но тот уже хохотал.
– Мог бы и объяснить, – произнесла она раздраженно.
– Маленький секрет Кранмера, – бросил Томас и ухмыльнулся. – Тсс!
– Ты пьян, – вздохнула Сьюзен.
– Может, и так, сестрица. – Его глаза налились кровью.
Мередит несколько секунд молчал. Затем гроб внесли в сторожку, и Томас снова прыснул. Он доверительно проговорил:
– Обещаешь молчать, если я скажу, что там такое, в ящике?
– Пожалуй, – ответила она нехотя.
– Госпожа Кранмер, – осклабился Томас. – В ящике его жена.
Сьюзен на миг онемела. Конечно, священники грешили, хотя английское духовенство в этом смысле в последнее время подтянулось. Но чтобы архиепископ содержал женщину…
– У Кранмера есть любовница? – уточнила она.
Однако Томас помотал головой:
– Не любовница, а законная жена. На самом деле – вторая. Они поженились до того, как он стал архиепископом.
– Но знает ли король Генрих?
– Да. Не одобряет. Но ему нравится Кранмер. Опять-таки он нужен, чтобы узаконить брак с Болейн. Поэтому он обещал Кранмеру хранить тайну. Вот почему никто не видит госпожу Кранмер. Когда он выезжает, она сопровождает его в ящике. – Он снова рассмеялся. У него слегка заплетался язык. – Ты не находишь это забавным?
Сьюзен посмотрела на Роуланда, но тот продолжал напевать и явно пропустил сказанное мимо ушей. И хорошо.
– Должно быть, распущенная женщина, – произнесла она с отвращением.
– Вовсе нет, – возразил Томас. – Весьма почтенная. Кранмер женился на ней, когда учился в Германии. По-моему, ее отец – пастор.
– В Германии? – нахмурилась Сьюзен. Пастор? Она не сразу осознала, что это значило. – Лютеранский пастор? Ты хочешь сказать, – продолжила она потрясенно, – что эта женщина, которая замужем за нашим архиепископом, лютеранка? – Тут ей пришла в голову мысль еще худшая. – Но кто же тогда сам Кранмер? Может, и он тайный еретик?
– Скромный реформатор, – заверил ее Томас. – Не больше.
– А король? Он же втайне не сочувствует протестантам?
– Святые угодники, конечно нет! – воскликнул тот.
Но Сьюзен полагала, что так и есть. Впрочем, она заметила, что разговор отрезвил его. Томас даже слегка всполошился. На том бы она и отстала, не посети ее вдруг ужасная догадка.
