Когда ему перевалило за тридцать пять, Виктор приехал в город на Урале и устроился работать на крупный завод. Думая, что поживет здесь полгода, но задержался на пять.
Я знаю, в чем его проблема.
И мне хочется помочь ему.
Из палатки вылезает Валентин. Широко зевнув, он неторопливо протирает глаза и потягивается. Затем подходит к костру и садится.
— Сейчас чай заварится, и позавтракаем, — говорит Виктор, наливая кипяток в кружку с заваркой.
— Пойду, умоюсь, — кивает Валентин и уходит к ручью.
— Ты его хорошо знаешь? — спрашиваю я.
— Откуда? — удивленно глядя на меня, говорит Виктор. — Пять дней назад пришел ко мне на хутор, сказал, что хочет добраться до Ветлана, посмотреть на уральскую природу, предложил деньги. Вот и всё. Деньги мне нужны, поэтому я согласился.
Он разлил темно-коричневый напиток по кружкам, долил кипятка и показал мне на ту кружку, которую выделил для меня. Валентин вернулся с розовыми щеками и довольной улыбкой. В молчании мы выпили горячий чай и стали собираться. К этому времени сумерки сменились рассветом.
— Ну, доставай свой хваленый навигатор, — говорит Виктор.
Валентин с гордой улыбкой извлекает из кармана рюкзака прибор. Включает его и смотрит на прямоугольный экран.
— Сейчас он найдет спутники, определит наше местонахождение, а потом предложит нам направление движения. И всё — останется только идти туда, куда он скажет.
Виктор стоит от него справа и смотрит через плечо. Я подхожу слева и смотрю на маленький экран.
— Твою мать! — недовольным голосом выражается Валентин. — Смотрите, как заряд батареи уменьшается! Такое впечатление, что из него энергию что-то высасывает!
Я вижу, как в правом верхнем углу экрана стремительно снижается количество ромбиков в прямоугольнике знака. Наконец-то навигатор находит сигналы спутников, с помощью которых можно определить наше местонахождение, но именно в этот момент заканчиваются ромбики и экран внезапно гаснет.
8.
Вернувшись домой, Мария Давидовна прошла в гостиную и сразу включила телевизор. Сев на диван, она стала смотреть на движущиеся в экране картинки, совершенно не понимая, что видят глаза. Мысли упрямо раз за разом возвращались к отправной точке: пути передачи вируса иммунодефицита от человека к человеку. Самый распространенный путь — через иглу при внутривенном введении наркотика. Далее — половой путь. И еще вертикальный путь — от матери к плоду. В любом случае, вирус СПИДа попадает в организм человека через кровь.
С наркотиками всё понятно, — она никогда их не употребляла.
У неё не было мужчин последние пять лет, за одним исключением. Доктор Ахтин, с которым она провела ночь в июле. Об этом даже не хотелось думать, хотя именно к этой летней ночи она всё время мысленно возвращалась.
Растущий в её организме плод. Общая сосудистая система и кровь, которая несет питательные вещества и кислород. Маленькая дочка, которая целиком и полностью зависит от неё и никак не может защитить себя.
Всё просто — вирус попадает в кровь, поражает иммунную систему, и медленно убивает. Сначала её, а потом еще не родившегося ребенка.
На экране телевизора появились ведущие новостной программы, и Мария Давидовна на мгновение отвлеклась.
— Сегодня днем в районе Суматры произошло сильное землетрясение величиной восемь баллов по шкале Рихтера. Объявлена угроза цунами. Пока нет связи с пострадавшими районами, поэтому нет никаких сведений о количестве погибших и пострадавших.
— Надеюсь, что это начало апокалипсиса, — тихо сказала Мария Давидовна, обращаясь к телевизору. Она вдруг почувствовала сильную жажду. Вспомнив о запасах питьевой воды, она пошла в соседнюю комнату и вытащила бутылку из кейса.
— Глупая женщина, — пробормотала она, — хочет выжить, прекрасно зная, что это абсолютно бессмысленно. Зачем существовать, если нет ничего, что связывает с жизнью.
Открыв бутылку, она стала пить воду из горлышка. Теплая вода казалась невкусной, но Мария Давидовна продолжала глотать жидкость, пока не поперхнулась. Откашлявшись, она вернулась в гостиную и снова села на диван. В сознании стала созревать и оформляться мысль о бессмысленности существования. Она была похожа на огромный воздушный шар, в подвесной корзине которого находились некоторые жизненные ценности, — часть из них казались абсолютно незаменимыми и очень дорогими, а часть пустыми и ненужными. Отсортировать и выбросить, чтобы взлететь к солнцу, избавившись от этого глупого существования на земле. Это ведь так просто, как она раньше об этом не подумала.
Протянув руку, Мария Давидовна взяла с журнального столика ручку и блокнот. Найдя чистый лист бумаги, она поделила его пополам и написала в верхней части два слова «За» и «Против». И только потом громко озвучила мысль:
— Что держит меня? Что мешает сделать единственно верный шаг?
Вздрогнув от звука своего голоса, она на долгие минуты застыла в созерцательном положении: доктор Гринберг широко открытыми ничего не выражающими глазами смотрела на чистый лист бумаги, рассеченный линией на две части. Зажатая в правой руке ручка нацелена на любую часть, но нерешительно дрожит, словно движение направо или налево не имеет смысла. И в том, и в другом случае, выход у неё один.
Что бы она ни написала.
Какое бы решение не приняла.
Глубоко вдохнув, Мария Давидовна вышла из ступора и написала в первой графе фамилию с большой буквы — Ахтин.
— Сволочь, — сказала она ничего не выражающим голосом, — дал мне надежду на счастье, и смылся.
Ниже она большими буквами написала — СПИД .
— Подарил мне «подарок», и ушел. И ведь наверняка знал о том, что он вирусоноситель, ублюдок! — теперь в её голосе прозвучали стальные нотки.
Далее она мелко написала — одиночество.
— Я так устала все время быть одна, — разочарованно резюмировала она, — приходить домой и сидеть в четырех стенах, зная, что это навсегда. Пустые мечты, глупые надежды, мертвые розовые слоны.
Следующее слово в графе «За» — апокалипсис. Она хотела написать слово крупными буквами, но в последний момент передумала, и написала мелко.
— Зачем пытаться выжить, если это никому не нужно. Я не хочу видеть, как человечество агонирует. Если Ахтин прав, то я бы хотела уйти до того, как всё это развалится и станет прахом. Если же он неправ, то все равно мой личный апокалипсис уже наступил.
Над следующим словом она думала долго, и все-таки написала его — работа.
— Мне некуда стремится, в своей профессии я достигла того уровня, когда уже не интересно то новое, что может произойти. Я заставляю себя утром идти туда, и не важно, что это происходит только в последние месяцы. Ничего в ближайшие годы не измениться, поэтому…
Мария Давидовна не закончила фразу, потому что не хотела произносить нецензурное слово вслух. Усмехнувшись, она подумала, что интеллигентность не позволяет ей говорить эти слова, даже когда она разговаривает сама с собой. Затем она поднесла ручку к блокноту и быстро написала большими буквами — ДОЧЬ.
— Зачем обрекать новую жизнь на быструю смерть? Она родится, возможно, проживет несколько лет и умрет от иммунодефицита. К тому же, я могу умереть раньше, оставив её сиротой. Лучше и для неё, и для меня, чтобы этого даже не произошло.
Мария Давидовна сидела на диване, смотрела на свои записи и покачивалась телом вперед-назад. Однообразно и непрерывно. В её глазах не было жизни, а в движениях — смысла. Она мысленно перескакивала от одного слова к другому, раз за разом приводя одни и те же доводы. Аргументы громоздились друг на друга, создавая многоярусную конструкцию, — ненадежную и шаткую, но вполне устойчивую. Другого выхода не было. Любое другое решение казалось очевидной глупостью.
Мария Давидовна сжала руками голову и закрыла глаза.
То, что казалось таким очевидным и необходимым, категорически не хотел принимать разум.
— У меня есть еще графа «Против», — словно оправдываясь, пробормотала она.
Открыв глаза, доктор Гринберг нацелилась ручкой и быстро написала — дочь.
— Она — это всё, что у меня есть, — сказала она громким голосом, словно хотела кому-то что-то доказать, — это частичка Ахтина. Если попробовать сделать всё правильно, то на фоне лечения вирус может не попасть к ней. Она избавит меня от одиночества, и вернет интерес к работе, потому что мне будет для кого жить и зарабатывать деньги. Апокалипсиса не будет, потому что этого не может быть. И моя маленькая девочка заслуживает того, чтобы хотя бы попытаться чуть-чуть пожить. И если я умру раньше, то она хотя бы будет знать, что я её люблю.
Последние слова Мария Давидовна практически выкрикнула, и после этого, наконец-то, разрыдалась, смывая слезами ужас своих мыслей.
