— Да ты что?!
Капитан Ильюшенков улыбнулся с довольным выражением лица. Он живо представил описанную ситуацию, и обрадовано потер руки.
— Вот, а потом на следующий день она и выдала мне версию, что наш убийца — каннибал. Оно, вроде как, вполне логично, а с другой стороны, — звучит всё это, как то нереально. Я бы даже сказал, дико звучит. Я от неё ушел, не зная, как реагировать на эту версию.
— Ладно, спасибо, что рассказал, — протянул руку Ильюшенков, — держи меня в курсе. Пока.
Он пошел к себе в кабинет, где сев за стол, застыл в задумчивом созерцании заваленной бумагами столешницы. Не было дня, чтобы он не вспоминал погоню через лес и болото. Несколько раз он даже видел ночью сон, где Парашистай тонет в болоте. Однако в реальности он понимал, что в его памяти нет этого момента.
Он не видел, как Ахтин утонул.
Когда прилетел вертолет, они в течение часа нарезали круги над пустым пространством, выискивая сверху хоть какой-нибудь след доктора Ахтина. Они ничего не нашли, но сказать на сто процентов, что Парашистай мертв, он не мог, и это приводило его в бешенство.
— Этот маньяк сбежал из тюремной больницы, хотя врачи были уверены, что он не может двигаться. Он выжил в столкновении микроавтобуса с железнодорожным составом. Так почему бы ему не выкинуть какой-нибудь очередной фортель, и не провести всех вокруг пальца? — задумчиво пробормотал Ильюшенков.
Эта мысль приходила к нему не в первый раз, но сегодня, после разговора с Сергеевым, он вдруг понял, что не учитывает еще один фактор.
Доктор Гринберг Мария Давидовна.
— Если Парашистай жив, то, первым делом, по возвращении он придет к этой женщине, — резюмировал он свой внутренний диалог, — следовательно, я должен присматривать за ней. Оперативников мне никто не даст, поэтому мне самому придется делать это.
Ильюшенков извлек из сейфа папку, где он хранил полную копию дела Парашистая, старательно переписал место работы и адрес доктора Гринберг, и снова вернул папку на место. Затем капитан подошел к окну и, глядя на улицу, впервые подумал о том, что он был бы рад, если бы Парашистай был жив. Пусть бы Ахтин только появился, он бы, капитан Ильюшенков, во второй раз не сплоховал.
Владимир Владимирович поднял правую руку на уровень глаз, сформировал из двух пальцев оружие, прицелился по верхнему краю указательного пальца и выстрелил в воображаемого противника.
11.
Светлана Геннадьевна позвонила через три дня. Мария Давидовна смотрела на экран телефона и боялась взять его в руку. Она чувствовала, что врач хочет сообщить ей результат анализа.
— Здравствуйте, Мария Давидовна. Слава Богу, результат на ВИЧ пришел отрицательный. Зайдите сегодня ко мне, чтобы записать результат в диспансерную книжку.
— Да, конечно, зайду, — поздоровавшись, сказала доктор Гринберг.
Нажав на кнопку отбоя, она положила трубку и стала отрешенно смотреть на картину на стене. Желтые подсолнухи, которые еще сегодня утром казались охапкой практически мертвых солнечных дисков, сейчас показались оживающими после длительной спячки светилами. Они стали чуть ярче, оттенки — насыщеннее, а сама картина словно засветилась изнутри.
Мария Давидовна улыбнулась. И внезапно подумала о том, что она зря сразу и безоговорочно поверила следователю Сергееву. Он не присутствовал там, где погиб Ахтин. Она своими глазами не видела тело Ахтина. Надо поговорить с Ильюшенковым, и с его слов понять, как всё произошло, и умер ли Ахтин. Она прекрасно знала, что не всегда то, что видят глаза человека, происходит на самом деле. Человеческий мозг обрабатывает визуальную информацию о необычных и странных событий так, чтобы рационально объяснить происходящее, в первую очередь, самому себе. Если мозг не может дать сознанию разумное объяснение, то сознание придумывает его, чтобы человек не свихнулся. Иногда глаза видят то, что человек хочет увидеть, давая сознанию успокоение. Часто человек додумывает то, чего не видел, создавая в сознании нереальные картины и постепенно начиная верить в них.
В любом случае, Мария Давидовна решила, что обязательно свяжется с Ильюшенковым и поговорит с ним.
— А зачем откладывать на потом то, что можно сделать сейчас, — сказала она картине, и протянула руку к телефону. Она нашла в контактах номер телефона и нажала на кнопку. Слушая в трубке длинные гудки, она терпеливо ждала.
— Слушаю.
— Добрый день, Владимир Владимирович. Это доктор Гринберг.
— Здравствуйте, доктор. Что вам?
Голос следователя звучал сухо и равнодушно. Мария Давидовна на секунду замешкалась, а потом спросила:
— Я бы хотела поговорить с вами.
— О ком?
Мария Давидовна явственно услышала усмешку в голосе капитана.
— Об Ахтине.
— А зачем мне о нем говорить? Хорошего мне сказать нечего, а плохо о мертвых говорить не принято.
Мария Давидовна сглотнула слюну и сказала:
— Я не верю, что его нет в живых. Вот вы лично видели его тело?
Теперь с ответом замешкался Ильюшенков.
— Я видел, как он шел по болоту, а потом вдруг исчез. Мы потом сверху с вертолета искали, но не нашли ни одного следа его присутствия.
— То есть, мертвое тело Ахтина вы не видели?! — уточнила Мария Давидовна.
— Ладно. Вы меня убедили. Давайте встретимся и поговорим, — ушел от ответа Ильюшенков, — например, через два часа у фонтана перед Драмтеатром.
— Отлично, — быстро согласилась она, — я приду. До свидания.
Доктор Гринберг посмотрела на часы. У неё было время, чтобы сходить в женскую консультацию, поэтому она накинула плащ и ушла с работы.
Бабье лето закончилось. На улице ощутимо похолодало. С утра прошел дождь, на мокром асфальте лежали разноцветные мертвые листья, голые клены выглядели, как старые израненные солдаты, бредущие домой умирать. Она с удивлением прислушалась к себе, — возникающие в мыслях грустные ассоциации не соответствовали её настроению. Она как бы радовалась тому, что анализ из лаборатории пришел отрицательный, но сам факт того, как она быстро и легко обвинила любимого человека в заражении смертельной инфекцией, приводил к грустной мысли о слабости её чувств. Она убеждала себя в том, что пока не увидит мертвое тело Ахтина, ни в коем случае, не будет верить в его смерть, хотя прекрасно понимала, что чудес не бывает.
У кабинета доктора в женской консультации сидела молодая женщина с заплаканными глазами. Она держала в дрожащих руках лист бумаги и смотрела прямо перед собой бессмысленным взором.
— Что-то случилось? — спросила Мария Давидовна.
Женщина среагировала на звук голоса, в глазах появилась жизнь. Она повернула голову и хриплым голосом ответила:
— Не твое дело!
После этих слов, она встала и ушла быстрым шагом. От неожиданности Мария Давидовна не нашлась, что ответить. Покачав головой, она постучала в дверь и спросила разрешения войти.
После взвешивания на весах, измерения артериального давления и осмотра на кушетке, Мария Давидовна села к столу и спросила:
— Когда у меня ранний токсикоз закончится?
— А что, сильно беспокоит? — вопросом на вопрос ответила врач.
— Ну, тошнит по утрам, иногда днем бывает.
Доктор кивнула. И, улыбнувшись, сказала:
— Это ерунда. Вот когда рвота после каждого приема пищи, когда от запаха мяса выворачивает, когда можешь пить только воду, вот тогда можно говорить о раннем токсикозе. У вас, Мария Давидовна, сейчас девять-десять недель беременности. Скоро ваша тошнота пройдет. Вот вам направление на ультразвуковое исследование через две недели, — врач протянула бланк, — там указано дата, время и место.
— Может, не надо УЗИ, рано еще, ультразвуковые волны могут повредить плоду, — неуверенно сказала Мария Давидовна.
Светлана Геннадьевна, вздохнув, грустно посмотрела на пациентку:
— Надо, дорогая моя, надо. Вон только что женщина пришла с результатом УЗИ, — она показала рукой на дверь, — неделю назад пришла вставать на диспансерный учет, сразу отправили на УЗИ, и вот результат — множественные грубые пороки развития у плода в сроке двадцать недель. Отправили на пренатальный консилиум, надо прерывать беременность. А вот если бы она пришла раньше, и УЗИ сделали бы в сроке десять-двенадцать недель беременности, то всё было бы значительно проще и для её здоровья, и для нас.
Мария Давидовна кивнула, соглашаясь с доктором.
Выйдя из поликлиники, она посмотрела на часы — до встречи со следователем оставался час. Вполне хватит времени, чтобы дойти до фонтана пешком. Она неторопливо брела по тротуару и задумчиво смотрела на окна домов. Люди продолжали жить своей жизнью, не замечая маленьких и больших трагедий, происходящих рядом с ними. Они смеялись и плакали, любили и ненавидели, создавали и разрушали, и каждый был на сто процентов уверен, что события именно его жизни самые трагичные или самые радостные, что любовь самая верная, а ненависть — праведная, что созданный дом прочен, а если он упал, то виноваты окружающие его недалекие люди.
