вискам, будто справляясь с приступом головной боли. — Не помню, что он еще говорил.
— Я принесу чаю, — проходя мимо Ванды, я коснулась ее плеча. Хотела приободрить легким касанием.
И тут же отдернула руку. Твердое тело Ванды, словно каменное, обдало холодом.
Промерзла совсем. Так и заболеть недолго.
Когда чай был разлит по фарфоровым чашкам, – я достала из шкафа красивый сервиз, не уподобляясь Флимм, – Ванда с благодарностью улыбнулась. Она держала чашку в руках, но пить не спешила. Хмурила светлые тонкие брови, недоуменно смотрела на исходящий паром напиток.
Потом вскинула голову:
— Ромашка?
— Она поможет успокоиться, — кивнула я.
— Никогда не пробовала…
— Где сейчас твой.. кхм, парень?
— Жених. Мы были помолвлены. Не знаю, где он. Наверное, ушел и никогда уже не вернется. Я видела Брона в последний раз когда по его милости барахталась в проруби, пытаясь выбраться на лед. Лед крошился, не позволяя мне зацепиться за него…
Я поперхнулась. Закашлялась до слез, отставила чашку и согнулась пополам. Кашель душил. Воздуха не хватало.
Бегущие шаги остановились возле кресла, и мою голову запрокинули сначала вверх, потом повернули вбок.
Снова Ретт!
— Эй, смотри на меня, — приказным тоном сказал мужчина. — Ада!
— Да чтоб тебя! — мой голос хрипел. — Поперхнулась, только и всего.
Вытерла мокрые глаза, щеки. Снова кашлянула, набрала в грудь воздуха. Способность дышать вернулась.
— Вам пора, — Ретт протянул Ванде еще один плед. — Вот, возьмите и уходите.
— Ретт! — я возмущенно глянула на мужчину. — Девушка продрогла до костей!
— Угу, — буркнул он, помогая Ванде подняться. — Я провожу ее, сиди.
Он увел девчонку из гостиной. Я отпила еще глоток чаю, на этот раз осторожнее – вдруг опять поперхнусь.
Барахталась в проруби… В ноябре. В относительно теплом ноябре.
Больная. Все они здесь больные. Но чем? Действительно что ли, психи? А может, вирус тут какой бродит?
Ерунда какая-то.
Ретт вернулся, хоть я его и не ждала. Принес с собой тряпку, вытер пол. Собрал посуду и унес на кухню, а оттуда крикнул:
— Ты оставила окно открытым, когда уходила. Я его запер и собрал мусор, можешь не беспокоиться об этом.
Да не я о мусоре я беспокоюсь, хотелось заорать мне, но промолчала.
Шесть лет прошло. Столько воды утекло. И та блондинка с оленьими глазами, виснущая на моем мужчине, осталась далеко в прошлом.
Не о мусоре я беспокоюсь. Да и не о тебе, Ретт.
Убедить себя не вышло. До спальни меня преследовал запах его одеколона, и только когда я спряталась под одеяло и накрыла голову подушкой, сумела забыться.
В голове вихрем роились ненужные мысли, и только боль в лодыжке позволяла от них отвлечься. Но когда физическая боль отступала, о себе напоминала душевная.
Даже при том, что я за последние годы отрастила броню и уже не позволяла глупым эмоциям брать верх над разумом, здесь и сейчас эта самая броня не справлялась.
Мне нужен Тирел!
Я выпуталась из одеяла и заглянула в почтовик. Пусто. Захлопнула крышку и открыла снова – ничего.
Хреновое агентство. Здесь клиенты с ума сходят, а ему хоть бы что!
До ночи проворочалась в постели, ожидая, когда Ретт заснет, и я смогу спокойно гулять по дому. В двенадцать, когда Ретт совершенно точно спал, я сползла с кровати. Натянула пальто, так как печи не топились который день, и воздух был ощутимо холодным, подхватила трость и поплелась вниз.
Страдания страданиями, а дом отапливать нужно. Котельную я видела в пристройке к кухне, а вот вход в нее был с улицы. Из холла я выглянула в окно – дождя нет. Только ветер выл, да в лунном свете сверкали снежинки. Скоро зима, а первый снег еще не выпадал. Можно ли считать десяток снежных крупинок за первый снег? Наверное, можно.
Я сошла с крыльца, помогая себе тростью. Не споткнуться бы и не упасть. Зря не озаботилась включением уличных фонарей, но возвращаться уже не стану. До котельной рукой подать.
Шаг, еще шаг. Камни на тропинке местами были выщербленными, и зацепиться за одну из выбоин несложно. Передвигалась я медленно, так и до утра не дойду.
Уже у котельной вспомнила, что дверь должна быть заперта ключом от главного входа, а ключ в моей спальне, и чертыхнулась во весь голос.
— А мама говорила, что это плохое слово, — прозвенел веселый голосок из зарослей малины.
Моя рука, удерживающая трость, невольно вцепилась в набалдашник до побелевших костяшек. По спине пробежал морозец. Уже в который раз.
Может, не жители Ковентора с катушек съехали, а я?
— Кто здесь? — я взглядом поискала ребенка, но в темноте сложно что-либо разглядеть, и тусклый свет луны, прячущейся за снеговыми тучами, не спасал.
— Марта, — отозвался голосок. — Мы с вами уже виделись сегодня.
— Заблудилась?
— Наверное.
Я пожевала губы. Придется отвести девочку домой, ничего не поделать.
— Я провожу тебя, ладно? Выходи, не бойся.
— А я и не боюсь. Но провожать меня не нужно, я здесь побуду.
— Здесь оставаться нельзя. Родители будут волноваться, искать тебя…
— Не будут. Это они меня к вам отправили.
— За… зачем?.. — я устыдилась своего страха перед маленьким ребенком, но два шага к крыльцу сделала.
Марта молчала. Я слышала ее тихое сопение, но почти не улавливала откуда оно доносится. Все-таки из малины… Или из розового куста? Да нет, точно из малины.
— Если ты уверена, что тебя не потеряли, — голос дрогнул, и я откашлялась, — то я пойду. Точно не нужно провожать?
— Точно.
Спорить я не собиралась. В конце концов, Марта живет через один дом от моего, доберется уж как-нибудь.
От волнения я захотела есть. Чем завтракала-то? Только кофе да кусок ветчины. Даже яичницу не доела.
Просторные комнаты при моей больной ноге мне резко разонравились. По холлу ковыляла долго, еще дольше – через гостиную. И только когда показалась арочная дверь на кухню, я расслабленно выдохнула.
До выключателя не дотянулась. Света с улицы было достаточно, чтобы не споткнуться о край ковра, пока буду брести до холодильника.
Вытащила с полок все, что попалось под руку: маринованную рыбу, сыр и ветчину, яйца. Яйца вернула в холодильник, не желая заниматься готовкой.
Я удерживала снедь в свободной руке, а дверцу захлопнула тростью… Чтобы в следующую секунду завопить от ужаса.
