Он снова выпустил густое облако и сдержанно улыбнулся. Затем, взглянув на досье, вспомнил, отчего развились такие мысли, решил, если поковыряться, то непременно обнаружится что-нибудь эдакое в этом, как его? Снова забыл. В Проханкине… Но пока оставим все как есть, сделаем вид, что верим всей этой писанине. А там, там видно будет. Он вновь вызвал начальника охраны и поинтересовался:
– Товарищ Горбунок, а как, по-вашему, где сейчас находится товарищ Проханкин?
По всему было видно, вопрос не застал врасплох начальника охраны.
– В следственном изоляторе, товарищ Сталин.
– Почему? – Искренне удивился вождь.
– Я распорядился, так сказать…
– Проявил инициативу? – Закончил за подчиненного хозяин. – Я полагаю, в жизни может произойти любой казус. Вдруг придется сидеть товарищу Проханкину напротив вас, товарищ Горбунок. Вы, товарищ Горбунок, такой вариант исключаете? А? Срочно доставить корреспондента ко мне!
Машина вновь везла бедного журналиста в неизвестность, а он продолжал сыпать проклятия Надтюрдту, всей душой ненавидя французский бритвенный прибор, а заодно французов, англичан, поляков, финнов, эстонцев так, на всякий случай. Проклинал троцкизм, капитализм, монархизм и все прочие социально чуждые измы, презирая их всей своей советской душой. У него не осталось сомнений, что его убьют.“ Скорее всего, решили не возиться с допросами и судами, а просто удавить и списать все на самоубийство. Думаете, так не бывает? Бывает, ох как бывает. Больше всего обидно, что ни за что, без пользы, за какой- то паршивый бритвенный прибор. „Ведь совершенно ясно, что он не является врагом народа, государства или власти. Враги другие – жестокие, злобные, беспощадные, они готовят заговоры и покушения на вождя или подрывают экономику, делают все, чтобы страна не расцвела счастливой жизнью, не встала с колен назло поганому Западу. Призывы к смерти подобных врагов он и сам не раз подписывал от имени группы советских граждан. «Но я ведь не такой, неужели они не видят?»
Заметив сквозь щель в занавеске, что машина въезжает в Кремль, стало еще страшней, чем от мысли о смерти. Положение дел менялось так быстро, что журналист «Красной колеи» не успел осознать происходящее и построить предположения. Еще минуту назад он прощался с жизнью, а теперь стоял перед самим Сталиным.
– Здравствуйте, товарищ Проханкин! – Поприветствовал хозяин.
– Здравствуйте, товарищ, товарищ ….
– Ну что же вы так волнуетесь, успокойтесь, я такой же человек, как и вы.
– Я просто никогда не думал, чтоб вот так рядом с вами, даже предположить не смел, – кое-как выдавил журналист.
Его лицо покрыли огромные капли пота, а во рту, наоборот, пересохло, мешая ворочать непослушным языком. Весь его взъерошенный, испуганный вид говорил о сильнейших душевных переживаниях.
– Да не волнуйся ты как ребенок, в самом деле, – с недовольством в голосе произнес хозяин. Его начинал раздражать ступор, в который впал гость. – На чай тебя пригласил, поговорить о том, о сем.
После этих слов с плеч Проханкина свалился стотонный груз, от вдоха полной грудью у него закружилась голова, дышать стало немного легче, но дрожь в коленях все ж осталась.
Разговор начался сам собой, незаметно, непринужденно, Сталин вдруг стал вспоминать детство и юность, от воспоминаний повеяло южным солнцем и чистейшим горным воздухом. Слова зажурчали бурной горной речкой, а большой кабинет словно наполнился светом, озаряя их лица, согревая беседу. Хозяин расспрашивал гостя о жизни, слушал внимательно, уточнял мелочи, был очень отзывчивым и учтивым. От прежнего страха не осталось и следа, корреспондент воодушевленно отвечал, иногда сам задавал вопросы, не замечая, по профессиональной привычке. Уже было выпито по второй чашке чая с лимоном, а беседа велась, словно они были старыми добрыми друзьями, свидевшимися после долгой разлуки.
Проханкиным овладевал восторг от этого человека. «Что за умница, – думал он, – что за человечище! Добрый, душевный, необычайно заботливый, переживающий за каждую мелочь, за каждый винтик, за каждую шестереночку этого огромного механизма под названием Советский Союз. Как повезло нашей стране, что именно у нас такой Великий Вождь – умнейший, честнейший руководитель. Какое счастье, какое счастье, что я могу быть рядом и разговаривать дышать с ним одним воздухом, смотреть в одну светлую коммунистическую даль. «в этот момент они заговорили о будущем, оно было настолько прекрасным и счастливым, что у корреспондента кольнуло сердце.
– Твоя статья хороша, очень мне понравилась, – похвалил Сталин. – А инициатива заслуживает всяческого внимания.
– Только под вашим мудрым руководством, могут рождаться такие идеи, товарищ Сталин, – передавая права на инициативу хозяину, ответил Проханкин, при этом густо покраснев, так как сознательно и неприкрыто льстил.
Но вот понемногу разговор стал затухать, все больше удлинялись паузы, а это верный знак завершения встречи. А как хотелось ее продлить, побыть рядом еще хоть миг, еще хоть вздох. Корреспондент был готов отдать все, что есть, даже саму жизнь за то, чтобы быть рядом с гением всего прогрессивного человечества как можно дольше. Но это самая несбыточная, неисполнимая мечта на свете. Ах, как жаль.
– Продолжайте писать ваши замечательные статьи. Вы очень талантливы, товарищ Проханкин, – напутствовал на прощание журналиста Сталин.
Корреспондент «Красной колеи» не верил в загробную жизнь, в херувимов и ангелов, но точно знал, чувствовал всем своим существом, ощущал, что несут его крылья. Да, да, крылья! Ах, каким гениальным должен быть человек, чтоб после встречи с ним отросли крылья! Пожалуй, это самый гениальнейшей из гениев, мудрейший из мудрецов, за все существование человека на планете земля. О чудо!! О чудо!!! О счастье!!!!
На следующий день в газете «Красная колея» вышла новая статья журналиста Проханкина: «Сталин – мой Отец». Отец читал этот пахнущий свежей типографской краской шедевр, улыбался, поглаживая усы, дымил трубкой, готовясь выпороть названного сына.
Глава 8
– Сашенька, открой! Саша, это я, Варя, – женщина как можно осторожней стучала в дверь, стараясь не разбудить чутко спящих соседей.
Александр открыл дверь и с удивлением уставился на сноху.
– Варька, тебя каким ветром занесло?
Женщина не успела ничего ответить, как слезы брызнули из глаз, заливая лицо, искаженное горем.
– Сашенька, Сашенька, горе- то какое: Борю арестовали.
– Тише, тише, не реви, успокойся, – ответил он, тревожно оглядев коридор, убеждаясь, что он пуст. – Сейчас я оденусь, и мы пойдем на улицу, там все расскажешь. Да не реви, кому сказал. Хотя нет, – подумав несколько секунд, добавил он, – мы будем похожи на заговорщиков. Входи в комнату и тихо, прямо на ухо, расскажи, что произошло. «И прошу тебя, перестань рыдать», – шепотом говорил он, – соседей разбудишь.
Варвара, как могла, успокоилась, не переставая при этом тяжело вздыхать, начала рассказ.
– Три дня назад Бореньку арестовали, прямо на работе.
– Зачем? За что?
– Говорят, за вредительство, будто бы бригадир обвинил Бореньку, что он широко разводил зубья на пилах пилорамы. Мол, опилок много, а досок мало. Но это все вранье, – всхлипнула Варя, готовая вновь разрыдаться.
– Тише, тише, – уговаривал ее Александр. – Давай дождемся утра. А там станем решать, что делать.
Сон долго не приходил, и они лежали молча, думая о пришедшей беде, Варя часто вздыхала, нарушая тишину. Под самое утро Александр провалился в сон, но он не принес ему облегчения, а казалось, еще сильней утомил. Больше всего угнетала необходимость заниматься такой неразрешимой проблемой. С чего начать? Ответа не было…
– Варя, я сейчас на работу схожу, переговорю с главным редактором, он – мужик толковый. Может, чего дельного посоветует. А ты, по возможности, из комнаты не выходи, даже если в уборную, потерпи. Я скоро.
По дороге на работу он обдумывал свои действия. «Конечно, никому, а тем более главному редактору, ничего говорить не стану. Иначе это будут последние минуты моей работы в газете, а возможно, и на свободе. Что я могу сказать: моего брата арестовали? А просто так у нас не арестовывают, а если арестовывают, то тут же отпускают, я тому живой пример. Вот черт, а может Борька и в правду…? Да нет, какой из него вредитель? Обычный работяга, даже не пьет, никудышный из него вредитель. Значит, вышла ошибка. В этом случае его обязательно отпустят. А если нет, то получается, он – враг, а при таком раскладе защищать и заступаться за врага – это непростительная оплошность, это больше, чем ошибка, – это преступление!»
На скорую руку разобравшись с делами в редакции, он со всех ног бросился домой.
– Варюша, я поговорил с главным редактором, он советует пока ничего не предпринимать. Произошла ошибка, страшное недоразумение, а мы своей суетой можем только помешать в установлении истины. Если его не освободят, тогда и будем писать прокурорам, в газету, или самому Сталину.
