— В конце августа я пошел за грибами, думал, наберу корзинку подосиновиков, и вернусь домой, но заблудился в лесу. Сначала думал, что скоро выберусь к людям, потом запаниковал и метался по лесу, пока не забрел в болото. Потом ничего не помню, до сегодняшнего утра, когда обнаружил себя в этом лесу, — говорю я, показывая рукой за спину.
— Ни фига себе! — говорит мужик в рубахе. Голос у него необычно тонкий и не выражает тех эмоций, которые звучат в словах. — Сейчас уже конец сентября. Целый месяц шарахался по лесу, и не сдох. Быть такого не может! Врешь ты всё!
— Как тебя зовут? — спрашивает мужик в комбинезоне.
— Михаил.
— Я — Виктор, а это Валентин, — он кивает на спутника, и наконец-то опускает ружье, — а теперь давай подробнее, где ты вошел в лес, куда шел и где заблудился, с какого момента ничего не помнишь.
Я неторопливо рассказываю о том, как из города доехал до поселка Менделеево на электричке и пошел в лес.
— Думал, пройдусь пару часов и обратно. Поэтому ничего с собой не взял, — ни куртки, ни еды, ни спичек. Набрал грибов, хотел идти обратно на станцию, и — не понял, где я нахожусь. Вроде, обычный лес, в котором я уже был много раз, а куда не пойду, нигде даже намека на человеческое жилье. Когда стало смеркаться, я испугался, корзину бросил и просто побежал.
Замолчав, я смотрю на огонь. Мне тепло.
Подняв глаза, я вижу, что они ждут продолжение.
— Ну, это, — махнув рукой, словно мне неудобно говорить об этом, я заканчиваю свое повествование, — мчался, как лось, не разбирая дороги, поэтому даже не представляю, куда я забрался. Потом под ногами сыро стало, и мне бы остановится, но я продолжал бежать, пока не понял, что уже темно, а я нахожусь посреди болота. Там я вдруг понял, что уже никогда не выберусь из леса. И неожиданно для себя успокоился. Полная луна сверху светит, достаточно хорошо всё видно вокруг, думаю, что стоять-то на месте. Всё равно умирать. Вот и пошел дальше. Бреду по пояс в грязи, каждый шаг, как последний. Вся жизнь перед глазами, словно я не жилец уже. Затем смотрю, — впереди небольшая возвышенность, холм или просто бугор. Еле как добрался до него, упал и потерял сознание. Очнулся сегодня утром. Весь день брел, незнамо куда. Сыроежки ел и ягоды рябины. Может, у вас есть еда?
Я согрелся, и голод вернулся. Виктор заметил, как я смотрю на его кружку, и протянул её мне.
Горячий крепкий чай с сахаром. Я делаю глоток живительной влаги, и довольно улыбаюсь.
— Не верю, — говорит Валентин, — тут помню, тут не помню. Херня всё это. А от Менделеево до этих мест километров триста. Темнишь что-то ты, мужик.
— Может, и не врет он, — задумчиво говорит Виктор, — здесь на Урале полно аномальных зон. Зайдешь в такое место, и счастье, если вообще жив останешься. Кстати, Валентин, мы ведь с тобой тоже заблудились.
— Да, ладно, заблудились, — отмахнулся Валентин, — просто сбились с пути. Завтра с утра настрою свой навигатор, и мы поймем, где находимся.
Виктор, недоверчиво покачав головой, ничего не сказал. Протянув рук, он взял свой рюкзак и вытащил из него консервную банку. Ловко вскрыв её ножом, он протянул мне банку с пищей и ложку:
— На, ешь.
Я беру предложенную еду, и первая ложка во рту, как взрыв наслаждения, — гречневая каша с мясом непередаваемо вкусна. На мгновение я забываю о своих спасителях, работая ложкой, как стахановец. Дно банки оказывается значительно ближе, чем я предполагал. Старательно выскребая стенки консервной банки, и ловя себя на мысли, что было бы хорошо облизать стенки банки, я бросаю быстрые взгляды на двух мужиков, сидящих у костра. Виктор, по-прежнему, спокоен и невозмутим. Он смотрит на огонь и вертит охотничий нож в руке. Валентин странно суетлив, — то смотрит на меня, то отводит глаза в сторону. Пальцы переплетены и сжаты. Скорее всего, чай в его кружке уже остыл, но он словно забыл про него.
Поставив пустую банку на землю, я протягиваю чисто вылизанную ложку Виктору и спрашиваю:
— А вы на самом деле заблудились? И действительно не знаете, где мы сейчас?
Виктор, пожав плечами, говорит:
— Странно как-то, вроде шли в правильном направлении, а потом вдруг я перестал лес узнавать. Я тут уже года три хожу, все тропки знаю, а сегодня днем оказалось, что мы идем совсем не там, где я привык ходить. И когда мы свернули не туда, никак не пойму.
— Я же говорил, что надо было сразу навигатор достать, — вклинился в разговор Валентин.
— Мы сейчас должны быть километрах в десяти от Ветлана, — словно не услышав спутника, отвечает на мой второй вопрос Виктор, — я проводник, а Валентин, мой клиент.
Кивнув, я понял, что был прав. Судя по внешнему виду, Валентин — типичный городской житель. А Виктор — охотник, привыкший жить в лесу.
Я думаю о том, что потерял не только месяц времени, но и кусок пространства, потому что от того места, где находилось болото до реки Вишера, на берегу которой находятся скалы по имени Ветлан, примерно несколько сот километров.
Я не знаю, как преодолел их. В моей памяти нет ничего, — ни того, как я добрался сюда, ни того, как жил все последние дни и недели. И только это заставляет меня задумчиво смотреть на языки пламени, словно я хочу найти там ответ на незаданный вопрос.
6.
Рабочий день почти закончился, когда раздался звонок мобильного телефона. Мария Давидовна увидела на экране имя доктора из женской консультации, улыбнулась и нажала на кнопку ответа.
— Здравствуйте, Светлана Геннадьевна.
Она слушала голос в трубке, и углы рта медленно опускались вниз.
— Какой анализ не очень хороший?
— А, понятно, мне надо к вам сейчас приехать, и вы скажете.
— Сейчас буду.
Нахмурившись, Мария Давидовна нажала на кнопку отбоя и встала со стула. Быстро переодевшись, она схватила сумку и вышла из кабинета. Всю дорогу до женской консультации она ехала и перебирала в уме те анализы, которые сдавала недавно. Какой-то из них доктору не понравился.
В кабинете у доктора она села на стул и спросила:
— Что не так, Светлана Геннадьевна?
Доктор, не говоря ни слова, протянула ей бланк анализа. Мария Давидовна смотрела на заголовок анализа — «Определение образца крови в ИФА на СПИД», стандартные графы — фамилия, имя, отчество, год рождения, адрес, шифр. Печать клинической лаборатории, где было указано, что реакция ИФА положительная. Сознание никак не хотело принимать реальность, даже когда она посмотрела на заголовок. Доктор Гринберг с непроницаемым выражением лица созерцала листок бумаги и никак не желала понимать, что видят глаза.
— Мария Давидовна, анализ, конечно, сомнительный, — услышала она далекий голос доктора, словно та находилась, как минимум, в другой комнате, как максимум, в другой галактике, — вам надо ехать в СПИД-центр, где это анализ делается, и повторно сдавать кровь.
— Я больна СПИДом? — обреченным голосом спросила Мария Давидовна, словно не слышала последних слов врача.
Светлана Геннадьевна вздохнула и снова повторила свои слова о сомнительном результате и необходимости повторной сдачи крови.
— Если есть возможность, то съездите к ним сегодня, — закончила она и протянула бланк направления в СПИД-центр, — здесь указан телефон и адрес. Давайте, Мария Давидовна, езжайте.
Взяв бланк направления, доктор Гринберг встала и вышла из кабинета, забыв попрощаться. Она шла по улице, механически переставляя ноги, и даже не пыталась думать, что делает. Свербящая в голове мысль о наличии у неё вируса иммунодефицита не давала покоя. Она не замечала встречных женщин, которые со счастливыми лицами шли в сторону женской консультации. Она не чувствовала теплых лучей осеннего солнца, которое совсем скоро на долгие месяцы перестанет греть. Она не видела, как ей вслед оборачиваются люди, потому что на её лице было написано вселенское страдание.
Опомнившись на автобусной остановке, она дождалась нужный автобус, забралась в него и поехала в СПИД-центр. Всю дорогу она, как мантру, бормотала одну единственную фразу — результат сомнительный, надо сдать кровь, результат сомнительный, надо повторно сдать кровь. И не верила этим словам доктора. Она сама врач, и прекрасно знает, что неизлечимо больному человеку лучше не говорить сразу всю правду. Она знает, что в медицине, в отличие от юриспруденции, действует презумпция виновности — любое сомнение трактуется в пользу заболевания, а не человека.
Сказать полуправду, чтобы дать надежду.
Мария Давидовна ухмыльнулась. Дать человеку надежду, чтобы он не наложил на себя руки. Всё равно умрет, но не я подтолкну его к последнему шагу.
Кстати, от СПИДа сразу не умирают. У неё есть несколько лет жизни.
Мария Давидовна стала мысленно складывать оборонительную стену в своем сознании: ребенка она выносит, профилактические лечение позволит не передать плоду вирус — она прекрасно знала, что своевременно проведенные мероприятия дают прекрасный результат. Она сможет провести со своей дочерью, — да, именно с дочкой, она уверена, что у неё родится девочка, — первые годы её жизни, а если повезет, то и первые десять лет её жизни. Она даст ей всю свою любовь, и ничто не сможет помешать прожить остаток жизни в любви и согласии с этим миром.
