Девушка. Жалеет он ее. Гордая она очень. Говорит, что руки на себя наложит, если он уйдет первым. Ей пока жить негде. Ее любовник со своей женой недавно развелся и пока с ней в одной квартире живет, он квартиру строит, но пока еще не готова.
Мать. Ой, девка, обманывает он тебя, как я погляжу! Спит он с ней преспокойно, право слово, спит, а тебе голову дурит, и ты в девках пропадешь.
Девушка. Да нет, что вы. Ведь он не такой, как все. Он странный очень. Он не может с ней быть после того, как она ему изменила. Даже если бы хотел — не может. Он ни к одной женщине не может прикоснуться, если она с кем-то другим была. Потому и меня полюбил. Его жена тоже девушкой была, когда они поженились. Это у него комплекс такой. За всю жизнь у него только одна жена и была. И теперь вот я.
Мать. Любишь его?
Девушка. Люблю. Какую музыку сочиняет, если бы вы слышали! Грустная только очень. Я всегда плачу, когда он мне играет. Правда, по радио еще его музыку не передают, но это дело будущего. Когда-нибудь он будет очень знаменит, вот посмотрите. А душа у него нежная, как у девушки, как у девочки даже. Он ужасно обидчивый и страшно розы любит. Но только чайные розы. Я всегда стараюсь чайные ему достать. Вы замечали, какой у чайных роз нежный цвет? Мне кажется, он сам на чайную розу похож. Мужчина — и такой нежный, правда, странно?
Мать. Знаешь что, девка?
Девушка. Что?
Мать. Иди-ка ты отсюда подобру-поздорову!
Девушка. Почему? Я вас обидела чем-нибудь?
Мать. Да не спрашивай ты меня ничего, окаянная! Ступай, говорю, отсюда подобру-поздорову!
Девушка. Что с вами? Вам нехорошо? Настроение испортилось? Знаете, у него тоже часто внезапно портится настроение, и тогда он может наговорить просто бог знает что, но на самом деле он очень нежный, потом он всегда кается и плачет. Он всегда говорит, что одна я могу его в чувство привести. Вот. Выпейте водички. Глотка два или три. Это поможет, увидите. Что, уже лучше стало?
Мать. Лучше. Ты прости меня. Сама не знаю, что накатило.
Девушка. Бывает.
Пауза.
Девушка. Ну, теперь я пойду.
Мать. А плащ?
Девушка. Да бог с ним, вам сейчас не до него, наверное. Я пойду в очередь вернусь, может, уже подвезли.
Мать. Так тебе плащ, выходит, уже не нужен?
Девушка. Нет, нет, мне вообще плащ очень нужен, мой уже немодный и ползет по всем швам, а его жена роскошно одевается, и она все время у него на глазах, так мало ли что, жена она ему пока все же. Но может быть, вы раздумали, — тогда вы скажите, я не обижусь…
Мать. Ну, раз не обидишься, тогда скажу: я было передумала, а теперь снова надумала. Жди.
М а т ь уходит. Д е в у ш к а остается одна. Потом открывается дверь сбоку и на пороге становится С ы н. Он очень большой. У него бессмысленное лицо идиота. Увидев Д е в у ш к у, он протягивает вперед руки и медленно идет к ней. Д е в у ш к а хочет закричать, но от ужаса у нее нет голоса. Она отступает к стене. Тут он настигает ее и валит на пол. Гаснет свет. Когда свет зажигается, Д е в у ш к а сидит на полу у стены, плотно сжав ноги и обхватив колени руками. В дверях появляется М а т ь. Очень долгая пауза.
Мать. Не бойся, я его заперла.
Д е в у ш к а молчит.
Мать. Пойди в ванную, помойся.
Д е в у ш к а молчит.
Мать. Хочешь, тазик сюда принесу?
Д е в у ш к а молчит.
Мать. Если какие последствия будут, я тебе помогу, не бойся. У меня по этой части знакомых много.
Д е в у ш к а молчит.
Мать. Ты, конечно, этого не захочешь, но если бы ты смогла… Если бы ты как-нибудь смогла… остаться с нами, я бы не знаю что сделала… я бы тебя озолотила. Я зубной врач. Я частный кабинет содержу, я бы с утра до вечера в гнилых зубах ковырялась, лишь бы ты у меня ни в чем отказа не знала. А муж… Что муж? Мужа не видать ночью, а днем мы с тобой его запирать будем, а ты гулять будешь, сколько захочешь, где захочешь. В Италию тебя отправлю, во Францию, в Ботсвану… весь мир объездишь… подумай, а?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Д е в у ш к а сидит, не двигаясь, и смотрит в одну точку.
Мать. Вот я тебе взамен плаща принесла. Платьице. Тоже французское. Носи на здоровье.
Д е в у ш к а молчит.
А посмотри-ка сюда на это колечко. Это сапфир, целый карат, а кругом него шесть бриллиантиков, небольшие они, правда, по одной десятой карата, но зато чистой воды, я узнавала. Это мне от свекрови подарок. А ей — от ее матери, а той — от ее. Фамильное. И ведь тяжелые времена у них были, особенно перед войной, а с колечком не расстались. И мне в войну туго пришлось, и я это колечко не продала. Теперь ты носи. Давай палец — надену.
Д е в у ш к а молчит.
Я давно уже частный кабинет содержу. Сначала на физиотерапевта училась, но там какие же деньги — коробка конфет или бутылка коньяку, — а мне деньги очень нужны. У меня деньги есть. Пять тысяч рублей тебе даю. Сейчас и доверенность напишу. Вместе пойдем и заверим. А?
Д е в у ш к а молчит.
Мать. Шесть тысяч?
Д е в у ш к а молчит.
Восемь?
Д е в у ш к а молчит.
Больше у меня нет.
Пауза.
Да не сиди ты как истукан. Скажи что-нибудь, ну, обругай меня, заплачь, так ведь и ума недолго решиться.
Д е в у ш к а молчит.
Я понимаю, как тебе тяжело, я ведь мать, я понимаю, в молодости беды трудно переносить, потом уже легче, а в молодости трудно, но ведь не убили тебя, не изувечили, и никто ничего не видел, не знает, да восемь тысяч я тебе предлагаю, все что есть. Купишь себе машину, станешь в ней по городу разъезжать, да такая мордочка, как у тебя, да за рулем из окошка машины — весь город за тобой побежит, про своего женатого старика и думать позабудешь. А страшное — оно ведь со временем забывается, я сама много страшного в жизни повидала, и ничего, ведь живу. А изувечить бы я тебя ему не дала — я все время под дверью стояла.
Пауза.
Ну, скажи что-нибудь.
Д е в у ш к а молчит.
Мать (кричит). Да скажи же что-нибудь, наконец!
Девушка. Пойду я.
Мать. Я тебя не пущу. Я тебя сейчас никуда не пущу. Ну куда ты с таким лицом пойдешь? Я однажды женщину встретила с таким вот лицом, прошла мимо да обернулась — а она уже под трамваем без головы. Вот какое у тебя сейчас лицо. Принести тазик? Не хочешь? Ну, перестань, переодень платье. Твое — смотри — порванное по подолу. Как ты в таком рванье по улице-то пойдешь? Ты только руки подыми. Я сама одену. Вот так. А платьице-то в самую пору. Да какая же ты в нем нарядная и хорошенькая! А еще в машине не хочешь ездить. Да из машины ты будешь краше королевны! Сядь сюда. Я тебе сейчас кое-что расскажу. Вот послушай. Ты, конечно, меня не во всем поймешь, ведь ты еще девушка… молодая еще, но с чужого горя твоей душе полегчает, увидишь.
Замуж, девушка… замуж я вышла в восемнадцать лет. Свадьба у меня была, как у всех, только, может быть, цветов было побольше, чем у других, да платье мое подвенечное, может быть, было побогаче, чем у других, да целовались под крики «горько», может быть, крепче и дольше, чем другие, да на свадьбе гуляли дольше, чем полагается — очень любил меня мой жених. Отец у него был академик — богатый был человек. Ну вот. Зажили мы вдвоем с молодым мужем в новой квартире. Год прожили, два, четыре — а детей все нет. А иметь детей мы с ним очень хотели. Не знаю, может быть, желание иметь детей по наследству передается, я замечала, он среди троих рос, а моя мать была матерью-героиней, двенадцать нас было, что даже по тем временам было большой редкостью, а сейчас такой большой семьи и вовсе нигде не встретишь, разве что где-нибудь в Узбекистане, — так видно ему желание иметь ребенка от своей матери передалось, а мне от многодетной своей досталось. Поначалу мы с ним только о ребенке и говорили: где кроватку поставим, как коляску по лестнице удобней свозить, в каком скверике с дитем гулять лучше, — все, все мелочи подолгу с ним обсуждали, иногда даже ссорились, когда каждый на своем стоял, как хорошие родители при живом дите. Ну а детей у нас все не было. К каким мы только врачам-профессорам ни обращались, каким советам по части ночного поведения ни следовали, какие процедуры я только ни принимала, какие уколы ни делала, по каким курортам-санаториям ни разъезжала, за границей несколько раз была — а детей все не было. Врачи ничего не находят — а детей нет. Потом я уже и иглоукалывание пробовала, и к гомеопатам ходила, потом к знахаркам стала похаживать, к Богу обратилась, святой водой нагишом зимой обливалась — все напрасно. А ночами все снится и снится мне: преданно смотрят мне в лицо веселые синие глазенки, и беззубый ротик улыбается розовыми мокренькими деснами, и крошечные бархатные ручки с ямочками на локотках ко мне тянутся. В общем, что говорить, извелась я. Да и муж извелся. И вот через пять лет таких вот терзаний появились у меня кое-какие признаки… Ты еще девушка…
