Но вот я окончил школу и собрался в город, поступать в институт: я давно уже решил стать учителем.
Отец мой человек суровый, молчаливый. Бывало, но целым дням слова от него не услышишь. Мама иной раз скажет ему с досадой:
— Масло, что ли, у тебя изо рта прольется — боишься губы разжать?
Отец в ответ только взглянет коротко и промолчит.
Мама вздохнет, потом рассмеется:
— Тебе, Григорий, хоть по рублю за слово плати, ты и тогда говорить не станешь.
В детстве я завидовал своему приятелю Мите: у его отца характер был легкий, веселый. Бывало, мы играем в лошадки, и Митин отец с нами. Сядет верхом на палку, скачет но двору и покрикивает: «Но-о, пошла!» Все у него шутки да прибаутки. Помню, как-то раз я зашел к ним в избу, он меня спрашивает: «Аркаш, ты зачем в карманы камней наложил?» — «Да нет, — говорю, — дядя Степан, у меня в карманах ничего нет». — «Нет? — вроде бы удивляется дядя Степан. — А чего ж они у тебя так спустились, голое пузо видать? Подтяни, а то вовсе свалятся…» Все, кто был в избе, засмеялись, и я вместе с ними… А у родного отца я никогда не видел на лице улыбки.
Вечером, накануне моего отъезда в город, отец был особенно мрачен. И я знал почему: он не одобрял моего желания учиться дальше, считая, что можно прожить и без высшего образования.
Медленно, в тягостном молчании шло время. Я собрал свои вещички и книги. Да вот беда — у меня не было чемодана, не с бабушкиным же кованым сундуком ехать в институт!
Отец занимался своим делом и вроде бы не замечал моих сборов, а я не знал, как к нему подступиться. Наконец, набравшись храбрости, я сказал:
— Отец, мне нужен чемодан.
— Чего-о? — он сдвинул брови.
— В город, говорю, ехать — чемодан нужен.
— Где ж я тебе возьму?
— Попроси у кого-нибудь из соседей, может, дадут.
Меня поддержала мама:
— Сходи, Григорий, к Микале, у него сын офицер, каждый раз в отпуск с новым чемоданом приезжает, может, оставил какой. Микаля даст, не откажет. Сходи, Григорий.
Отец, по своему обыкновению, промолчал. К Микале он не пошел.
Ночью я никак не мог уснуть. По крыше барабанил дождь. В окно мне было видно, как постепенно расползаются тучи. Дождь утих, стоявшая под окном черемуха четко виднелась на фоне посветлевшего неба. Было слышно, как она отряхивает капли со своих листьев.
Я думал о том, что это последняя ночь в родном доме. Придется ли вернуться сюда?
Мама с отцом тоже не спали.
Из-за перегородки до меня доносился приглушенный голос:
— Григорий, ты помнишь, какую букву я знала до войны?
— Да.
— Ну, скажи, какую?
— «У».
— Верно, помнишь! Я маленькая была, мне кто-то сказал: «Гляди. Ульяна, с какой буквы твое имя начинается». Я это самое «У» и запомнила. В школе-то учиться мне не пришлось: в лесу, в самой глухомани жили… Поначалу грамота мне вроде бы ни к чему была: работа, сын, хозяйство. А вот как ушел ты на фронт, бывало, придет от тебя письмо, верчу его в руках, верчу — молчит бумага! Стала к школьному учителю ходить, он меня за зиму читать выучил, спасибо ему. А теперь наш сын сам будет учителем! Даже не верится. Ты спишь?
— Нет.
— Григорий…
Но мама не договорила.
— Ладно, Ульяна, — сказал отец, — утром схожу к Микале.
Голоса стихают. Немного погодя скрипнула дверь в мою боковушку. Неслышно ступая босыми ногами, к моей постели подходит мама. Она наклоняется надо мной, проводит рукой по волосам. Увидев, что я не сплю, шепчет:
— Он сходит к Микале… Спи…
Я беру большую, шершавую от вечной работы руку матери, прижимаю ее к лицу. Никогда не забуду я все то доброе, что делали для меня эти руки.
— Мама… — шепчу я. — Мама… — И незаметно засыпаю.
Уезжаю я ранним утром. Чемодан уложен и отнесен в телегу, все готово к отъезду.
Но мама никак не может угомониться, все суетится вокруг меня, все волнуется и хлопочет. Наверное, вот так же птица беспокоится о своем птенце, впервые покидающем родное гнездо: достаточно ли окрепли у него крылья, не попадет ли он вдали от ее глаз в кошачьи когти?
— Осенью холодно будет, сынок, надевай шерстяные носки, — говорит мама, стоя возле телеги, на которой я сижу, свесив ноги. — Пиджачок у тебя старенький… Ну, да ничего, скоро отец получит на трудодни, купим тебе костюм. Может, и пальто справим. В углу чемодана, в мешочке, — сушеное мясо. Как приедешь на место — ешь, а то испортится.
Вдруг мама всплеснула руками:
— Ой, чуть не забыла! Да как же это я!
Она опрометью кинулась в избу и тут же вышла, держа в вытянутых руках берестяную сарву.
— Вот, сынок, вода из наших ключей. Из каждого понемногу черпала. Старики говорили: если выпьешь этой воды перед дальней дорогой, то приведет тебя дорога обратно на Уту. И отец, когда на фронт уходил, испил ключевой воды. Из этой сарвы пил, жив-здоров домой вернулся. Возвращайся, сынок, и ты. Выучись — и возвращайся.
Не напрасно пил я тогда ключевую воду: все годы, прожитые в городе, помнился мне вкус той воды. Закончив институт, я приехал учительствовать в родную деревню.
С тех пор прошло немало лет. Когда кто-нибудь из моих учеников покидает родную деревню, я говорю:
— Поезжай, только перед отъездом испей воды из наших ключей.
1970
Николай Васильев
ТРЕТЬЕ МЕСТО
В субботу классная руководительница Мария Петровна велела своим шестиклассникам остаться после уроков.
— Ребята, — сказала она, — завтра, в воскресенье, будем собирать металлолом. Класс, занявший первое место, поедет в Ижевск, в цирк.
— В цирк! Слыхали? В цирк! Вот здорово! — обрадовались ребята.
— Погодите шуметь, ведь поедет только тот, кто займет первое место, — напомнила учительница. — Так что постарайтесь!
В наступившей тишине послышался ворчливый голос Ерги:
— Начинается… Сначала металлолом, потом картошка, потом еще что-нибудь…
— Иванов, ты что же, не хочешь участвовать в общем деле? — строго спросила Мария Петровна.
Ребята возмущенно закричали:
— Не слушайте вы его, Мария Петровна!
— Болтает сам не знает что!
— Лишь бы не как все. Он всегда такой!
Ерги сделал удивленные глаза:
— Да разве я против? Просто так сказал, не подумавши.
— В другой раз думай, когда говоришь, — Мария Петровна оглядела ребят и предложила: — Ребята, а не устроить ли нам соревнование внутри класса? Посмотрим, какое из звеньев окажется победителем.
— Наше! — закричал Ерги. — Мы больше всех соберем!
— Рано хвалишься, — сказали ребята.
Из школы вышли гурьбой.
Звеньевой Тима Сидоров отвел своих ребят в сторонку.
— Давайте подумаем, что будем делать, — сказал он.
— Айда в кузницу, — предложил Миша. — Там всегда валяются всякие ненужные железяки.
— Туда вся школа в первую очередь кинется, — возразила Лена. — Я считаю, самое верное — пройти по дворам. Хозяева отдадут нам ржавые ведра, лопаты и всякий хлам.
Ерги пренебрежительно махнул рукой:
— Ерунда все это! Так мы ни за что на первое место не выйдем.
— Что же ты предлагаешь?
— Не знаю, — Ерги пожал плечами.
— Надо скорее отправляться по дворам, пока нас другие классы не опередили, — сказала Лена.
Вдруг Ерги хлопнул себя рукой по лбу:
— Вот баранья башка!
— Это давно известно.
Ребята засмеялись.
— Погодите смеяться, — ничуть не обиделся Ерги. — Узнаете, что я придумал, — ахнете. Ну, все, считайте, первое место наше! В цирк едем мы!
— Да объясни толком, что придумал?
— Нет, пока ничего не скажу, будет вам сюрприз. — И Ерги продолжал тоном командира: — Слушайте меня: сейчас преспокойно расходимся но домам, а завтра в девять ноль-ноль утра собираемся на этом месте. Да, чуть не забыл: нужны гаечные ключи. Кто сможет достать?
— У нас дома есть, — сказал Тима.
— Тогда порядок! — Ерги сделал рукой приветственный жест и зашагал к своему дому.
На другое утро, прихватив гаечные ключи, Тима первым пришел на условленное место. Вскоре собрались и остальные, все восемь человек.
Ерги и Костя пришли с тележками.
— Молодцы, что догадались, — похвалил их Тима. — На спине много не унесешь.
— Пошли, — коротко скомандовал Ерги.
Вид у него был важный и таинственный. Он чувствовал себя сейчас главным: ведь он один знает, где лежит металлолом; он выведет на первое место не только звено, но и весь класс!..
Ерги повел ребят на луга.
Ребята были в недоумении: что найдешь на выкошенном лугу?
— Ерги, ты, наверно, думаешь, что тут вместо отавы вырос металлолом? — спросил кто-то из ребят.
— Потерпите немного, — ответил Ерги и свернул к реке.
Раздвинув кусты ивняка, ребята увидели конные грабли, брошенные на берегу, в нескольких шагах от обрыва.
