оборванную толпу. На хорошо одетых смотрели косо. Столица полнилась слухами: о старухах, что
заманивают прохожих, а потом продают пирожки с человечьим мясом; о черной карете, увозящей бесследно
молодых девушек с окраинных переулков; о наследнике – сыне розовой фаворитки, юном принце, который
уже почти собрал армию на востоке.
Ос метался по городу и говорил. О Городе Солнца, свободе и братстве, грядущих победах и светлом
будущем… От завода в казармы, оттуда в доки, в госпиталя и снова на площадь – к толпе. Он осунулся,
исхудал, забывал есть и спать. Времени не хватало. Каждый день, каждый шаг, каждый выкрик в
тысячеликое месиво приближали неизбежное чудо, царство равенства и свободы. Было жалко терять часы,
поэтому Ос согласился на экипаж и гнедых из дворцовой конюшни. Ночевал он тоже в одной из
бесчисленных комнат дворца, в двух шагах от покоев Брока.
В изувеченных залах не тушили огни до света. Рассылали бумаги, планы и вестовых, собирали
отряды грядущих армий, строили и творили новое будущее. Очаги Солнца – воспитательные лицеи для
бродяг и сирот; голубые дома из стекла и металла – чтобы братья не прятались друг от друга;
скорострельную пушку, новый способ книгопечати, два лекарства от смерти, летательный аппарат на
легчайших шелковых крыльях… Никогда еще Осу не доводилось попадать в средоточие пульса жизни –
разношерстные квартиранты дворца торопились, как будто каждый день был последним. Отчасти так и
случалось: одержимые и одаренные в равной степени быстро гибли от пуль, лихорадки и собственной
неосторожности. Их места в строю заполняли мятежные новобранцы. Все, кто мог, несли камни в стены
Города Солнца.
Ос успел полюбить свое утлое гнездышко – закуток чьей-то маленькой фрейлины. Покрывала и
простыни тихо пахли жасминовыми духами, на глазуревом умывальнике вяла пудреница из перламутра, в
гулком брюхе комода ожидали своей судьбы разноцветные бальные платья. Стекла так и не удалось
вставить, но на ночь можно было запереть ставни и задернуть массивного вида портьеры. Получалось тепло.
Почти…
Иногда заходили гости – фанатической силой дара Ос выделялся даже в пестром котле дворца. Все
знали, к рыжему словоплету благоволит Друг Народа. Но близких людей, кроме Брока, так и не появилось –
слишком спешно жилось. Пару раз на душистом ложе оставались ночевать женщины. Они мяли постель и
дрожали от холода в кружевных простынях, жадно курили вонючий табак, говорили о новой жизни и
исчезали, не дожидаясь рассвета. А жаль – по утрам из покоев открывался прекрасный вид на залив.
Полоска воды блестела далеко за домами, обрамленная лоснящейся жестью крыш, зеленью тополей,
высокими трубами – черными и тускло-красными. На флагштоках громоотводов метались знамена
победителей.
По ночам у камина Ос сидел и писал – о городе, о боях и победах, о врагах и о Друге Народа, о
кораблях-птицах и птицах-вестницах. Было зябко, часто хотелось есть, иногда становилось страшно –
безвозвратно быстро рушился старый мир. Но опять надвигался день: кава из кухонного котла, мокрый
хлеб, полселедки – и вперед, к людям. Дар был счастлив. Ос – тоже.
На фронтах наступило затишье. Город съежился и примолк. Снег засыпал все выходы из домов, люди
мерзли и мерли в своих берлогах. Стало пусто на улицах. Только ветер гулял в гулких стрельчатых арках, да
собаки скулили и грызлись над жалкой добычей. Жеребцы из дворцовых конюшен завершили свой век в
общей кухне, поэтому Ос снова ходил пешком.
…Проклятое время мертвых – последние дни холодов. Всякий год кажется, что света больше не
будет, надеяться не на что, следует умереть, забыться сном под хрипы метельных дудок. И с первым лучом
тепла забываешь эти кошмары, чтобы следующей зимой вспомнить...
– Мужчина, послушайте, – наперерез Осу из парадного вышла девушка в куцей шубке, – Я голодна…
И действительно, вся она была как мольба о пище. Высохшее лицо, ввалившиеся глаза, пересохшие
белые губы, тонкие, страшные ноги с узлами коленок. Хлеба при себе не нашлось, но и бросить девчонку на
улице Ос не смог. Он решил отвести бедолагу в покои, накормить пайковой «шрапнелью», дать отоспаться в
тепле. Если ж будет смышлена, то и дело ей подберется. Хоть на посылках или кашу варить, все лучше, чем
на улице в мороз грошничать.
Идти было далеко, через два провесных моста. Девушка долго держалась вровень, но ближе к
площади силы ее оставили. Она вцепилась Осу в рукав, едва волочила ноги, а у дворцовых ворот
неожиданно потеряла сознание. Пришлось нести на руках. Сгрузив гостью в пышные простыни, Ос
растопил камин, сбегал в кухню за кавой и теплым супом, занял у соседа сахар. В тепле девушке стало
лучше, она ела и плакала, не замечая, что плачет. А потом уснула с ложкой в руке.
Ос провел ночь у камина. На душе у него было тепло. Это чувство казалось ему незнакомым.
Младшие братья словоплета чуждались, ни зверей, ни детей у него никогда не водилось, и Ос удивлялся,
что умилительного в тонком, тихом, чужом дыхании. Он задремал, а проснулся от прикосновения. Девушка,
голая и жалкая в своей неухоженной голости, склонилась над ним. Ос улыбнулся, не желая платы за
угощение. Девушка погладила его по лицу. На грязном пальце круглился след от кольца. Перстня с тусклым
агатом, украшения девичьей ручки. …Белое платье… Белая кость… Обручальное кольцо имени.
Ос сам расчесал Анне кудри и согрел для купания воду, распотрошил сундук и добыл ей одежду, а
прежние тряпки выбросил прочь. Он укачивал девушку, как больное дитя, кормил с ложечки, спал у ее
постели, по сто раз повторял, что никто ее теперь не обидит. И думал – как же спасти. Прошла неделя, Ос не
выходил из покоев, сказавшись больным, но врача принимать отказывался. Наконец Брок прислал мальчика,
требуя объяснений. Ос поднялся в кабинет сам.
Словами простыми и грубыми он объяснил, что, наконец, отыскал любимую. Ему плевать, что Анна
аристократка. Если она умрет, он тоже не будет жить. Брок слушал молча. Ос продолжал, что никогда
ничего не просил у друга, и это долг навсегда, и девушка ничего плохого в своей жизни не сделала, и… Брок
расхохотался. Он смеялся долго, булькал, хрипел, бил ладонями по столу, плевался и взвизгивал. После утер
усы и спросил, почему бы Осу не расписаться со своей кралей. Он, Друг Народа, взял же принцессу в
жены... Ос пришел с этой вестью к Анне. Анна сказала «да».
Это было странное счастье. Ос не мог наглядеться на девушку, ставшую вдруг женой. Он просыпался
утром от звука ее шагов и засыпал, слыша ее дыхание. Он таскал воду, колол дрова, приносил в дом то хлеб,
то свечи, то старинную книгу. Будь его воля, он не позволил бы милой мараться о стирку или мытье, но
Анна сама хотела вести хозяйство. Ос полюбил вечера у камина. Он учился разговаривать с женщиной,
вспоминал и рассказывал дни своей жизни. Анна слушала молча. До весны они жили как брат и сестра.
Когда бури утихли, Ос уехал на фронт – говорить для солдат и матросов. Имперцы отступали, но
медленно, слишком медленно. И жгли на своем пути все – поля, закрома, деревни, – случалось, и вместе с
жителями. А Другу Народа был нужен хлеб.
Ос говорил о любви и войне под обстрелом, в окопах, с вестового гнезда на мачте. Приходилось
учить, убеждать, чаровать и грезить неумелые, косные души. Ос питался кониной, обовшивел, был ранен.
Вместе с ним поднимали войска другие – одаренные и неистовые. Почти все словоплеты кончили дни в
окопах, не дожив до победы. А он, Ос, вышел маршем от моря до моря с авангардом стремительных войск.
И – венец торжества – кричал победительные проклятья вслед последнему флоту имперцев, и солдаты Друга
Народа повторяли его слова. Удача любила парней из квартала рыжих.
В одну из зимних побывок Анна спустилась на ложе к мужу. После, уже весной, приложила руку к
мягкому животу: слушай, как бьется жизнь. Было нежно и трепетно. Анна стала прекрасна – как луна
середины лета над спокойным и теплым морем. Их первенец появился на свет в день торжественных
фейерверков – город праздновал смерть войны. Ос держал на руках легкий сверток и шептал сыну про
Город Солнца, где хватит счастья на всех…
Мальчик умер на пятый день от больничной заразы. Анна едва не последовала за ним.
Ос работал, читал, писал, просыпался и засыпал снова рядом с мертвой от горя женщиной. Жизнь
сломалась на две половины. Снаружи кипящий город, в котором взошли первые зерна будущего – уличные
