Тюремное начальство шалеет от нашей хаты. Хохол закатывает кипиш по каждому поводу. Начинает долбить ломом и просит поддержать соседние хаты. Прибегают мусора. Хохол падает на шконку и делает страдальческий кисляк. Немец, Лева и остальные дружно начинают орать: «Заберите человека! Человек умирает! Спасите! Вы что делаете!!!» После чего подхватывали Хохла под руки и волокли к двери. Хохол закатывал глаза и стонал. Вызванные тюремные коновалы обреченно выворачивали аптечки. Котировался теофедрин… На следующий день все повторялось снова. Но самый грандиозный кипиш случился 10 марта. Отбой на тюрьме в 22 часа. Мусора постоянно парились и забывали вырубить радио. В 22 начинались новости и шли пару-тройку минут. В этот вечер после новостей диктор объявил: «По многочисленным заявкам радиослушателей передаем концерт ансамбля "Ласковый май"». Тут тупорылые мусора спохватились и вырубили трансляцию. И что началось… Через мгновенье тюрьма выла и ревела, гремела кружками, шлемками[13], всем, что было под руками… Первыми начали малолетки. Немец и Хохол тоже, видимо, оказались страстными меломанами и поклонниками группы. Один привычно кинулся в атаку на дверь с ломом наперевес, второй пристроился к решке и начал орать: «Радио давай, педерасты!!!» Со двора централа доносились не менее дикие вопли. Арестантский люд охватило какое то массовое помешательство.
– Да здравствует Учредительное собрание! – заходился в крике бывший бригадир Балабан.
– Спартак – чемпион!!! – скандировал я.
– Аллу Пугачеву давай! – требовали грузины.
Появились испуганные мусора, бочком пробежались по коридору. Двери камер ходили ходуном. Один вертухай рискнул открыть кормушку: «Чего надо? Чего орете?».
– Ласковый Май давай!!!
– А колбасы вам не надо? – брякнул мусор и убежал.
– Колбасы давай, педерасты!!! – взвыла камера…
Кормушку вышибли… Минут двадцать бушевала тюрьма. Я сорвал голос. Мало-помалу страсти улеглись. Все были довольны и смеялись. Над собой, над мусорами, над жизнью… Такие чудеса можно увидеть только в тюрьме. Шестьдесят лет рецидивисту, два зуба в пасти, а туда же – «Ласковый Май» ему подавай! Заснять бы этот кипиш на камеру – лучшую рекламу Разину и Шатунову не найти. На утро в тюрьму приезжали народные депутаты, взволнованные ночным грохотом. По городу поползли мрачные слухи о кровавом бунте и жестокой расправе. Оказалось, зеки требовали не выключать концерт «Ласкового Мая». Дурдом!!!
Под утро в хате тарили под головы книги, шахматы, карты. Тюрьма только засыпала. Чуть свет в хату бодро залетал очередной корпусной и пытался поднять братву на проверку. Братва лениво отругивалась: «Иди, иди командир, видишь – все больные». Корпусной упрашивал поднять головы. Его посылали, и он уходил. Благодатные времена настали на Свердловской пересылке. Чего так не сидеть? Ночами к решке пробирался цыган из хозобслуги, знатный барыга. За десять дней продали ему костюм х/б, три мундштука и югославские туфли. Расплачивался, падла, 2–3 заварками чая. Тяжело чифиристам. Кто только на них не наживается! И обслуга, и солдаты ВВ, и мусора, и свои барыги…
В марте, накануне трансляции по «Маяку» матча «Спартак» – «Жальгирис», всю хату приготовили на этап.
Бой с поселенцами
В привратке собралось человек пятьдесят. Тут же бросились варить чифир. Вскоре дернули на шмон. Чтобы пехотинец не рылся в шмотках и книгах, сунул ему сеанс[14] «балет ГДР». Разместились в коридоре, ожидая посадку в воронки. Этап оказался большим. Кроме нас, строгих, ехали «особисты», усиленный и поселенцы. Полосатые попытались чем-нибудь поживиться среди нас. Шустрый дедок просил заварку. Не дали. «Ну, дайте хоть закурить», – не сдавался дедок. Не дали. Потом зарулил фраер «под Леньку Пантелеева»: в обшитой полосатым фуражке-восьмиклинке, длинном пиджаке и брюках напуском на сапоги. Этого лагерного модника быстро «снял с пробега» Сидр, задав несколько вопросов про «движение». Полосатый фраер смекнул, что тут есть гораздо блатнее его и потерялся.
Тем временем Немец и Хохол внедрились в ряды поселенцев. Многие из них были в богатых шапках, модных куртках. Шли они с Украины. Рожи здоровые, усатые под «Песняров». Шмоток добровольно не давали. По идее те, кто идет практически на свободу, обязаны поделиться необходимым с арестантами. Такие ситуации частенько приводят к конфликтам.
«Да чего с ними базарить», – Хохол сорвал с ближайшего шапку. В этот момент поселенцев крикнули на выход, а весь коридор занимал наш этап. Началась драка. Поселенцев выхватывали по одному и колотили. Они осатанело прорывались к спасительному выходу. На фоне чахлых орчан я был, конечно, мастеровитее. Тренировки в секциях самбо и карате даром не проходят, хотя для полноценных ударов было тесновато. Поселенцы один за другим выпуливались с коридора на площадку к солдатам ВВ и, в конце концов, вытащили с собой Мераба. Он оказался один с несколькими поселенцами и заорал: «Ребята! Прыгайте сюда! Я здесь один!». Продираясь к нему, я увидел четкий, как в замедленном действии, хорошо поставленный удар. Мерабу разбили нос, а я понял, что для меня есть достойный противник. Последним рывком, растолкав инертных товарищей, мне удалось вырваться на оперативный простор. Меня в стойке поджидал коренастый поселенец с хрящеватым боксерским носом. Не сближаясь, я мощно пробил майя-гири[15] ему в грудь. И сразу хорошую «двушку» в голову. Он упал. А следующего хохла уронил красивым «малаши»[16]… И еще успел улыбнуться сисястой девице, которая убиралась за решеткой. А где же свирепый конвой, так лютовавший в прежние годы? Солдаты позорно брызнули в разные стороны, уронив и разбросав наши дела. Вид поселенцев был страшен. Все растерзанные, с разбитыми рожами, но духовитые, падлы… Похватали доски, миски и перешли в контратаку. Плечом к плечу со мной бились Валера Цыган и Саша Иконник. Подоспели Немец и Хохол со штырями. Из глубины коридора истошными воплями из серии: «Держите меня семеро, раскручусь!!!» нас поддерживал Попенок. Солдаты вернулись с подмогой, им удалось захлопнуть дверь. В коридоре били последнего поселенца. «Я не с ними!!!» – вопил он. Оказалось, это зверек с усиленного, который пытался выступить в роли миротворца. Ну попутали, с кем не бывает. Короче, загуляли напоследок и дали понять конвою, кого им предстоит этапировать.
Сибирский тракт
Загружаемся в столыпинский вагон. Народу много. В купе-камеру на семь человек нас набилось двенадцать. Хорошо еще, что одного гребня запихнули под нижнюю полку. В тесноте, да не в обиде. Уже знаем, что идем в Сибирь на Красноярск. Ехать, по прикиду матерых этапников, долго – дней пять. Получили паек – хлеб, рыбу, сахар. Привычно располагаюсь на своем любимом месте, на второй полке слева. Тронулись. Я ушел в литературу. Братва убивает время картами.
На третьей верхней шконке Сидр просвещает молодого паренька. Я сначала «грел уши», потом сам разговорился с Сидором. Порасспрашивал о Белом Лебеде, он от этой темы уходил. Позднее я узнал почему. Попросил его разъяснить непонятные мне вопросы. Допустим, ремесло карманника. Щипач работает в толпе и не знает, у кого крадет. Его жертвой может стать и мать арестанта, и мужик-работяга, и свой брат-преступник. Откуда же взялось мнение о карманниках, как об элите преступного мира? Сидр ответил, что главенствующее положение среди нашего брата щипачи заняли в начале века, когда их высочайшее искусство и ловкость рук сочетались с избирательностью жертвы. Ведь бумажники и часы тогда носили только богатые.
Простолюдины априори не могли стать потерпевшими. Свое ремесло карманники предавали по наследству, а социальная база преступления трансформировалась. Вот и получилось, что сейчас крадут у кого ни попадя.
Ему тоже хотелось поговорить. Довольно коряво потолковали о религии, материализме, языческой вере, о Борисе Савинкове. Накануне я рассказывал о нем братве. Решился спросить его о Горбачеве. Говорю «решился», потому что в среде арестантов считается хорошим тоном полная неосведомленность в делах политики, искусства, словно это что-то постыдное. Конечно, серьезные бродяги, думающие, стремятся к самым разным знаниям, понимая их пользу для общего дела. Но в массе своей неграмотные зеки стремятся загнать неординарную личность под свой стереотип. Любое сообщество не терпит исключения внутри себя. Базарить среди каторжан принято за наркоту, бухару[17], лагерные новости. В лучшем случае за спорт и женщин. Грамотных уважают, но как бы интуитивно чувствуют их инородность. Сидр, конечно, сказал об этом попроще.
Я, например, столкнулся с тем, что на меня смотрели как на идиота, потому что я не употреблял наркотики. Южный Урал – край благодатный, рядом Казахстан, Башкирия. Конопля под любым забором растет. Наркомания повсеместная. И вот – не они идиоты, что травятся, а я… Ну, воистину Зазеркалье, перевернутый Мир.
